Сказать почти то же самое. Опыты о переводе

Эко Умберто

Далее Риссе высказывает другие соображения, но мы можем остановиться и на этом. Как бы ни судить о ее переводе, он, несомненно, представляет собою пример не «одомашнивания», а модернизации, и именно в таком качестве он и был воспринят.

Чтобы понять намерения переводчицы, достаточно взять несколько стихов, в которых Данте выказывает всю свою жесткость средневекового тосканца, и посмотреть, как они были переданы применительно к пониманию современного французского читателя:

Diverse lingue, orribili favelleparole di dolore, accenti d’ira,voci alte e fioche, e suon di man con ellefacevano un tumulto, il qual s’aggirasempre in quell’aura sanza tempo tintacome la rena quando turbo spira.[Обрывки всех наречий, ропот

дикий,Слова, в которых боль, и гнев, и страх,Плесканье рук, и жалобы, и вскликиСливались в гул, без времени, в веках,Кружащийся во мгле неозаренной,Как бурным вихрем возмущенный прах [151] ^*.]

151

* «Ад», III, 25–30; пер. М.Л. Лозинского.

Diverses langues, et orribles jargonsmots de douleur, accents de rage,voix fortes, rauques, bruits des mains avec elles,faisaient un fracas tournouayanttoujours, dans cet air 'eternellement sombercomme le sable o`u souffle un tourbillon. (Risset)

[† Различные языки и ужасные говоры,

слова страдания, интонации гнева,

голоса громкие, хриплые, а с ними – удары руками <в грудь>

создавали клубящийся гул

непрерывно, в этом воздухе, вечно мрачном,

как песок, когда налетает вихрь. (фр., Риссе)]

S’io avessi le rime aspre e chiocce,come si converrebbe al tristo bucosovra l’qual pontan tutte l’altre rocce,io premerei di mio concetto il sucopi`u pienamente; ma perch’io non l’abbonon sanza tema a dicer mi conduco;ch'e non `e impresa da pigliare a gabbodiscriver fondo a tutto l’universon'e da lingua che chiami mamma о babbo.[Когда б мой стих был хриплый и скрипучий,Как требует зловещее жерло,Куда спадают все другие кручи,Мне б это крепче выжать помоглоСок замысла; но здесь мой слог некстати,И речь вести мне будет тяжело;Ведь вовсе не из легких предприятий —Представить образ мирового дна;Тут не отделаешься «мамой-тятей» [152] ^*.]

152

* «Ад», XXXII. 1–9; пер. М.Л. Лозинского.

Si j’avais les rimes ^apres et rauquescomme il convendrait `a ce lugubre trousur lequel s’appuient tous les autres rocs,j’exprimerais le suс de ma pens'eeplus pleinement; mais je ne les ai point,et non sans frayeur je m’appr^ete `a parler:car ce n’est pas affaire `a prendre `a la l'eg`ereque de d'ecrire le fond de l’univers entierni celle d’une langue disant «papa, maman». (Risset)

[† Если бы у меня были стихи шершавые и хриплые,

как подобало бы этой мрачной дыре,

на которую опираются все другие скалы, –

я выжал бы сок из моей мысли

обильнее; но таких у меня нет,

и не без боязни готовлюсь я говорить,

ибо это дело нешуточное —

описывать дно всего мира, –

и оно не для того языка, на котором говорят

«папочка, мамочка». (фр.,

Риссе)]

7.7. Смешанные ситуации

Чтобы показать, как двойная оппозиция – «остранение» / «одомашнивание» и «архаизация» / «модернизация» – может образовывать различные комбинации, упомяну русский перевод «Имени розы».

Я не старался осовременивать своих персонажей: напротив, я хотел, чтобы читатель стал как можно более «средневековым». Например, я ставил его перед чем-нибудь таким, что в его глазах должно было выглядеть странно, но при этом показывал, что другие ничуть не удивляются, и тогда становилось ясно, что такой-то предмет или такая-то манера поведения в средневековом мире были нормальными. Или же, напротив, я намекал на что-нибудь такое, что современный читатель воспринял бы как нормальное, и показывал, как персонажи этому изумляются, – дабы благодаря этому стало видно, что речь идет о чем-то для того времени непривычном (например, Вильгельм водружает на нос очки, другие монахи проявляют любопытство, и тогда становится ясно: в том веке очки еще были редкостью).

Эти повествовательные решения не приносили переводчикам хлопот, однако проблемы возникли из-за частых латинских цитат – они также вводились с намерением воссоздать обстановку того времени. Я хотел, чтобы мой Образцовый Читатель, дабы войти в атмосферу средневекового аббатства, глубоко прочувствовал не только его обычаи и обряды, но и его язык. Само собой разумеется, что я думал о читателе западном, у которого латынь, так сказать, на слуху, даже если он никогда ее не изучал, – и это, конечно, было верно для итальянских, французских, испанских и немецких читателей. Но даже англоязычные читатели, не изучавшие классические языки, слышали латинские выражения, например, в области юриспруденции, а пожалуй, даже в каком-нибудь телефильме: например, такие слова, как affidavit или sub роenа [153] ^*.

153

* «Доверил … под страхом наказания» (лат.).

Тем не менее американский издатель побоялся, что многие латинские слова окажутся непонятны его читателям, и Уивер, с моего одобрения, кое-где сократил слишком длинные цитаты, вставив в них парафразы по-английски. Это был процесс «одомашнивания» и модернизации в одно и то же время, благодаря чему некоторые пассажи стали читаться легче, а дух оригинала предан не был.

Нечто совершенно противоположное произошло с переводчицей на русский язык Еленой Костюкович. Мы подумали, что американский читатель, даже не изучавший латыни, все же знает, что речь идет о языке средневекового церковного мира; кроме того, прочитав выражение Depentagono Salomonis [154] ^**, он сможет опознать нечто похожее на Пентагон и Соломона. Но русскому читателю эти латинские фразы и заглавия, транслитерированные кириллицей, не скажут ровным счетом ничего – еще и потому, что для русского читателя латынь не связывается ни со Средневековьем, ни с церковной средой. Поэтому переводчица предложила вместо латинского использовать церковнославянский, язык средневековой Православной Церкви. Благодаря этому читатель мог испытать то же чувство временной удаленности, проникнуться той же атмосферой религиозности, понимая при этом (по крайней мере, смутно), о чем идет речь.

154

** «О Соломоновой пентаграмме» (лат.).

Таким образом, Уивер модернизировал, чтобы «одомашнить», а Костюкович «одомашнивала», чтобы архаизировать [155] .

* * *

Эта проблема существует не только при переводе с одного языка на другой, но и при исполнении музыкальных произведений [156] . Мне хотелось бы упомянуть соображения Маркони (Marconi 2000, который, впрочем, отсылает ко всей литературе по этому вопросу) о том, какие исполнения того или иного отрывка из классического произведения следует называть «аутентичными». В принципе аутентичным считается исполнение партитуры, воспроизводящее не только звуки, но также тембры и длительности, которые можно было услышать при первом исполнении. Отсюда – «филологические» исполнения музыки Возрождения на инструментах той эпохи; отсюда стремление избежать того, чтобы отрывки, написанные для клавесина, исполнялись на фортепиано, а отрывки для фортепиано – на современном концертном рояле.

155

См., впрочем, достойные внимания размышления Е.А. Костюкович (Kostiukovitch 1993).

156

Проблемой исполнения музыкальных произведений я займусь ниже, в главе 10.