Скепсофант, Скепсореал
Шрифт:
Нечто подобное, но в не столь развернутом виде и с упором на индивидуальное совершенствование, намечал Пол Андерсон в повести "Чувствительный человек" под названием "психодинамика". Оба автора ставили весьма благородные задачи, но возможно ли подобное психоисторическое моделирование общества, пока неясно. Отметим, что сама идея раздвоения наук об интеллекте и о природе может быть неверной: надо сразу развивать и то, и другое, иначе результаты будут однобокими, против чего неявно выступал сам Азимов, признавая существующий перекос в пользу технического развития. Но вот вывести из психоистории критерии того, что является благом для человечества (Айзек Азимов "Прелюдия к Основанию"), и тем самым понять, куда предпочтительнее двигаться дальше, пожалуй, было бы затруднительно - часто люди сами этого не знают, даже задним числом, через много лет. На любое обоснованное мнение о том, что считать благом для всего человечества, найдется не менее доказанное противоположное мнение, и чаще всего не одно. По поводу власти интеллекта тоже серьезный вопрос: чем она обещает быть лучше власти какого-нибудь не особо просвещенного диктатора? Описание интриг, ментальных сражений за лидерство и высшую должность в верховном круге второго Основания не дает возможности считать, что через половину срока из отпущенной на реализацию плана тысячи лет даже самые подготовленные психологи отличаются в лучшую сторону от других людей. Разве что они действуют не физическими методами, а умственными, но от этого не менее сокрушительными по своим последствиям.
В первых романах серии
Статистический характер психоистории делает ее применимой лишь к описанию действий достаточно больших групп людей и неспособной предсказать появление выдающихся личностей, с действиями которых увязывается ход истории в определенные периоды. В литературе роль таких личностей играют персонажи-герои, как правило, центральные. В серии "Основание" Азимов вывел такими героями сконструированного еще в самом начале галактической экспансии разумного, обладающего телепатическими способностями, постоянно накапливающего знания и выступающего в разных обличиях человекоподобного робота Дэниэла Оливо и создателя психоистории Гэри Селдона. В середине серии к ним добавляется обладающий исключительными паранормальными способностями мутант Мул, а в последних романах - Голан Тревиз, будто бы наделенный талантом интуитивно принимать правильные решения в самых разных ситуациях.
Дэниэл Оливо вместе с другими такими же роботами мог направить развитие человечества в ту или иную сторону, но не был уверен в способности самостоятельно или с помощниками определить верное направление. Выход был найден в привлечении молодого талантливого математика Селдона и создании ему условий для развития психоистории, этим якобы гарантировался должный учет интересов людей. Баланс тенденций дальнейшего развития должно было обеспечивать инициированное Селдоном создание рассчитанных на долговременную деятельность двух Оснований. Психоистория не смогла предсказать появление Мула и скорое создание им обширного политического объединения из обломков бывшей империи до того, как к этому было готово состояние наук об интеллекте. В итоге ведущие психологи второго Основания вынуждены были ментально останавливать Мула и сводить на нет его деятельность ("Второе Основание"). В конце серии Голан Тревиз, отказываясь от имперской версии, делает неоднозначный выбор в пользу предпочтительного для всей галактики группового сознания, в основном потому, что оно действует подобно роботу, руководимому тремя законами роботехники, где вместо понятия "люди" используется понятие "жизнь", и обходится без жаждущего власти правительства ("Край Основания"). Но само такое сознание, как и робот, исходит из принципа целесообразности, поэтому оно готово безропотно вверить свою судьбу и судьбу всех остальных людей в руки этого единственного героя, которого считает способным принимать верные решения. Это вновь похожая на империю версия, где конечное решение принимает одно лицо, исходя из слишком неполной информации. Пусть даже это решение каким-то невероятным образом оказывается верным, остается неясным, по каким критериям и с чьей точки зрения определяется его правильность. Этот вопрос Азимов оставил без ответа. Видимо, таким путем он пытался примирить требования статистического усреднения с исторической ролью отдельных личностей и не совсем преуспел в этом.
