Сказание про Ваньку Тверского и его дружка Шуршалу-Шебаршалу
Шрифт:
– Известно что. Осень. За ней - зима, опять весна, лето, снова осень, и так бесконечно, как сама Земля. От января до января даёт виток наша Земля вокруг солнца. Считает время Земля, считает...
– Хорошо-то как... А ты, Шебуршалушка, ужо спишь и колечко выронил. Как скажу: «Дух железный народися, с...», - и Ванятка заснул.
– А дальше как? Как дальше? Нечиста сила, не успела!
– скинув обличье вороны, запрыгала вокруг спящих Три-худа.
– Может быть, так: «Дух железный, народися, с новой гадостью явися»? Да ладно, кончилась их жизнь. В старом
– накинулась на Суховея ворона.
– Опять дорогой выпил?! Вот что, Суховейчик, родненький! Ты всё равно по свету носишься, отнеси-ка этих в старую Тверь!
– А иде та Тверь? На Волге, что ли?
– закрутился горячий ветер.
– И на Волге, и на Тверце. Да не перепутай, в каку сторону! Туда - в сторону весны - старое время. Туда, в сторону осени - новое время. Аж чтоб тебя подкинуло да подбросило!
И так подкинуло, и так подбросило от этих слов Суховея, что вылетел он в космическое пространство, неся путников. А в космосе время не ровня земному. Решив, что приятели не баре, не князья, что сами до печи доберутся, вытряхнул Суховей Ванятку да Шишка прямо на мостовую.
Умчался сухой ветер от города Твери в сторону Каспийского моря, оставив Ваньку Тверского и домового духа Шуршалу-Шебуршалу в новом времени. А так как оказались они возле здания школы из красного кирпича, то и ввалились, не думая, в помещение. За столом сидел учитель Ложкарёв, перед ним стоял ученик Крестаковский.
– Однако, невежливы, без стука, - сказал учитель, обращаясь к гостям.
– Мы из города Твери, без копейки, на мели. В гости пожаловали не сами. Низко кланяемся.
– Уж и низко.
– Вона, до полу.
– Иван, что ли?
– Ага, Иван. Как догадался? По батюшке - Иванович. Кличут - Тверским.
– Калининский, значит, - уточнил Ложкарёв.
– He-а! Калинински в другом посаде живут.
– А я - Крестаковский, - представился подросток, - ребята Простаком зовут.
– Знамо дело, - проворчал Шишок, - значит просто так живёшь.
– Почему просто так? Не просто, сложности есть, свои проблемы.
– Будем знакомиться, - заулыбался учитель.
– Ложкарёв.
– Знать, из Затверецкого посаду? Там завсегда жили Ложкарёвы, Митюрёвы, Коровицыны.
– Коровицыны от слова кровь?
– спросил Крестаковский.
– He-а! От слова корова. У нас коров да коз в Твери - пропасть! Аль не знаешь? Из козлиных шкур кожа, знаешь, кака хороша? Сапоги, сапожки сафьянные в Ордынском ханстве и в других заморских странах славятся. Можь, потому и величают тверичей «тверскими козлами», - добродушно добавил Ваня.
– А я слышал, что герб тверской в средние века имел изображения разных животных, вроде, и козла. На первом-то гербе - Георгий Победоносец на фоне Волги. А с семнадцатого-восемнадцатого века стали изображать кресло, обтянутое зелёным бархатом, и корону на нём.
– Можа, и были на гербах козлы, Георгии, кресла. Мы - люди неграмотные. По мастерству - друго дело, - замялся
– Ничего-то мы с тобой, Ванюша, не знаем. Лежим на печи, как тёмные бутылки, - вздохнул Шишок.
– А ты, знать, здеся самый учёный, коль про. гербы толкуешь. На волю тебя барин отпускает? Оброку-то сколько платишь?
– ...учёный... мочёный, - заулыбался Крестаковский.
– Пашу, пашу с восьми до тринадцати тридцати, а всё равно две тройки. По воскресеньям в основном гуляю.
– А я работаю кажинный день, с рассвета до лучины. По воскресеньям только в церковь и хожу. А оброку много: в долгах как в шелках! А ты, видать, богач, раз тройки, ездишь...
– Ага, на них... богач! Ха-ха!
– засмеялся подросток.
– Троек-то, говоришь, две?
– продолжал Ванятка.
– По двум предметам. Физкультура и рисование. Не все же рисовать умеют?! И с силушкой у меня плоховато. Зато в компьютерах, дисплеях, АСУ - разбираюсь!
– Осу я видел, и пчёл. Каких два предмета, не пойму. Телег али саней?
– При чём тут телеги, сани, осы, пчёлы?!
– удивился Крестаковский.
– Тройки, понимаешь? Трой-ки! Умственно отсталый, что ли? Дурак? Говорим по- русски, а как будто на разных языках разговариваем!
– Три-худа дураком обзывала. Но я - нормальный. У нас все таки, - обиделся Ваня.
– Неграмотный ведь, а смекалистый, - вступился за Ваню Шишок.
– Мастерство ух как знает. Давай твой, как это, карбютор, живо разберёт.
– Говорите-то вы по-русски, только в выражениях разных времён, - вступился в разговор Ложкарёв.
– С Полиграфа они, Крестаковский, разве не видишь, шутят. Приехали к нам с концертом.
– С каким концертом? С какого полиграфу?
– опять удивился Ваня.
– Уж и не знаю, с какого. С детского или со взрослого. У вас там фольклор, - сказал Ложкарёв.
– He ведаю.
– He знаем, - добавил Шишок.
– Недавно в городе живете?
– Я - домовой, Шишок. Ваня Шуршалой-Шебаршалой кличет. Живу в Твери, почитай, четыреста годков. А Ванина родня живёт здеся испокон веку в Загородном посаде.
— Ясное дело. Ваня живёт в центре города. А Шебаршала, Домовой - украинская фамилия?
– спросил Ложкарёв.
– Весело, славно разыгрываете нас!
– А вот Фольклора не знаю, - продолжал Шишок, не обращая внимания на слова Ложкарёва.
– Немец Фольклор-то твой? Али швед?
– Шутники, однако. Из художественной самодеятельности?
– уточнил Ложкарёв.
– Из какой такой са-мо-де-я-тель-нос-ти?
– переспросил Ваня.
– Из само-дея-тель-ной, - пояснил Крестаковский.
– Верно, сам всё делаю, - догадался Ваня, - бочки, вёдра, деревянны ушата. К бондарёвскому мастерству пристрастился. Затьмацкие - те больше по кузнечному делу: замки там замысловатые мастерят, серпы, обручи для бочек. Это ихнее дело. Затверецкие - больше на барках, чёлнах да парусниках по рекам ходят, суда в дальние земли водят, зимой гвозди делают. Ух, и гвозди кованы! Работать надо, а то с голоду опухнешь, помрёшь раньше сроку.