Скифская история. Издание и исследование А. П. Богданова
Шрифт:
Федор Алексеевич начал с отмены указа отца о невыдаче беглых (1676), а в 1678 и 1680–81 гг. провел массовые сыски по всероссийским переписям [248] . В сочетании с народной колонизацией и массовыми раздачами земель помещикам, тесно связанными с реорганизацией дворянства в ходе военных реформ (и в немалой степени вызвавшими их), крепостническое землевладение укрепилось и сделало в царствование старшего брата Петра I решительный шаг на юг [249] .
248
Новосельский А.А. Побеги крестьян и холопов и их сыск в Московском государстве второй половины XVII в. // Труды Института истории РАНИОН. М., 1926. Вып. 1. С. 342–343; Он же. Отдаточные книги беглых как источник для изучения народной колонизации на Руси в XVII в. // Труды МГИАИ. М., 1946. Т. II. С. 127–152; Черепнин Л.В. Классовая борьба в 1682 г. на юге Московского государства // ИЗ. Т. 4. С. 42–52; ПСЗ. Т. 2. № 768; ДАИ. Т. 8. № 40. С. 139–145 (сводка распоряжений о сыске даточных); и др.
249
Новосельский А.А. Распространение крепостнического землевладения в южных уездах Московского государства в XVII в. // ИЗ. Т. 4. С. 21–40; сравни: Hellie, Richard. Enserfment and Military Change in Moscovy. Chicago & London, 1971.
Но дворянство все же не было удовлетворено. Земледельцы, привыкшие к относительной вольности на старых Белгородских и Сызранских засеках, протянувшихся от Ахтырки до Симбирска, как и множество новопоселенцев, стремившихся к свободе от помещиков и громивших перед уходом их усадьбы, отрезая себе путь к возвращению, двинулись далее в Дикое поле, прорываясь всеми правдами и неправдами за Изюмскую и Новую черту на Дон, Воронеж, Самару и другие реки черноземной полосы. Помещикам ни к чему была земля без рабочих рук: если не крепостных, то хотя бы арендаторов. Не устраивала их и норма эксплуатации, ограниченная на юге свободным выбором земледельцев между закрепощением и опасностями Дикого поля. Срок сыска беглых даже для 87 городов старой Белгородской черты не превышал трех лет: увеличение его сильно ударило бы по южным помещикам со стороны северных феодалов, требовавших возвращения беглецов, и собственных крестьян, готовых пуститься в дальнейшие бега.
Необходим был новый рывок на юг, покорение всего Дикого поля и установление естественной границы, в которую уперлись бы русские беглецы. Новому правительству Софьи и Голицына, пришедшему к власти после смерти Федора, в ходе борьбы с Московским восстанием [250] потребовалось выбросить далеко в степи, на рубежи рек Самары, Орла и Воронежа, сеть крепостей, ставящих под угрозу покорения России само Крымское ханство. Но и этого было мало дворянству: ведь Дикое поле еще долго пришлось бы осваивать, заселяя пустоши, смиряя тамошних свободолюбивых земледельцев и промысловиков.
250
Которое взволновало чуть не все рубежи: Астрахань, Царицын, Тамбов, Козлов, Белгород с округой, Киев, Переяславль, Батурин, Нежин, Чернигов, Добрый, Гремячий, Одоев, Смоленск, Псков, Новгород и Холмогоры. См.: Буганов В.И. Московские восстания конца XVII века. С. 123–126, 320–337; Восстание в Москве 1682 г. Сб. документов. М., 1976. С. 62, 65, 68.
Иное дело – старые добрые христиане-земледельцы, в большинстве своем славяне, восточной части европейских владений Османской империи. Их освобождение от турецкого ига – гораздо более тяжелого, чем российское крепостничество, как подчеркивал Лызлов в «Скифской истории», – манило дворянство, доводя изрядное число дворян до потери здравого рассуждения. Призрак креста над святой Софией Константинопольской, мечтания о проливах [251] укрепились с этого времени на столетия в «верхах» русского общества.
251
Позволивших бы россиянам при успехе военной авантюры выйти на Северную Африку и Ближний Восток раньше англичан.
Новая русско-турецкая война: политика и общественное мнение
Противоречие между желанием, основанным на внутренних потребностях, и реалиями окружающего мира, с которыми обязаны были считаться политики, в 1680-х гг. расширялось, драматически трансформировав представления современников и потомков о целях и результатах Крымских походов. Именно в ходе новой войны с Турцией и Крымом окончательно вызрела историческая концепция активного участника походов – стольника Андрея Ивановича Лызлова.
