Сказка будет жить долго

Будакиду Валида Анастасовна

Взрослые стояли сзади и сперва негромко перешёптывались, потом горячо споря, и перебивая друг друга. Потом, видно, потеряв терпение, так и не дождавшись от Аделаиды ни звука, стали выходить из-за её спины, обходить бабулю и с любопытством, заглядывать Аделаиде в лицо.

Плачет? – С почти болезненным интересом спрашивали они друг у друга, как будто смотрели чёрно-белый фильм про Гражданскую войну с разведчиками, попавшим в плен к врагу – «сломается – не сломается?».

Пока нет! – Разочарованно отвечал наблюдавший Аделаидино лицо из-за бабулиной спины.

Так заглянул, третий, четвёртый… Аделаиде даже показалось, что они улыбаются…

Она

сцепила зубы так, что знала – ещё немного, и они сейчас затрещат и рассыплются на мелкие осколки. Она всё молчала. В какую-то секунду Аделаида почувствовала, что по щеке всё-таки побежало что-то предательское и мокрое. Оно побежало вниз, к подбородку, и оставленная им дорожка мгновенно остыла.

А бабуля всё говорила, говорила…

Ты что, не плачешь? – Вдруг удивлённо спросила она, подняв её голову с плеча. – Ты поплачь – легче станет…

«Как это – поплачь – станет легче?!» Разве, чтоб стало легче, надо плакать и орать?! Или так делают взрослые тогда, когда хотят, чтоб всем было видно, как они переживают? Аделаида может истошно орать, когда мама её бьёт, чтоб услышала тётя Оля и пришла. То есть – она орёт для тёти Оли. Орут ещё многие дети в детском саду, когда не хотят есть борщ, а их заставляют, когда в магазине требуют игрушку. Некоторые даже ложатся на пол и стучат ногами. Они становятся красными и мокрыми то ли от слёз, то ли от соплей. Из-за игрушки я орать, конечно, не буду! Я лучше совсем сама умру, или останусь без одной игрушки, если так сделаю! Как станет «легче» от того, что умер деда и я буду громко плакать и кричать?.. Разве может стать «легче»?! Его больше не будет и как без него теперь жить? – думала Аделаида и незрячим взглядом огромных чёрных глаз смотрела вверх – на телевизионную вышку, на плоский ресторан, по цвету напоминающий розочку от торта, в котором один раз пела очень красивая певица из Греции – Иоланта…

Тебе тут хорошо? – Спросила бабуля. – Может, тебе что-то надо?

Принеси мою Большую куклу, пожалуйста, и книжку про Маленького Принца. Пусть лучше они побудут со мной, – попросила Аделаида.

И ещё: Аделаида внезапно вспомнила, и ей стало совсем невыносимо от того, что деда унёс с собой продолжение той начатой истории про вагоны, в которых на сене везли людей в какой-то дурацкий Казахстан, так и не рассказав ей до конца, что было дальше с той маленькой девочкой. Ведь может, если бы именно эта девочка была бы сейчас с ней, то тогда бы стало немного «легче»?

***

В их квартирку её так и не пустили. Аделаида видела с балкона, как дворник-курд открыл обе створки огромных чугунных ворот. К вечеру пришло много людей в чёрном. Они стояли во дворе, на улице и тихо разговаривали. Играла грустная музыка. Дверь в квартиру тоже была открыта, даже обе створки – коричневая, с облупленной краской, а за ней – две ступеньки вниз…

«Интересно, как все эти люди в такой маленькой квартире помещаются? И куда положили „Спидолу“? Вдруг кто-нибудь из гостей начнёт её крутить и испортит?»

Вечером пришла бабуля, повела её за собой с третьего этажа по ступенькам вниз. Они вышли за ворота на улицу. Аделаида волокла за собой свою любимую огромную Большую Куклу. Кукла стучала ногами по ступенькам, Аделаида поднимала её вверх. Потом забывала, и кукла снова стучала своими ногами. Они прошли мимо распахнутых настежь дверей в квартиру и вдвоём вышли со двора.

