Сказка будет жить долго

Будакиду Валида Анастасовна

«Надо быстро привести себя в порядок, как говорит мама, и сделать им там сюрприз! – Аделаида торопилась. – Пусть и папа и Сёма пока спят, я не маленькая, сама дойду! Подумаешь – по лестнице вниз спуститься!»

Она быстренько натянула на себя платье, колготки и вышла в коридор.

– Девочка моя, ты куда? – в дверях стояла тётя Гуля в тёмной одежде и чёрной косынкой на голове, почти такой, как у тех женщин на улице, у которых когда умирают «близкие».

– Вниз! Хочу в дедуле и бабуле! Папа с Сёмкой пусть спят, я сама спущусь! – Аделаида постаралась прошмыгнуть мимо тёти Гули. Она знала – та её не пустит, потому, что Аделаида не поела и не надела пальто, а она не хочет пальто! Ей и так не холодно!

А пальто такое тяжёлое и ещё пуговицы застёгивать не хочется, потому, что…

Папа не спит, он внизу. А ты погоди немного, сейчас мама сама сюда поднимется. Лучше пойдём со мной на кухню, я тебе молока подогрею, – сказала тётя Гуля, обняла Аделаиду за плечи и повлекла за собой.

– Но я не хочу молоко! – Она попыталась вырваться. – Я хочу чай! Мне надо к дедуле! Я не люблю горячее молоко!

Аделаида знала, что так грубо со взрослыми разговаривать нельзя, тем более – в чужом доме, только сама не могла понять: почему она так себя ведёт? Почему мама и, оказывается, папа там, а она одна должна пить у соседей ненавистное горячее молоко?!

Только, к её удивлению, тётя Гуля совсем не рассердилась, но и не выпустила её руки. Она устало опустилась на стул и, притянув Аделаиду к себе, усадила на колени.

Она не привыкла к такому обращению! Она даже не помнила – сажал ли кто-нибудь чужой её на колени в жизни вообще!.. Деда – да, сажал. Бабуля сажала. Папа мог иногда. А больше никто! Она знала, что не вызывает у людей симпатий, желания поиграть с ней, или приласкать. Её обычно пристально разглядывали, не всегда считая нужным скрывать свой живой интерес и эмоции. Ну, как слона Марко в зоопарке, или бегемота Беку. Людям было любопытно: как эти необычные животные двигаются, что едят, какие умеют издавать звуки? Их очень занимал вопрос – каким образом наедается столько жира, где он располагается, и каким образом потом можно с ним жить? Она привыкла к любопытным взглядам, старалась не обращать на них внимания, поэтому теперь они намного реже доводили её до слёз, но на колени никто не сажал! От неожиданности Аделаида растерялась и замолчала Потом, вдруг поддавшись внезапному порыву, обвила шею тёти Гули руками. Ей почему-то стало очень грустно и снова захотелось заплакать. Тётя Гуля молча прижимала её к себе и гладила по волосам…

Из детской донеслась возня – это проснулись девочки. К ним бесшумно вошла «бебия» – маленькая, сухонькая старушка, родственница тёти Гули. Девочки сразу перестали шуметь, и поминутно из-за двери начали выглядывать их конопатые мордочки. Сперва острый носик высунула та, которая побольше, потом поменьше. Потом обе вместе. Их тёмно-рыжие, цвета меди волосы свисали локонами почти до пола, и Аделаида удивились: почему их не стригут? Ведь, наверное, у тёти Гули должна уходить масса времени на их причёсывание!

Потом дети и взрослые вместе завтракали за круглым столом, и из окна снова был виден ресторан на горе и розовые абрикосовые деревья. Сёмка всё-таки тоже проснулся. Он сидел за столом такой серьёзный, строгий. Ни с кем не разговаривал и ни на чьи вопросы не отвечал. Девочки ему улыбались, давали конфеты. Он не брал, молча макал блинчик в сметану и ел. Потом Сёма облился чаем, но его тоже никто не поругал, даже пожалели и стали вытирать ему рукава чайным полотенцем. И вообще – взрослые вели себя в высшей степени странно: разговаривали тихо, почти шёпотом, и совсем не делали детям замечаний, можно сказать – даже не обращали на них внимания. Только почему-то все, кто проходил мимо Аделаиды, старались к ней прикоснуться – то гладили по голове, то клали ей на плечо руку…

Аделаида молчала. Она не знала, что происходит, но безошибочно чувствовала какую-то огромную перемену во всём мире. И перемена это была навряд ли к лучшему. Словно произошло что-то страшное… Как если бы закрыли детсад, и Сёму больше не с кем было оставлять, или может даже хуже. Белые вишни рядом с домами стали просто кляксами на склоне скучной горы, а телевизионная вышка – кучей наваленных друг на друга железок и никакой мышки с хвостом там, конечно, не было и быть не могло!

