Сказки
Шрифт:
Из темноты негромко засмеялись.
— Да ты не бойся, не тронем. Маленький разговор есть.
— А я и не боюсь.
Пошел к ящикам на ватных ногах. Там сидело пятеро — не ошибся! — парней лет, пожалуй, по сем- надцати-восемнадцати или чуть побольше, на вид вполне интеллигентных — в джинсах, в нейлоновых тонких куртках, двое — в свитерах под горло. Сидели на тех же ящиках, курили, вспыхивали во мгле крохотные огоньки сигарет.
Кто-то подвинул Игорю ящик.
— Садись.
Игорь сел, успокаиваясь, в ожидании какого-то любопытного разговора. Все равно родители
— Сел.
— Удобно? — вежливые ребятки.
— Вполне.
— Как тебя зовут?
— Игорь.
— Ну а нас много, ты все равно всех не запомнишь…
Говорил один, явно старший, остальные молчали, прислушивались. Говорил он спокойно, не повышая голоса, без всякой щенячьей приблатненности, столь популярной у обитателей темных углов любого двора, и поэтому Игорь совсем успокоился, даже пошутить себе позволил:
— А вы придумайте себе общее имя. Мне легче будет.
Его собеседник, парень в свитере, негромко засмеялся, и Игорь отметил, что засмеялся он один, другие не поддержали. То ли не приняли шутку, то ли у них так положено.
— Обойдешься, — сказал парень в свитере. — Полагаем, что мы больше не увидимся.
— Как знать, — Игорь старался поддержать легкий разговор.
— От тебя зависит. Ты Настю давно знаешь?
Вот в чем дело!
— Недавно.
— Зачем ты к ней ходил?
— А тебе-то что?
— Не груби старшим, Игорь, это невежливо. Я повторю вопрос: зачем ты к ней ходил?
— Ия повторю: а тебе-то что?
Щелк! Из сжатого кулака парня в свитере, как чертик из табакерки, выпрыгнуло узкое лезвие ножа. Спринг-найф, пружинная штучка. Игорь видел такие в кино, а однажды — и в действительности, у приятеля отца, вернувшегося из загранплавания…
— Видишь? — Парень медленно вытянул руку в направлении Игоря. — Это нож.
Глаза давно привыкли к темноте, и казалось, что во дворе не так уж темно — все видно, пусть не очень отчетливо.
— Вижу, — сказал Игорь.
Странная вещь: он не ножа испугался, он просто не мог его испугаться, ибо не было в его жизни драк с ножами, знал о них теоретически — из кино, из книг, и относился к ним как к чему-то невзаправдашнему, искусственному. А вот угрозы, прозвучавшей в голосе парня, он испугался — чуть-чуть, самую малость. Угроза — это реально, это пахнет дракой, а драться Игорь не умел и не любил. И не хотел, если уж на то пошло.
— Я тебя не обижу, я обещал, — напомнил парень, — но я не люблю грубости. Я показал тебе нож только для того, чтобы ты знал: я могу выйти из себя, и ты в том будешь виноват.
Разговор казался каким-то книжным, придуманным. Где этот парень нашел себе модель поведения: спокойный тон, вальяжная поза, да и в отсутствии вежливости его не упрекнешь.
— Я жду ответа, — повторил парень.
И Игорь, вновь ощущая камень в желудке, тяжелый холодный камень, сказал через силу:
— Она меня попросила помочь ей. Донести банки с белилами.
— И все?
— А что все?
Ты у нее задержался, Игорь. Может быть, ты помогал ей белить потолок?
Один
— Ну так что?
— Мы разговаривали.
— Тебе с ней было приятно?
Игорь чувствовал себя трусом и подонком, но ничего не мог с собой поделать. Слова сами распирали его.
— Мы разговаривали. Что тут такого?
— Такого? Не знаю. Надеюсь — ничего… Ты помнишь ее телефон, Игорь?
— Помню.
— Ты умный парень, я чувствую, я редко ошибаюсь. Ты все поймешь и поступишь как надо. Забудь ее телефон, хорошо?
— Как забыть? — все прекрасно понял, прав парень, но все-таки спрашиваешь — сопляк, трус!
— Фи-гу-раль-но… Не звони ей больше. Не появляйся. Не помогай. У нее есть другие помощники, они справятся. Ты все уяснил, Игорь?
— Да.
— Тогда можешь идти. Прощай. Рад был поговорить с тобой. Выход на проспект — налево через арку.
Ноги опять ощущались ватными и плоховато слушались. Игорь шел, неестественно прямой, не оборачиваясь, но сзади было тихо. Никто не бежал за ним, не свистел, не улюлюкал, даже не смеялся. Тихие и вежливые ребята, отрада дворовой общественности. А ножичек — так, пустяки, им только карандаши чинить.
А если пустяки, чего ж испугался? Или страх у тебя в крови, боишься на всякий случай? Ну не бандиты же они, ну набили бы морду. Больно, но не смертельно. Не больнее, чем, скажем, у зубного врача. Только потерпеть, и все кончится… Но можно и не терпеть. Можно и самому руками поработать — не дохляк какой-нибудь, сила есть. Когда не страшно, ты эту силу легко используешь. Когда не страшно…
А сейчас страшно? Страшно, Игорек, рыцарь бедный, аж поджилки тряслись…
Но ведь ничего не произошло. Поговорили и разошлись.
А то, что он на их вопросы отвечал, — так что плохого? Невинные вопросы, невинные ответы…
Вышел на проспект: светло, людей полным-полно, автомобили, троллейбусы, милиционер в скворечнике обитает. Нашел монетку, открыл дверь телефона-автомата, набрал номер.
— Мама? Я у товарища задержался. Через полчаса буду.
У товарища…
Ехал в метро, думая, как завтра со стариком Ледневым пойдут в город, отыщут Губернаторскую улицу, номер четырнадцать — что-то их там ожидает? Думал о том, пытаясь обмануть самого себя, заглушить ощущение какой-то гадливости, что ли, — будто прикоснулся к чему-то скользкому, неприятному…
А завтра Настя будет ждать его звонка.
8
Честно говоря, Игорь устал жить двумя жизнями. Устал от раздвоенности, от того, что нигде не умел полностью отключиться, быть только одним Игорем Бородиным, не думать о судьбе и делах второго. Казалось бы, чего проше? Перестань проникать в чужую память, в чужое время, забудь о двойной березе в сокольнической глуши. Но нет. Тянуло его туда.