Сказка будет жить долго

Будакиду Валида Анастасовна

Каждую субботу, когда Аделаиду купали и укладывали спать, она, прислушиваясь к мирному Сёмкиному дыханию, терпеливо ждала. Ждала, зажав пальцами веки, чтоб случайно не заснуть: вот сейчас во двор с громким жужжанием въедет старенький горбатый «Запорожец», остановится под окнами, и по асфальту застучат бабулины тонкие каблучки. Потом хлопнет дверца, и она услышит тихий дедын голос:

– Что, она уже спит? Значит, я опоздал?

Тогда Аделаида вскочит с постели и прямо в ночнушке побежит, чтоб кинуться ему на шею:

– Не опоздал! Совсем не опоздал! Я же не спала, потому, что знала, я точно знала, что ты обязательно придёшь! Они не верили, такие смешные, а я всегда знала!..

Мама снова погонит её в постель, рассердится и будет очень ругаться, потому, что во

всём любит порядок! Только это уже не беда, потому, что завтра – воскресенье, а, значит – нет школы, и они с дедой пойдут гулять в их парк, или снова поедут в Большой Город! Только… только как Аделаида ни хотела себе представить, как именно она прыгнет на деду, ничего не получалось. Получалось до того момента, когда она слышала его голос, вскакивала и распахивала перед собой дверь… а потом всё… что-то сбивалось, деды за дверью не было. Потом она настраивалась и начинала всё думать с самого начала.

Но проходили дни, недели, месяцы. Приближались летние каникулы, а он всё не приезжал и не приезжал… Это было очень странно и непонятно… И даже если всё, что тогда было – правда, тогда где же бабуля? Бабуля тоже не приезжала…

Аделаида часто задумывалась над словами мамы, и всё же никак не могла вспомнить – кто же эта странная женщина, которая «его погубила»? Может, она её много раз видела, просто не заметила? Может, она погубила и бабулю и поэтому та не приезжает?! Может, с бабулей что-то случилось и ей нужна помощь?! Она в голове перебирала всех знакомых, снова и снова силясь понять: кто бы это мог быть? Но никак не могла понять. Однажды, совершенно измучившись от сомнений и не видя другого выхода, она решила спросить об этом у родителей прямо, и во время завтрака, повернув голову к матери, скороговоркой выпалила:

Мама, – глядя на неё в упор, неожиданно даже для самой себя сказала она, – а про какую ужасную женщину ты тогда говорила, что она «в наказание попала в нашу семью»? Которая деду «погубила»?

У мамы от неожиданности в руке дрогнул нож, и она чуть не порезалась. Лицо её в мгновенье посерело, и его исказила гримаса ненависти:

Про бабку твою любимую! Если б не она, деда и сейчас был бы жив! Она его сожрала, добила, довела до могилы, а сама теперь катается на его машине и живёт в своё удовольствие! Сволочь такая! Всю жизнь только о себе думает! Вместо того, чтоб отвести его вовремя в больницу, она со своей мамашей нюнькалась! Никого никогда не любила, кроме себя и своей бабки Нюры! Всё для неё, а на деду плевать хотела! Что ты думаешь, может, она тебя любила?! Да она тобой игралась, потому что ей скучно было! Развлекалась она так! А как же! Прётся по улице с красивым, хорошо одетым ребёнком, все на неё оборачиваются, она и рада! Это она так к себе внимание привлекала! А ты – дура – уши развесила! Она мне только завидовала! Когда я была беременная и тебя ждала, она меня ногой в живот ударила, чтоб ты прямо в животе сдохла. Что мне деда не купит, она с ума сходила! «А моей мами?!» Даже говорить по-русски правильно не умеет! «А мами?» Всё, что он мне покупал, нужно было и её «мами»! Чтоб она сдохла, эта её мать! Что ни купит, всё для её матери потом покупал, что мне ни принесёт, всё её матери такое же надо!

Действительно, Аделаида только сейчас вдруг обнаружила, что на самом деле все вещи у них дома и у деды в Большом Городе были одинаковыми. И кухонная мебель, и спальня, и в столовой всё было одинаковое, и ковры, и паласы, и письменный стол. Она как-то раньше не обращала на это внимание, считая, что это оба её дома, потому всё и одинаковое. Она не знала, что всё это один деда покупал. Но это было в доме с большими воротами. А у бабы Нюры в Пожарной команде ничего такого не было! Были старые вещи, на которых лак и краска такие мягкие, что их можно царапать ногтём, а что бабуля своей «мами» заставляла деду покупать? И если даже деда покупал, что в этом плохого?