Значение южного фронта
Активное участие Лызлова в Крымских кампаниях 1687 и 1689 гг. превосходило обычные требования к службе стольника. Оба тяжелых похода в Дикое поле он провел при главнокомандующем В.В. Голицыне в чине ротмистра у стряпчих (младших чинов Государева двора), которые сопровождали князя также до и после окончания кампании, оставаясь в строю дольше других [252] . Мало того, осенью 1687 г. стольник не опочил от трудов, но поскакал в Киев с «золотыми» – наградными знаками боярину и воеводе И.В. Бутурлину. С конца 1687 по весну 1689 г., когда армия отдыхала, Андрей Иванович продолжал службу при Голицыне, четырежды выезжая в Малороссию для важных переговоров с новопоставленным гетманом И.С. Мазепой (№ 13).
252
Это подразделение, в числе других, Голицын сформировал себе сам. Отмена местничества комиссией под его председательством в начале 1682 г. была мотивирована необходимостью поставить в регулярный строй чины Государева двора, не затронутые военно-окружной реформой 1679 г. Московские дворяне, включая аристократов, отныне должны были служить в ротах во главе с ротмистрами, как в обычных кавалерийских полках. См.: Богданов А.П. Царь-реформатор. С. 275–292.
Не только Лызлов – значительная часть дворян и немало представителей других слоев общества придавали Крымским походам огромное значение, отвечавшее представлениям россиян о настоятельных внешнеполитических задачах державы. Это хорошо прослеживается при изучении всего комплекса российских исторических сочинений конца XVII в.
Результаты исследования позволяют прийти к выводу, что южное направление внешней политики было в 1680-х гг. важнейшей сферой интересов представителей всех сословий, и прежде всего дворянства. Не все, подобно Игнатию Римскому-Корсакову в его Летописном своде или составителю Летописца 1686 г., уделяли основное внимание проблемам борьбы Русского государства с османско-крымской агрессией в XVI–XVII вв., однако история православно-мусульманских отношений вызывала заметный интерес у всех без исключения общерусских летописцев.
Современники пристально наблюдали за событиями на юге Российского государства, записи о которых составляют значительную часть общерусских сведений даже в городских и провинциальных летописях. В более острой форме южное направление дипломатических и военных усилий государства выделялось в публицистических сочинениях, как малороссийских, так и московских. Оно не просто превалировало над всеми иными внешнеполитическими проблемами, но было единственным, вызывающим столь острый общественный интерес.
Так, тонкая дипломатическая игра, которую правительство Софьи – Голицына блестяще провело со странами – участницами Балтийского конфликта, добившись продления перемирия со Швецией без юридического признания ее захватов и зарезервировав образование русско-франко-датской антишведской коалиции [253] , вовсе не отражена современными авторами. Запись о «подтверждении» мира со шведами в 1680-х гг. появляется лишь в сочинении 1710 г. [254]
253
См.: РГАДА. Ф. 53. Оп. 1. Ч. 1. Кн. 23; Оп. 1. Ч. 2. Св. 1684 г. № 1–4; Ф. 96. Оп. 1. Ч. 1–2. Книги и свитки 1684 г.; Форстен Г.В. Сношения Швеции с Россией во второй половине XVII века // ЖМНП. 1898. № 2, 4–6; 1899. № 6, 9.
254
РГАДА. Ф. 181. № 625. Л. 26.
О важных переговорах с Цинской империей и подписании Нерчинского мирного договора сообщают хорошо осведомленные редакторы Сибирского летописного свода 1680-х и 1689–90-х гг., писавшие буквально во время событий. Особо следует отметить, что составитель Головинской редакции 1689 г. был близок к Тобольскому воеводе А.П. Головину, отцу великого и полномочного посла Ф.А. Головина, и ведал многие детали переговоров в Даурии [255] . Однако эти события не упоминаются в сочинениях других авторов (включая митрополита Сибирского и Тобольского Игнатия), все внимание которых было сосредоточено на юге и западе Российской империи.
255
РГБ. Ф. 171.1. № 141. Л. 157–158, 175–175 об. О даурских событиях см. также: Л. 145–146 об., 147 об. – 151, 152, 172, 174 об. – 175, 176–178. Записи Свода остались неиспользованными даже в фундаментальной публикации и наиболее глубоком исследовании по истории Нерчинского договора: Русско-китайские отношения в XVII веке. Материалы и документы. М., 1972. Т. 2; Демидова Н.Ф. Из истории заключения Нерчинского договора 1689 г. // Россия в период реформ Петра I. М., 1973. С. 289–310.