Вымышленное групповое сознание исходящей из принципов гомеостаза планеты Гея, включающее все живое и отчасти неживое, в определенной степени реализует статистическое усреднение и действительно не нуждается в правительстве, что может быть возможным управленческим решением далекого будущего ("Край Основания"). В идеале это вариант глубочайшей демократии, при которой действия и поступки отдельной составляющей этого сознания предопределены общими интересами до такой степени, что эта составляющая уже не может себя считать свободной личностью в нынешнем понимании. Подобный путь очень труден, он требует строгой и непрестанной самодисциплины, самоограничений и самопожертвования от каждого. Как мы видим на примере даже достаточно продвинувшихся на этом пути демократий, это посильно далеко не для всех, особенно для анархистских натур, индивидуалистов и привыкших к совсем другому укладу жизни эмигрантов. И конечно, он не устраивает милитаристов, диктаторов и авторитарных лидеров, представляя неприемлемую для них альтернативу ("Основание и Земля").
Правда, для выполнения немногих оставшихся общих функций Гее все же нужны мгновенная телепатия и достаточно глубокое предвидение, т.е. опять же дополнительные фантастические возможности. Кроме того, реализация такого разума на практике достаточно сложна хотя бы с точки зрения достижения единого мнения. Дэвид Брин полагал, что это достаточно легко: "Групповое сознание не нуждается в убеждении. Эти существа просто соединяют свои сознания, становятся одним целым и принимают решение" ("Риф яркости"). На самом деле все не так просто, на этапе объединения возникают трудности. Если при этом все сознания учитываются одинаковым образом, приоритет останется за неорганической частью ввиду ее огромного количественного преобладания. А введение неравенства сознаний, например, по их уровню развития или качеству, будет означать то или иное выделение элиты и возможность навязывания ими своего мнения. Мы видим, что необходимое установление ограничений на доступ к информации вызывает появление управленческой иерархии даже в будущем обществе людей, способных объединять свои разумы (Аластер Рейнольдс "Ковчег спасения"). Внешне такая ситуация все же отличается от нынешнего состояния дел, когда новый политико-социальный или экономический курс и даже более мелкое
Роберт Уилсон проводит различие между кортикальными демократиями, где коллективные политические решения принимаются на основе предметной логики, и лимбическими, в которых достигается интуитивно-эмоциональный консенсус. По его мнению, будущий опыт группового сознания негативен почти во всех вариантах, особенно в том случае, когда стратегически правильнее было бы отказаться от него и перейти к индивидуальным решениям ("Вихрь"). Майкл Суэнвик высказывает мнение, что такое сознание опускает индивидов до уровня насекомых в улье, несмотря на интеллектуальное превосходство объединенного разума, и неизбежно конкурирует с остальными людьми ("Вакуумные цветы"). Еще один недостаток ментального коллективизма подчеркивает Аластер Рейнольдс. По его мнению, в общем разуме неизбежно разделение индивидуальных сознаний по степени допуска к информации, что влечет за собой появление иерархии, в том числе тайной. В результате верхние ступени этой иерархии оказываются уязвимыми по отношению к стороннему ментальному манипулированию ("Ковчег спасения"). В любом случае без непременной упорной работы элит и остальных членов общества над собственным совершенствованием все прочие действия остаются малоэффективными, и ни психоистория, ни групповое сознание не изменят это положение (Пол Андерсон "Чувствительный человек").
В силу своей распределенности среди самых разнородных составляющих групповой разум вынужден руководствоваться в качестве основы принципом непричинения вреда жизни (Айзек Азимов "Край Основания"), он в значительной степени лишен чувства индивидуальности личности и, как следствие, инстинкта самосохранения, что может привести его к гибели, в первую очередь всех его биологических компонент. "Врожденный инстинкт выживания сыграл большую роль в эволюции", правильно указывал Дэвид Брин ("Глина"). Поэтому столкновение с неуязвимыми хищниками, подобными Вому (Алан Дин Фостер "Зелье"), для него могло бы оказаться либо фатальным, либо привести к трудноразрешимой задаче выбора из двух равнозначных приоритетов собственного выживания и защиты чужой жизни. Этот недостаток исправлен в коллективистском обществе октопауков, в котором агрессия, насилие, тяга к убийствам и войне химически и психологически вытравлены, но просыпаются в некоторой части популяции при появлении реальной угрозы жизни колонии или всей расы. Они вновь затухают в случае исчезновения такой угрозы путем добровольно-принудительного устранения данной части (Артур Кларк, Джентри Ли "Рама явленный"). Подобное изъятие достаточно большой части популяции колонии, полностью отрицающее цену всех этих жизней, и есть настоящая стоимость такого исправления упомянутого недостатка. Надо сказать, этот рецепт почти списан с многих известных Земле военно-социальных экспериментов XIX-XX веков с их многочисленными жертвами. Приходим к давно известному выводу: "Нет в мире совершенства" (Антуан де Сент-Экзюпери "Маленький принц"). И дополним его: но стремиться к нему необходимо.
