Скифская история. Издание и исследование А. П. Богданова
Шрифт:
В Малой России страх и возмущение были гораздо сильнее. Обвиняли вместе с Ромодановским гетмана Самойловича – и не без оснований. Князю Григорию Григорьевичу было велено согласовать «Чигиринское сведение» с гетманом: прежде тот резко выступал против этой акции, но, по-видимому, учитывал роль Чигирина как ставки правобережных гетманов-соперников. Когда после ухода армии Кара-Мустафы значительная часть Правобережья перешла на сторону Юрия Хмельницкого, Самойлович попросту приказал согнать оттуда население на Левый берег и выжечь оставшиеся города, местечки, села и хутора [195] .
195
Там же. С. 321; Соловьев С.М. История России. Кн. VII. С. 215–216.
Важным средством пропаганды не только для Малороссии, но для всего Российского государства был издаваемый центром просвещения Восточной Европы «Синопсис»: первая печатная книга по истории Руси. В 1678 г. Киево-Могилянская коллегия предприняла второе издание этого популярнейшего произведения, дополненное описанием разгрома Ибрагим-паши (глава «О первом басурманском приходе под Чигирин»). Следующее издание (Киев, 1680), содержавшее описание героической битвы за «Чигиринскую гору» в 1678 г., подчеркивало исконную драматичность борьбы с басурманами [196] и оправдывало жертвы, принесенные на алтарь свободы [197] .
196
В этом издании вставное «Сказание о Мамаевом побоище» заняло четверть книги.
197
Статья «О свободе или вольности славянской».
Скифский фактор
Возмущение Малороссии было учтено царем Федором при принятии тяжкого решения оставить Чигирин и постепенно «утишено». Неожиданной для государя была острая реакция вроде бы спокойных мусульманских подданных России, воспринявших падение Чигирина как признак слабости «Белого царя». «Твой, великаго государя, город Чигирин турские и крымские люди взяли и твоих государевых людей побили, – доносили Федору Алексеевичу о мотивах вспыхивавших тут и там восстаний, – а они де потому и будут воевать, что их одна родня и душа: они де, турские и крымские – там станут битца, а они, башкирцы и тотара – станут здесь (в Приуралье и Сибири. – А. Б.) битца и воевать» [198] .
198
ДАИ. Т. 8. № 15; ср. АИ. Т. 5. № 40.
Проявившийся в границах державы мусульманский фактор потонул в более широкой и мощной волне восстаний кочевых народов, прокатившейся по стране в 1678–1679 гг. Возмущением были затронуты, используя принятое в XVII в. официальное определение, инородцы самых разных вероучений и языков: калмыки, татары, башкиры, киргизы, ногайцы, тувинцы, тунгусы, ханты, самоеды, коряки и т. п. от Поволжья и Урала до Даурии и Камчатки. Обычные для царя Федора Алексеевича энергичные меры по защите инородцев от «обид» и сыск «неправд» русских властей, требования даже «к иноземцам держать ласку и привет» и предоставлять оным «жить по своей воле» перемежались кровавыми боями русских с кочевниками на огромных просторах [199] .
199
ДАИ. Т. 7. № 61; Т. 8. № 15, 44.I–XXV; АИ. Т. 5. № 40, 44, 53.
Попытки либерального царя Федора простереть «милостивое и кроткое» правление на инородцев и жестокое преследование им «неправедных» русских воевод, якобы превышавших полномочия при защите мирного населения от набегов, были широко известны. Тем удивительнее оказался взрыв волнений и восстаний по всему российскому Востоку при распространении слухов об успехе турок и татар, мало или вовсе не знакомых большинству возмутившихся племен и кланов, в том числе буддистских и языческих.
Понятие скифы, положенное А.И. Лызловым в основу его будущей монографии, крайне жестоко формулировалось самой жизнью. Причины для недовольства могли быть различными, однако кочевники (прежде всего скотоводы, но также охотники и рыболовы) проявили свою общность против земледельцев. Документы отлично фиксируют эту особенность: резне подвергались не только русские, но в равной мере все инородческие села и деревни, прилежащие земледелию и вообще оседлому способу хозяйствования.