Я деньги даю, прошу купить. Он покупал, приносил. Эта тут же: «А мами!» И давай, бедный деда, снова иди на склад, снова для них проси… Ээ-х! Бессовестные они! Все свои деньги он на них тратил! Он работает – их кормит! Всю жизнь для неё эта старая ведьма главнее всех остальных! – продолжала мама. – Чтоб она сдохла, эта стерва со своей матерью! Чтоб света белого не видела! Вот они его вместе в могилу и свели! Насильно свели! Мало того, что она его убила, она ещё продала этот дом, воровка проклятая, и переехала к своей мамаше вместе с деньгами в пожарную команду, а тебе она – «бабуля» твоя – вот, что оставила! – мама скрутила рукой сочную дулю и больно ткнула ею Аделаиду в нос. – А ты люби, люби её! Продолжай! Дед умер, ты осталась без шикарной квартиры! Так тебе и надо!

Но… – у Аделаиды с головой точно было не в порядке. – Но… пускай дом продали, но я бы хотела что-то взять из того дома… «Спидола», наверное, очень дорогая и мне бы её никто не отдал… я бы… если можно, конечно, хотела бы забрать пластмассового Буратино с лампочки и дедулино белое кашне… если можно…

Ты дура и стерва! – мама больше не владела собой. – Ты специально не понимаешь, что всё… Всё! Квартиру эта сволочь продала! Пропала целая квартира, а ты бредишь про какую-то, как она там называется?! «Симпиндону»?! И вонючий шарф! Нет, ты скажи, ты ответь мне, скотина, ты специально это делаешь, чтоб меня разнервировать?! Чтоб довести меня до белого колена?! Может, тебя эта дрянь специально подговорила, чтоб ты и меня в могилу свела?! Говори, сволочь! – мама грохнула тарелкой об стол, она разбилась. Мама, швырнув стул, выскочила из-за стола.

Аделаида замерла. Ей показалось, что сейчас за столом произошло что-то ужасное и непоправимое. Она смотрела в клеёнку, боясь даже взглянуть на Сёму и отца. Но, оказывается, всё вокруг снова было, как и раньше: Сёмка макал в чай печенье и размазывал его по клеёнке. Отец сходил за мамой в соседнюю комнату, откуда донёсся его плачущий голос:

– Нанам-джан! Не нервичи! Сэчас тэбэ апят плохо будэт, ти жи знаэш! Всо, всо кончилса! (Нанам-джан, не нервничай! Сейчас тебе опять плохо будет, ты же знаешь! Всё, всё уже закончилось!)

«Как мама давала своему папе деньги и он их у неё забирал, чтоб купить для неё что-то? Какой-то шкаф. Деда бы никогда в жизни ничего не взял. Он только дарил, дарил… Я же тоже у них подолгу жила, и они мне покупали и одежду и игрушки и катали везде. Что, мама им за это тоже деньги платила? Что это она такое говорит?! Это неправда!»

Всё-таки взрослые – очень странные! Или дети пока ничего не понимают в жизни и на самом деле сами дети странные? Им кажется – трагедия, катастрофа, мир перевернулся, а, оказывается, – всё нормально. Вот только что мама назвала бабулю «стервой» и сказала, «чтоб он сдохла!», а бабуля же её мама! Как она могла?! И причём здесь какая-то проданная квартира?! Если даже и квартира «продана», бабуля продала свою же квартиру в Большом Городе! Мама говорит, что бабуля – «убийца», а папа завтракает и мажет масло на хлеб! Может, убийца – это ничего страшного? Проданная квартира – это страшно, а бабуля-«убийца» – это не страшно?

Папа вообще лучше всех на Земле умеет делать вид, что вокруг него всегда всё нормально. Ничего не произошло ни тогда в промозглом марте, ни сейчас за столом. Папа будет есть с аппетитом, доест и пойдёт по второму кругу «успокаивать» маму, потому что Аделаида снова её «разнервировала». И вот, чтоб маме не стало «плёхо», папа снова пойдёт с ней «гаварит» (поговорить). С Аделаидой он особо не разговаривает. Не только папа, никто, вообще ни один человек на свете, даже Кощейка, не спросили у неё: скучает ли она по маленькой квартирке за старой коричневой дверью, с зеркальным трельяжем и фарфоровыми статуэтками за стеклом; скучает ли по дивану с клетчатым пледом и дедыным коленям; по пластмассовому Буратино, по почти настоящему паровозику вокруг ёлки, по запаху земляничного мыла на кухне? Помнит ли что-нибудь из прошлой жизни? Ни у одного человека на свете не нашлось слов сочувствия для неё, словно она – толстая механическая кукла, созданная для развлечения окружающих, которой не даны ни эмоции, ни мысли. Ах, нет! Чуть не забыла! Сёмочку надо очень любить! То есть из всех чувств на свете Аделаида чего обязана ощущать, так это безмерную любовь к Сёмочке, потому что, как любили говорить мама и папа: