Сказание про Ваньку Тверского и его дружка Шуршалу-Шебаршалу
Шрифт:
– Хорошо, Вань, играешь, - Ложкарёв отодвинул в сторону тетрадки.
– Нековды нам играть. С восьми лет, как тятьку на войне шведы убили, работаю.
– Какие ещё шведы? Немцы? В Великую Отечественную?
– Можа и немцы. Кто их разберёт. Я тама не был.
– На Тверь недруги не раз наваливались. Но тверичи их тово - турнули всех, - вставил словечко Шишок, - нечаво на чужо добро зариться. А Ваня бочки мастерит большущи под капусту, под огурцы.
– Полногабаритные, стало быть?
– хмыкнул Крестаковский.
– Оне. Полные, здоровые. Десять пудов
– Рисую, пишу, читаю. Весело с вами в старинку играть!
– опять засмеялся Ложкарёв.
– В-х-алера!
– Поп, значит, али игумен, - продолжал Ваня.
– Отроков сколько привалило? Эва, семья-то многодетна, знать? И парни, и девки справны. Все без дела, с грамотками.
– А ты, мужик, пошто холеру кличешь?
– возмутился Шишок.
– Смотри, придёт, как Три-худа. Ишь, неслух, вертун! Ты энтова на горох коленками, - указал Шишок на пятиклассника.
– Садитесь, гости дорогие, раз пожаловали на занятия кружка. Михаил, Миша! Карту давай!
– Михаилом-то в честь князя тверского Михаила Ярославича назвали?
– Какого князя?
– удивился Крестаковский.
– Как какого?
– возмутился Шишок.
– Первого-то тверского князя в тринадцатом веке Ярославом Ярославичем величали. Он был братом Ляксандра Невского. Ляксандр - значит победоносный! Так вот, сына Ярослава звали Михаилом, Михаилом Ярославичем! Загубил хан татарской орды Узбек его душу. Соху тяжку на спину взвалил. Двадцать шесть дней и ночей маялся князь, а пощады не просил. Убили Михаила Ярославича татары. А ще пуще лютовал в Твери двоюродный брат Узбека - Голхан, по прозвищу Щелкан: «... брал он, млад Щелкан, дани невыходы, царски невыплаты, у кого денег нет - у того дитя возьмёт, у кого дитяти нет - у того жену возьмёт, а у кого жены нет - того самого головой возьмёт». А тверской дьякон Дюдько, что кобылу на водопой к Волге повёл, вот тута, - тряхнул головой Шишок в сторону Волги, - так он...
– Здесь же старый волжский мост стоит!
– удивился Крестаковский.
– Тута было, тута! Моста тогда не было. Так вот, когда стали ордынцы кобылу отнимать, завопил дьяк дьяковским басом что было мочи:
– Братья, тверячи! Не выдавайте! Бей их, насильников окаянных!
– Из-за Волги, из Затверечья, из-за Тьмаки и Загородного посаду сбежался народ. Ударили в колокола, и давай крушить. Сожгли княжеский терем, где закрылся Голхан, перебили всех татар, освободили Тверь.
– Кабы, сказывали, не московский князь Иван Калита, враждовавший с Тверским княжеством, - добавил Ваня.
– С поклоном пошел Калита к татарам. Спас Москву от ханского гнева. А Тверь и другие города пожгли.
– Всё правильно, - кивнул Ложкарёв.
– Тут поднялся народ. Встал под знамёна великого Московского князя Дмитрия. Собрались бойцы на Куликовом поле. Разгромили Золотую Орду. Порушили их власть над русскими землями.
– И потом было много всяких битв за Тверскую Русь!
– добавил Шуршала- Шебуршала.
– А говорите, неграмотные!
– засмеялся Крестаковский.
– Интересно, что было там, где я сейчас живу? Мало мы знаем о своей земле. А что будет потом? В другом веке?
В помещение ввалилась группа подростков:
– А в другом веке будем мы. Ваше время истекло. По расписанию наступило наше время.
– А ты пошто так разоделся?
– спросил Ваня.
– На войну идёшь?
– Ты чего, какая война? Я - металлист, тяжёлый рок-металл. Хэви-металл! Не слышал?
– Рог? Что за рог? Коровий? Али козий? Кузнец, что ли? По кузнечному делу? А руки-то белы?! Господски!
– усомнился Иван.
– Я тебе дам козий! Сам козёл вонючий! Тоже мне, воспитатель в лаптях нашёлся. Отстань. Я в седьмом учусь.
– Ты же в седьмом в прошлом году учился?
– уточнил Крестаковский.
– В прошлом году я учился в седьмом «А». А в этом году в седьмом «Д»! «Д-д-д»! Понятно?
– Нашёл, чем хвастаться: «Д-д-д», - усмехнулся Шуршала-Шебуршала.
– Глупый хвастается молодой женой, безумный - золотой казной, сильный - силой, а умный - старой матерью. А он: «Д-д-д!»
– У меня мать не старая, и отец не старый, инженерами работают.
– Работают, стало быть. А в кого же такой - прошлогодний?
– спросил Шишок.
– Какой прошлогодний? Сам хорош! Лаптёжника из себя строишь. Жил и живу, не на твои. Пусть умные занимаются умными делами. Нам это ни к чему. Нам этого не надо.
– Знать, Ваня, его Три-худа пестовала, - вздохнул Шуршала.
– Вишь, какой огрызок, невежа. А ты, эва какой разрисованный? Из половцев али раньше жил?
– спросил Шишок у другого подростка.
– Может, ряженые? Али свихнувшиеся от плохого питания, - стал вслух рассуждать Домовой.
– У нас усе у церкви такие уродивые. Но теж по одному. А энтих - целая охапка. Глянь, а лохмат-то?! Словно солома в копне. Нечёсан. Чай, насекомые в голове? Гребешок вона. Поцарапай.
– Сам ты, дядя, нечёсаный! Отвяжись! Мода у нас. Выпендриваемся, понимаешь? Личность свою показываем. Ну и что? Нельзя? А вы откуда на нашу голову свалились? «Лапти вы, а лапти, вы лапти мои, лапти новенькие, трехрублёвенькие», - запел паренёк.
– Откудова, откудова, - проворчал Шишок, - оттудова. Из православной Твери. Здеся живём. Я и Ваня. Ещё Три-худа с нами, да и с вами, видать!
– На Пролетарке, что ли?
– спросил второй подросток.
– В самодеятельности играете? Мы тоже балуемся, - и стал настраивать гитару.
– Эй, Наташка, давай!
– Разлука ты, разлука, у дома не крутись. Мы больше друг без друга не можем обойтись!
– запела девушка.
– Три-худа ты, Три-худа, у дома не крутись, мы больше друг без друга не можем обойтись, - стала подпевать невесть откуда появившаяся тверская поганка.
– Вона куда занёс тверичей небесный-легковесный, стручок сухой, бродяга сушёный Суховейчик! Знать, не туды дунул. Не туды! Потише нельзя? Совсем оглушили, окаянные, бренчалками! Заткнитеся!
– Не нравится, тётка, проваливай, не держим!
– сказала девица.