Указы царей, отчеты воевод и атаманов о боевых действиях за весь XVII в. повествуют о попытках племенной знати кочевников возвратить в свою власть (а то и просто в рабство) оседавших на землю инородцев без особого различия языков и веры. Но события 1678–1679 гг. явили общность гораздо более широкую, далеко выходящую за рубежи России. Волны восстаний «скифов» захлестывали страну, а воеводы и атаманы, рискуя вызвать царский гнев «своеволием», огнем и мечом защищали мирные селения, невзирая на национальность и веру их жителей.
В то же время международная политика правительства царя Федора Алексеевича, а позже канцлера В.В. Голицына, искавших союза с христианскими государствами, отчетливо подразумевала необходимость совместной обороны именно и исключительно оседлых, земледельческих народов, противопоставленных в труде Лызлова скифам.
Призрак христианского единства
Если скифский фактор был теоретически трудноразличим, но практически действен – то понятие христианского мира, издревле входившее в мыслительный арсенал и активно использовавшееся политиками, буквально на глазах Лызлова подвергалось дискредитации. Поведение короля Яна Собеского и всей Речи Посполитой, как будто взявшихся опровергнуть идею христианского и даже славянского единства своим клятвопреступным союзом с басурманами, не просто угрожало россиянам, но оскорбляло в лучших чувствах тех, кто пошел в бой ради спасения родственных по вере и крови соседей, для защиты от общей угрозы турецкого нашествия.
Не лучше обстояло дело и с более далекими «христоименитыми странами», казалось, забывшими о вере в борьбе за земли и сферы влияния. Само вступление России в войну оказалось трагической ошибкой правительства А.С. Матвеева, поскольку в том же 1672 г. все предполагаемые христианские союзники бросились терзать друг друга. Чигирин был прежде, чем Империя, Испания, Голландия и Пруссия прекратили наконец кровопролитную войну против Франции, Англии и Швеции.
Сразу же по заключении Нимвегенского мира (1679), на время остановившего европейское междоусобие, Россия вновь предприняла энергичную попытку сколотить христианскую коалицию для совместного отражения турецко-татарского наступления в Европе. Не боясь насмешек над «варварами-московитами», не понимающими «европейской конъюнктуры», послы царя Федора Алексеевича в 1678–1681 гг. гнули во всех западных столицах одну линию, твердя о необходимости хоть на время отложить распри и мобилизовать ресурсы, чтобы остановить, а по возможности и «воспятить» наступление басурман.
Добиться этой цели не удавалось вовсе не от недостатка ума и гибкости российских дипломатов, недооценка коих нередко приводила западных политиков к печальным последствиям [200] . Западная геополитическая мысль Нового времени, отягощенная остротой противоречий внутри небольшого европейского региона, еще не пришла к пониманию необходимости стратифицировать международные проблемы по степени их жизненной важности. Россия была вынуждена пойти на крайние меры, чтобы антитурецкая коалиция возникла хотя бы в условиях реальной военной опасности.
200
См., напр.: Богданов А.П. Московское восстание 1682 г. глазами датского посла / Перевод текстов В.Е. Возгрина // ВИ. 1986. № 3. С. 78–91.
Слабость идеи христианского единства, о которой горько посетует в «Скифской истории» А.И. Лызлов, проявилась при первых же после гибели Чигирина переговорах в Речи Посполитой и Империи. В ответ на призыв к христианской совести король Ян Собеский и магнаты нагло потребовали «возвращения» Смоленщины и Малой России, а имперский канцлер попросту отмахнулся от союзного соглашения 1675 г., согласно коему Россия уже провела военную демонстрацию на границах Швеции [201] .
201
ПДС. СПб., 1858. T. V; РГАДА. Ф. 32. Оп. 1. № 26–28; Ф. 79. Оп. 1. № 189–191.