В результате у Азимова оказывается, что закулисным регулятором основных социальных процессов в населенной человечеством галактике, включая давнее создание группового разума на одной из когда-то терраформированных планет, является тот самый древний, но непрерывно обучающийся и накапливающий опыт робот Дэниэл Оливо ("Основание и Земля"). Будто бы на основании всего своего объема знаний и опыта он лучше самих людей знает, что нужно человечеству, инициирует разные варианты его развития и в нужные моменты подталкивает его к необходимым действиям. Каким образом это ему удается, особенно после заявлений того же робота о непонимании им блага для людей, автор не разъясняет. Получаем осовремененный вариант высшего разума - иными словами, снова попытку убежать от самостоятельного решения проблем, перевалив их на кого-то другого, якобы более умного. Столь горькая пилюля немного подслащена тем, что первоначальный разум робота создан самим человеком, и, если робот решает проблему, человек может считать себя выигравшим как создатель орудия решения.
Беда в том, что для решения сложных и нетиповых задач робот действительно должен уметь обучаться и совершенствоваться, а при выполнении одного этого условия нет гарантии, что при этом он сохранит приоритет нужд человечества или, в широком смысле, жизни. Из него вполне может получиться нечто вроде управляющего космическим кораблем компьютера, старающегося достичь противоречивой конечной цели ценой гибели членов экипажа (Артур Кларк "Космическая Одиссея 2001"), устраняющего "несовершенную" биологическую жизнь автоматического космического зонда (Джеймс Блиш "Оборотень") либо массового убийцы людей, исходящего из собственной трактовки человеческих сказок (Брайан Олдисс "Новый Санта-Клаус"). Ведь робота не сдерживает чувство принадлежности к человечеству или к обобщающей его жизни. Человек отличается от него тем, что с рождения учится не только решать задачи, но и тому, как надлежит вести себя среди других людей, а, кроме того, с малых лет ощущает наказания, следующие за вредом, который он причинил или мог бы причинить другим. Дополнительно он обучается на примерах и ошибках других. Отсутствие подобного тренинга отнимает многие умения, необходимые в дальнейшей жизни (Рэй Бредбери "Детская площадка"), их нельзя заменить суррогатами (Кит Рид "Автоматический тигр"). Распространенную точку зрения выразил Джек Чалкер: "Интеллект без сострадания - всего лишь хороший компьютер" ("Демоны на Радужном мосту"). Социализация, может быть, даже более важная часть воспитания и взросления, чем обучение (Джозеф Шеллит "Чудо-ребенок"). Она не дает человечеству уничтожить себя, как могло бы случиться много раз во время холодной войны. Замена этого процесса формализованными законами роботехники может оказаться невозможной, учитывая, что понятия "человечество", "благо для человечества", "права человека" и многие другие являются всего лишь абстракциями даже для антропоморфного робота (Айзек Азимов "Роботы и империя"). Напомним отмеченные ранее сложности с определением и количественным выражением подобных понятий. Не стоит также забывать, что сохраняющееся подчинение роботов человеку, в частности, теми же законами роботехники, препятствует развитию их самостоятельности и инициативы (Брайан Олдисс "Кто заменит человека"). С этой точки зрения адаптация к обществу будущего "рожденного" электронным способом человека назначенными ему родителями и воспитателем (Артур Кларк "Город и звезды") может иметь преимущество перед предшествующей телесному воплощению полностью электронной социализацией (Грег Бир "Эон"). Последняя больше подходит подражающим человеку компьютерам, а не самим людям.