Сказки старого дома
Шрифт:
— Начнем, — согласилась Аманда, — но ты как-то обещал объяснить, почему убийц не будут искать, только пока жив и свободен Гастон Орлеанский.
— Если будет вестись розыск, то это будет означать, что Ришелье не подозревает Гастона Орлеанского в причастности к убийству Жозефа. Гастон поймет, что ему лично со стороны Ришелье угрозы нет, и продолжит свои заговоры и интриги. У кардинала государственный склад ума. Он не объявит розыск по любой из двух причин. Либо он будет уверен в вине Гастона, либо, догадываясь о страхах Гастона, будет держать того под постоянной угрозой расплаты за не совершенное тем убийство.
— Серж, — польстила мне Луиза, — пожалуй, по части интриг вы, если захотите, сможете переплюнуть и меня, и Ришелье вместе взятых.
— Не захочу. Тяги к интригам у меня нет никакой.
Посидели, помолчали и опять разошлись.
Внешне словно чем-то возбужденные, Арман и Пьер прибыли на следующий день чуть ли не к концу завтрака. Поздоровались со всеми, уселись за стол и набросились на еду.
— Что это вы так поздно? — как бы с досадой спросила Катрин. — Аманда говорила, что вы составите нам компанию пораньше. Мы же на охоту вроде собирались. Вот и Камилла для этого приехала. А теперь зайцы Аманды опять по норам спать разбегутся.
— Не получилось, — пережевывая кусок сочного окорока, ответил Арман. — Случайно встретились мои приятели из роты гвардейцев кардинала. Пока мы выпили с ними за встречу, пока выпытали за стаканом вина всё, что им известно…
— Что можно выпытать за стаканом вина, кроме завиральных историй?
— Париж возбужден, — пояснил Пьер. — Сверху донизу и справа налево. Вчера вечером по дороге домой убили отца Жозефа. Как говорят кучер и слуга Жозефа, на них напало не меньше полусотни человек. Ришелье в бешенстве.
— Что?! — поразилась Луиза. — Жозефа? Ну и дела! Впрочем, он сам к этому напрашивался. Мне, например, его нисколечко не жалко. Хотя и интересное событие. Вот теперь у кого-то полетят головы! Камилла, а вы, похоже, в восторге от этого известия.
— В восторге не в восторге, но причин печалиться не вижу, так же, как и вы. Гнуснейший тип, хоть и дворянин хорошего рода! И что рассказали ваши знакомые гвардейцы? Кто убил? Поймали ли? Или еще только ищут?
— Найдут, — хмыкнул Арман. — Оказывается, существует заговор против кардинала и его окружения. Открылось это буквально вчера или позавчера, когда арестовали какого-то поэтишку. За то, что он в пьяном виде распространял слухи, порочащие кардинала и близких ему людей.
— Что за поэтишка? Вроде бы поэты в Париже политикой не увлекаются.
— Мне говорили имя, но что мне до него. Не запомнил. Что-то вроде Коклен или, может быть, Леклен. — Камилла побледнела.
— Поклен?
— Вот-вот, точно — Поклен. Вы его знаете?
— Наслышана. И что этот поэт?
— В общем, ничего особенного. Язык свой, а слова чужие. У него найдено письмо с порочащей Ришелье ложью. По почерку видно, что писали двое мужчин, но не этот Поклен. Сейчас по образцам разной переписки ищут, кто именно написал письмо. А из этого Поклена, наверное, уже выбили признание, от кого он получил этот пасквиль. Письмо было в бумагах покойного отца Жозефа. Им и поэтом как раз занимался Жозеф, и тут его вдруг убили. Интересная история?
— Камилла, Камилла, — вскричала Аманда, — что это с тобой?!
Лицо Камиллы стало белее ее кружевного воротника. Вот-вот хлопнется в обморок. Женщины вскочили и бестолково засуетились вокруг нее.
— Серж, — обратилась ко мне Аманда, — помоги отвести Камиллу в ее комнату.
Я обхватил женщину за талию и в сопровождении Аманды препроводил Камиллу в ее апартаменты.
— Может быть, приляжешь, Камилла? Я позову своего знахаря. Что с тобой?
— Нет, нет, в кресло. Мне уже немного легче. Не надо знахаря, — и, усевшись, вдруг заплакала в три ручья, — я пропала, я пропала, Аманда, — послышалось сквозь слезы.
— Как пропала? Куда пропала? Ты что — что-нибудь натворила?
Камилла, размазывая слезы по лицу, взглянула на меня, а потом на Аманду.
— Понимаю, — досадливо пробурчала Аманда. — Какие-то твои таинственные похождения? Не опасайся Сержа. Он мой близкий и очень надежный, знающий человек, несмотря на молодость. Мне помогал не раз в трудных ситуациях. Можешь говорить при нём без опаски. Он не сторонник кардинала, как и я.
Я пододвинул стул, взял Камиллу за руку и, тихонько поглаживая по кисти, стал ее успокаивать. Постепенно истерика стихла, и Камилла, шмыгая носом, призналась в страшном преступлении.
— Это я привезла в Париж то письмо, показала поэту, а обратно забрать забыла. Аманда, ты сама понимаешь, откуда это письмо, чту в нем может быть и чьим почерком оно может быть написано. Я пропала! — и Камилла снова настроилась заплакать.
— Прекрати реветь! — рявкнула на нее Аманда. — Пока ты у меня, то ты еще не пропала и пропасть тебе мы не дадим. Серж, что мы можем сделать?
— Камилла, скажите: что было в том письме? Правда или выдумки?
— Правда.
— Да? Вот это уже много хуже лжи в нашей ситуации. О чем?
— О разврате кардинала, его воровстве, преступном окружении, убийствах неугодных…
— Об отце Жозефе и короле там что-нибудь было?
— Было. Но о короле совсем немного.
— Немного? Всё равно совсем плохо. Даже если просто упоминание без обвинений и оскорблений. Значит, заговор не только против кардинала и его окружения, но и против короля. Так это может быть представлено. Кем письмо написано?
— Кем-кем! Гастоном Орлеанским, конечно, — вмешалась Аманда.
— Только последняя часть, — всхлипывая уже без слез, уточнила Камилла. — Основное писал мой муж под диктовку Гастона.
— А зачем вы передали письмо этому Поклену?
— Он должен был написать простую сатиру, понятную и благородным господам, и черни.
— Конечно же, для распространения. Понятно. И письмо осталось у него.
— Осталось. Он отказался, и от огорчения я забыла забрать письмо назад.
— Дальше всё понятно. Пьяный поэт начал болтать, о чём ему следовало бы помалкивать. Хуже некуда. Прямо сразу можно сказать, что вам, Камилла, в Париже нельзя появляться ни в коем случае. Кто-нибудь в Париже знает, что вы поехали сюда?