Сказка о принце. Книга вторая
Шрифт:
– Здесь всегда так… серо?
– Всегда.
– А вы… что вы делаете тут?
– Не надо, Патрик, - попросил Ян. – Когда попадешь к нам насовсем, сам все узнаешь. Мне тоже… не очень хочется рассказывать об этом лишний раз. Да и нельзя.
– Прости.
Они снова замолчали.
Где-то вдалеке послышался волчий вой – сначала одиночный, потом подхватили другие, словно вся стая подняла кого-то и гонит к лесу. Патрик отставил в сторону пустую кружку, потянулся… Хорошо как. Нет кандалов на руках и ногах, утихла боль – да за одно это он готов был остаться здесь навсегда.
–
– Ты думаешь, я прав в том, что делаю?
– Прав ли ты, поймут только те, кто будет жить после нас. Но ты делаешь – и это главное. Ты… делай за себя и за меня, ладно?
– Я постараюсь.
– А боли не бойся. Она, в конце концов, конечна и всего только боль. Поверь, это не самое страшное… и даже смерть – тоже не очень страшно.
– Я знаю. Теперь я это точно знаю.
– Да… - Ян осторожно провел пальцами по дырам на рубашке принца. – Но тебе пора.
– Уже? Ян, но я… можно, я останусь здесь еще ненадолго?
– Нет, Патрик, - очень серьезно проговорил Ян, вставая. – Иначе ты останешься здесь совсем.
– Не самый худший вариант, - усмехнулся принц и тоже встал.
– Рано. Иди, прошу. Ты должен.
Пару секунд они смотрели друг на друга.
– Прощай, - тихо сказал Патрик.
– Нет, - поправил Ян, – до свидания.
…Клочок неба, видный сквозь решетку окна, посветлел. Утро? Сколько времени прошло? Патрик приподнял голову. Снаружи было тихо, где-то в углу царапалась и пищала крыса. Он пошевелил руками – послышался звон цепей. Значит, все-таки жив. Значит, это был только сон. Принц прислушался к себе и понял, что боль почти утихла. Слегка ныли плечи, но лихорадка отступила, ясной стала голова, и, кажется, сил прибавилось. Очень хотелось есть. Он приподнял руки (они слушались), поднес к глазам, сдвинул браслет ближе к кисти. В неярком белесом свете ему показалось, что ссадины, оставленные на запястьях кандалами, выглядели не так страшно. Значит, и остальные – тоже?
Сон или явь?
Патрик улыбнулся. Осторожно повернулся на бок, закрыл глаза. Сон пришел – настоящий, крепкий, и снилось ему летнее поле и лес, и солнце – такое, каким было оно давным-давно, еще в детстве.
До вечера его не трогали. Когда сменилась стража, принесли еду: тарелку с кашей и ломоть хлеба, кувшин воды. Каша оказалась неожиданно вкусной и почти горячей, и Патрик съел все до крошки, и хлеб сжевал с жадностью, стараясь есть медленно и тщательно. Воду не стоит выпивать сразу, лучше растянуть на всю ночь. Видно, он вправду пока еще нужен живым.
Он дожевывал последний кусок, когда в коридоре снова раздались шаги и заскрипела, открываясь, дверь. Патрик неловко дернулся, обернулся к двери.
И хмыкнул. В неверном и тусклом свете свечи он разглядел вошедшего и двоих солдат, вытянувшихся в струнку. Неторопливо проглотил остаток хлеба и снова улегся на топчан, не обращая на гостя никакого внимания.
– Мог бы и встать, - сухо заметил король, проходя. Махнул солдатам рукой, те мгновенно испарились. Дверь снова душераздирающе заскрипела.
– С чего это? – Патрик лениво потянулся.
– Я все-таки король.
– Дерьмо ты, а не король, -
– Да? – Гайцберг приподнял бровь. – А ты – весь в белом?
Патрик проигнорировал этот вопрос. Он лежал, кое-как повернувшись на бок, и смотрел в потолок.
– Ну, я, собственно, не за тем пришел, - король придвинул тяжелый табурет и сел. Огляделся, зачем-то потрогал свечу. – Я хочу с тобой поговорить…
– А я – нет. Тебя это не смущает? Ах да, тебе же не привыкать.
– Патрик, - Гайцберг помолчал. – Скажи, чего ты добиваешься своим упрямством?
Принц приподнялся на локте, с интересом посмотрел на него.
– Ты до сих пор не понял, Гайцберг? – он захохотал и снова лег. – Уничтожить тебя. Это же так просто.
– Ну, пока что куда вероятнее другой исход. Ты недолго продержишься, Патрик. Ты все быстрее теряешь сознание, все дольше лежишь после допросов. Объясни мне, к чему такое упорство? Я все равно сломаю тебя.
– Удачи в помыслах.
Несколько мгновений король молчал, барабаня пальцами по грязному столу.
– Я согласен пойти на небольшие уступки. Мне надоела эта бессмысленная война, отнимающая время. Подпиши отречение – и можешь убираться на все четыре стороны. Твоих сторонников я вычислю сам, это не так сложно. Тебя устраивает такой вариант?
Патрик покачал головой, перевел взгляд на трещину в потолке.
– Патрик, зачем? Чего ради ты так стараешься? Зачем тебе эта власть, ты все равно лишен ее. По праву наследства трон перешел к Августу, а от него – ко мне. Отец и двор отреклись от тебя, ты не имеешь прав на корону.
– Имею, Гайцберг. Имею. Даже не по праву наследства – по праву крови. И это ты сломать не сможешь никогда.
Король задумчиво смотрел на него.
– Послушай, Патрик, - медленно и чуть недоуменно спросил он, - неужели ты совсем не боишься боли?
Патрик с интересом перевел взгляд на герцога.
– Это в рамках допроса? – поинтересовался он лениво, закинув руки за голову.
Король прошелся по комнате, остановился рядом с топчаном.
– Не сочти притворством, но мне действительно интересно. Ты ведешь себя так, словно тебе все равно. До тебя в руках Мартина побывало много таких, кто считал себя героями – но все они ломались очень быстро. – Он хмыкнул: - Насколько все-таки эффективна простая, добрая боль, тем более в сочетании со страхом. Все мы – только люди, и как все люди, зависимы от тела и его ощущений. И неважно, король ты или простой смертный. Твой отец, умирая, стонал от боли, как последний бедняк. А ты… ты ведь даже не пытаешься притворяться, что ничего не чувствуешь – и все равно молчишь. Почему? Ты не боишься боли и смерти?
Патрик коротко усмехнулся, потер запястья под кандалами.
– Еще как боюсь, - искренне ответил он. – Но знаешь, Гайцберг, есть вещи поважнее этого. И когда у тебя не остается ничего, кроме них, ты перестаешь бояться.
– Вот как. И что же это за вещи?
– Тебе не понять.
– Да? А ты все-таки объясни, я попытаюсь.
Патрик покачал головой.
– Если за столько лет такой, - он выделил слово, - работы ты ничего не понял, то не поймешь никогда.