Аделаида успела увидеть, что в коридор входили и выходили чужие люди в чёрном, любой, все, кто хотел. Не давили на кнопку звонка и даже не стучали. Сами просто заходили и выходили. Около выпуклых оконных решёток тоже стояли совсем незнакомые и мужчины и женщины. Но, увидев её с бабулей, все поспешно расступались, пропуская вперёд. Некоторые просто разговаривали, словно ждали очереди в билетных кассах «Муштайнда». Они прерывались на полуслове и с интересом начинали оглядываться по сторонам, как бы ища кого-то и, встретившись с Аделаидой взглядом, почему-то как будто улыбались. Может, им нравилась кукла?

Бабуля подвела её вплотную к окну.

В середине комнаты стоял чёрный закрытый гроб, и вокруг него тоже сидели люди. Аделаида смотрела и совсем не узнавала квартиру! Казалось, что это всё она видит впервые! Всё это – чужое, или просто она в страшном кино. Аделаида подняла голову и глянула вверх, на лампочку, которую, когда она ложилась спать, прикрывали газетой и закрепляли прищепкой для белья, чтоб свет не падал ей в глаза. Она смотрела потому, что если это правда дедулина комната, то там должен висеть их любимый пластмассовый Буратино! И… Лампочка горела, но пластмассового Буратино с протёртыми до белизны пластмассовыми пуговицами на ней не было! Значит, может быть…

Из квартиры их заметили сразу, как будто только и ждали, что они подойдут к окну. Бабуля подала какой-то знак, и двое мужчин подняв тяжёлую крышку гроба, поставили её в угол.

Деда лежал в тёмном костюме, накрытый до груди белым шёлковым покрывалом. На лице его почему-то была марля. «Они что, все сошли с ума?! – Вздрогнула Аделаида. – Кто же его марлей накрыл?! Он и так болеет! Ему дышать трудно! Вот дураки!»

Бабуля опять подала знак, и незнакомая женщина убрала с его лица марлю.

Смотри, – сказала бабуля, – смотри в последний раз и попрощайся с дедушкой. Ты его больше никогда не увидишь!

Так Аделаида и запомнила его на всю жизнь – чёрные волнистые волосы аккуратно зачёсаны назад, бледное, бескровное лицо и красные гвоздики в ногах на белом шёлковом покрывале. Сколько она потом ни старалась – больше никогда не смогла воскресить его в своей памяти весёлым, рассказывающим ей разные фантастические истории, или угощающим слона Марко розовыми «подушечками»… Словно в это мгновение, когда она в последний раз заглянула в окно, время навсегда остановилось, стерев из памяти всё, что было в их жизни хорошего и нежного, оставив внутри только ощущение чего-то изорванного в клочья и чёрный цвет траура, залезающий в карманы, за шкирку, в нос, в рукава, похожий на пронизывающий мартовский холод…

***

Через день они с мамой, папой и Сёмой вернулись домой. В понедельник она снова пошла в школу, а родители на работу, как если б ничего и не произошло.

А может, действительно, это просто был страшный сон? Может, ничего и не произошло? Ну, конечно же – глупый, дурацкий сон! Такой же дурацкий, как Казахстан. Как она раньше не догадалась?! Ведь все, как и были – с ней! Большая Кукла, книжка – с ней, мама, папа и Сёма тоже. Они все ходят по своим делам. Ведь не может же быть, что все на месте, а деды нет? Ведь, оказывается, ничего вокруг не изменилось! Что за ерунду бабуля говорила?! Вот и очень дурацкое слово «никогда» исчезло! Только вот почему телефон больше не звонит междугородними отрывистыми звонками? Испортился, что ли? И почему бабуля с дедулей опять не приехали в эту субботу? Совсем не соскучились, что ли?