Через некоторое время, пока все ещё сидели за столом, пришла мама. Лицо её было опухшим, она очень странно и натянуто улыбалась. На ней были незнакомые чёрные вещи и платок на голове. Мама никогда не носила платков. Даже шляпок не носила. Поцеловав Сёму в щеку, она подошла к Аделаиде и сказала решительно:

Случилось несчастье…

Аделаида почувствовала, что задыхается, она почти наяву услышала свой голос:

Бабуля! А почему некоторые женщины ходят в чёрном?

Это называется «траур», когда умирает кто-то из близких.

Тогда Аделаида подумала, что «близкие» – это соседи. Как Кощейка, например. Но здесь, в Большом Городе, их соседи так далеко! Если умер кто-то с нижних этажей дома тёти Гули – жалко очень, конечно, но именно её мама почему в чёрном?! Это они для тёти Гули «близкие», а для неё, мамы, папы, Сёмки – они далёкие!

Деда умер…

Дальше голос мамы доносился глухо и совсем не попадал в уши. Он попадал куда-то в целую голову, во что-то в животе, в груди. От него всё замирало окончательно и становилось каменным:

Эта проклятая машина его погубила!.. Ему нельзя было сидеть за рулём… очень нервничал… какого чёрта она его заставила ехать в такую даль… как я просила, как я просила… а ей в деревню на машине надо! Подумаешь, аристократия!.. Чтоб она сдохла, а! Чтоб счастья в жизни не видела! За какие наши грехи эта женщина попала к нам в семью?! Никогда в жизни я больше в эту проклятую машину не сяду! Чтоб кровь этой твари в жилах засохла! Эта женщина была его погибель!

Аделаида особенно не прислушивалась, но из бессвязных проклятий мамы всё-таки не могла понять, о какой женщине идёт речь?

«Какая машина „погубила“? Голубой меленький „Запорожец“ с её игрушечным котёнком на заднем сиденье? Как „погубила“? Деда-то ни в какие аварии никогда не попадал! Кто такая „эта женщина“, которая „попала в нашу семью“?! – думала она. – И как бабуля могла ей позволить делать такие вещи, быть в нашей семье?! В деревню Сиони на машине поехали только они втроём – она, деда и бабуля. Там было много маков и васильков, и они все вместе втроём пекли печенье, и Аделаида ела сырое тесто, и совсем не заболела. Но никакой посторонней „этой женщины“ с ними не было! Тогда о ком говорит мама? Может, это была другая поездка, о которой она не знает? Они ещё раз ездили, без неё, что ли?»

Мама долго говорила об этой незнакомой плохой женщине. Обзывала её по-разному, желала смерти. Потом мама ушла.

Потом пришла бабуля. Она тоже что-то говорила, говорила… Рассказывала, как они с дедой познакомились, как хорошо жили. Бабуля, как ни странно, ни о какой женщине не вспомнила…

Зачем они приходили? Аделаида не знала. Но, наверное, вот так, от своего бессвязного бурчания, сами и успокаивались.

Аделаида, отвернувшись от всех, сидела как тупой истукан сперва на стуле со спинкой, потом на бабулиных коленях лицом к лицу, расставив ноги и положа ей голову на плечо. Было ясно – она правда дура, потому что ничего не понимает из того, что происходит. Хотя, может, она всё-таки хоть что-то почувствовала? Всё-таки она довольно большая, ей уже шесть полных лет. В этом возрасте девочки уже ухаживают за своими младшими братьями! Взрослым стало просто интересно: так понимает она хоть немного из того, что ей объясняют, или нет? А то ведь действительно: растишь, растишь ребёнка, здоровье отдаёшь, а чувствует ли он что-нибудь взамен? Благодарность, например? Привязанность? Вот деда. Он же так её любил!