Сказки о сотворении мира
Шрифт:
Когда «Рафинад» высадил на пристань господина Гурамова, была глубокая ночь. Ни одна звезда не освещала черного космоса. Яхты ушли. Только маячок изумрудного цвета качался на мачте, обозначая грань между морем и небом. В форте стояла тишина, но факела на стенах напоминали о присутствии жизни в этом ужасном месте.
Эрнест вошел в библиотеку и удивился, заметив Миру и Оскара. Старец с орлиным носом и гордо поднятой головой возник на пороге.
— В чем дело? — спросил он.
Его голова задралась еще выше, а острый кадык кинжалом выпятился в сторону непрошеных посетителей.
— Ашот
Гурамов посмотрел на часы.
— Если не ошибаюсь, сейчас время зачета.
— Да, но…
— Прошу покинуть аудиторию всех, кто не будет сдавать зачет.
Графиня пошла на выход. Оскар последовал за ней. Когда дверь библиотеки закрылась, оба испытали облегчение.
— Если б ты знал, как я его боюсь, — повторила графиня. — Давай отойдем, не стой под факелом, с них капает всякая гадость, — она увела товарища в тень и усадила на лестнице.
— Хочешь, поговорю с ним сам? — предложил Оскар.
— Не знаю. Конечно, жить мне не надоело, но и тебя потерять не хочется. Ты же не пациент клиники Копинского.
— Потому что ко мне не ходят стрелки.
— Да… Интересно, сдаст малыш свою химию? Если не сдаст, мне влетит дважды.
— Жаль твоего малыша, но сдать за него химию я не смогу.
— Малышу на Гурамова наплевать. Для него он просто алхимик. Знаешь, когда я рассказала вашу с Валерьянычем историю, малыш прослезился. Он часто просит меня рассказать ее снова, и каждый раз плачет.
— Зачем? — удивился Оскар.
— Он считает, что обращение «Учитель», это так трогательно. Знаешь, что он сказал мне однажды: «Если в моей жизни появится человек, которого я смогу называть Учителем, я буду счастлив, а если когда-нибудь так назовут меня, я буду считать, что не зря прожил жизнь». У них с Гурамовым хорошие отношения, но Учителем он его не зовет.
— Ничего трогательного наша с Валерьянычем история не подразумевала, — признался Оскар.
— Там была история?
— А я тебе не рассказывал? У нас в интернате был физрук, — Оскар улыбнулся, — эстонец. Бывший боксер. Так вот, у них принято обращаться к учителям не по имени отчеству, а говорить «учитель» и называть фамилию. Имечко у него было то еще, а отчества не было вообще. То есть, у эстонцев опять же не принято обращаться по отчеству. Мы звали его просто Учитель. Потому что Учитель Тикс было как-то уже чересчур.
— Я не знала.
— Мне казалось, ты знаешь обо мне все. Между прочим, классный был дядька. Пожалуй, он единственный из учителей не боялся звать домой всех подряд, не только любимчиков. Его жена кормила нас пирогами. Тогда я впервые подумал, что жизнь — это не одна сплошная общажная дедовщина. Это может быть даже приятно. Так вот, к сведению сентиментальных мамаш и впечатлительных малышей: когда я познакомился с Натаном Валерьяновичем, он мне сразу напомнил Тикса. Даже внешне они похожи. Пару раз оговорился случайно, Учителем назвал, а он ничего… отреагировал с пониманием, как будто почувствовал, как мне это надо. Для меня действительно тогда было важно, кого-нибудь называть… не по имени-отчеству.
— А что сейчас с твоим Тиксом?
— Почему моим? Я никогда не ходил у него в любимчиках, и он не стремился меня усыновить. Просто каждый раз, когда я с кем-нибудь дрался, Тикс поднимал меня за шиворот и внушал: «Тебе, — говорил, — Оскар, надо беречь свою голову, и тренировать мозги, а не удары в челюсть. Так что, иди и учись». Потом они с женой уехали, но я не очень расстроился, потому что заканчивал школу. Кто-то из наших ему писал, а мне как-то было неловко. Я подумал, что если не поступлю, возьму адрес, поеду… чтобы жить с ним в одном городе. Мне тогда было все равно куда ехать. Нигде особо не ждали. Скажи своему «малышу», что для меня слово «Учитель» все равно, что «отец». Я ведь представить себе не мог, что это такое, обратиться к кому-нибудь словом «папа».
— Ты б и не смог. У тебя был шанс обратиться к кое-кому словом «мама». Ты бы скорее к Розалии Львовне так обратился.
— Мадам Ушакова сама отказалась признать меня.
— Фигня это все.
— Что же я, не общался с ней? И до ее смерти общался, и после. Она уверена, что Женька ее сын и знать ничего не хочет.
— Ты сам не хочешь знать о ней ничего. Сто раз тебе говорила, что эта женщина хитрее и умнее нас. Она прекрасно знает, кто ее сын, и до смерти боится навести на тебя беду. Поэтому пристала к Женьке. И не отстанет. Бедный Женька! В этой истории он в самом глупом положении. Как я могла назвать его лишним персонажем? Он самый настоящий громоотвод для всех нас. А твоя мать — уникальная женщина.
— Я не «крошка», чтобы меня усыновлял кто попало.
— Странно, что тебя не усыновили в детстве. Умных мальчиков быстро разбирают по семьям. Ты, как сакральный кристалл, отводил от себя взгляды потенциальных родителей?
— Совсем наоборот, — признался Оскар. — Ко мне кидались в первую очередь: «Посмотрите, какой худенький, бледненький, наверно скоро подохнет». Кормить кормили, а брать в семью опасались. Кто хочет тратиться на похороны?
— Как я их понимаю. Надо быть альтруистом вроде Натасика, чтобы усыновить тебя прямо на вступительных экзаменах.
— На олимпиаде, — уточнил Оскар, — которую я, кстати, выиграл. Я сам удивился, что профессор вспомнил меня через год на вступительных. Только меня это не спасало. Сочинение надо было по любому писать. Вот я и написал… На два с плюсом.
— И что?
— Пошел забирать документы, зашел к нему попрощаться, а Натан Валерьянович курил на кафедре и был уверен, что я поступил.
— А потом?
— Потом он пошел к ректору и сказал: «Если не возьмете этого парня, то и мне здесь нечего делать». Так мне первый раз в жизни по-настоящему повезло. Именно в этот день, а не тогда, когда я был зачат полоумной теткой от товарища по борьбе. Второй раз мне повезло, когда я встретил тебя, потому что… не знаю, кто бы еще меня заставил заниматься тем, чем я сейчас занимаюсь. И теперь, если ты отдашь мне ребенка Копинского, буду считать, что мне повезло в третий раз.
— Не знаю, почему ты не хочешь взять крошку. Эрни ничем не хуже.
— Мне нужен ребенок Копинского, а тебе нужно время, чтобы смириться с этим.
— Нет, Оська! Малыш — именно то, что надо.
— Кто отец твоего алхимика?
— Такой же инохронал, как Копинский, как ты, как я… Он не то, что человек без судьбы… он, можно сказать, самой судьбою вышвырнут из нашего веселенького романа.
— Кто отец, я спрашиваю? И кто его мать?
— Господи! Какая разница, будешь ты знать их имена или нет?! Крошка рос в форте и этим сказано больше, чем метрикой.