Склейки
Шрифт:
– Так.– Мне все еще трудно собрать все детали в единое целое.
– Смотри: сначала Волков обещал Эдику какую-то информацию, потом обещать перестал. Но она, наверное, была очень важна, и, когда Волков пошел на попятный, Эдик решил добыть ее сам, через Елену.
– Ну, видимо, да...– Я соображаю так плохо, что темный лес, качая ветвями, плывет и двоится.– А что дальше?
– Да ничего.
Мы оба тупо молчим.
– Нет, Дима, это не может быть все...– задумчиво произношу я,– если информация была такой важной, что Эдика
– Кто убил? – Дима нервно выключает в салоне музыку и включает свет. Лампочка над дверцей тусклая, меня она только раздражает, но я терпеливо молчу.
– Ну мы с тобой и тупые! – Я смеюсь, и Дима смеется тоже.– Давай по порядку. Если Волков сам предлагал информацию Эдику, значит, это не мог быть компромат на Волкова, так?
– Так. Но если он потом изменил мнение, возможно, она стала компроматом...
– Или речь шла о разной информации?
– Вряд ли.
– Да, детективы из нас с тобой...– Я тянусь к кнопке и выключаю свет, а Дима хватает меня за талию, прижимает к себе, и через минуту я уже лежу у него на коленях. Он гладит меня по щеке.
– Подумать только,– шепчу я,– я ведь на самом деле тебя боялась...
Сегодня мне это кажется сказкой, страшным сном, и тем сильнее мне хочется прижаться к нему.
– А сейчас?..
– Сейчас не боюсь.
– Совсем?
Я смеюсь, подтягиваюсь вверх, обнимая его за шею, и целую, целую, целую... А потом устают руки, и я снова падаю вниз. Димка придерживает меня руками.
К темному стеклу льнут белые пушистые снежинки.
– Снег пошел,– говорю я.– Завтра все снова станет мягким. Сугробы... Ни грязи, ни льда... Так что с Волковым? Понимаешь, непременно нужно выяснить, что случилось. Нужно выяснить, мог ли сам Волков или его охранник убить Эдика!
– Не понимаю...– отвечает Дима.– Зачем?
– Да потому что, если могли, я буду знать, что никто из наших этого не делал, понимаешь? Неужели для тебя это не важно?
– Важно,– отвечает Дима.– Ну что, поехали?
Вхожу в кабинет, навстречу мне – Малышева. Она довольная, прямо светится счастьем, и даже острая ее челка завивается сегодня мягкой кудряшкой. Я заражаюсь от нее хорошим настроением, а может быть, это настроение осталось у меня еще со вчера...
– Ну,– говорю я,– рассказывайте.
Мой тон игрив, и Надька, блестя довольными глазами, отвечает мне, кокетливо смягчая слова:
– Корпоратив...
– Когда?
– В пятницу.
– Где?
– В Зазеркалье.
– Кто платит?
– Начальство.
– Класс! – Даже работать не хочется. Хочется идти делать прическу и покупать новые туфли. И даже Данка не наседает со съемками.
– Когда у нас последний день?
– Четверг.
– А в пятницу?
– В пятницу поставим новогодний выпуск, правда, Дан?
– Правда,– Данка улыбается,– если успеем склеить. Не
– Дан, когда мы не успевали? – Анечка стелет мягким бархатом, я снова и снова влюбляюсь в ее голос.
– Ладно, народ, давайте по съемкам.– Данка портит-таки идиллию, но никто на нее не обижается: что делать, такая у нее работа.
Она быстро раскидывает сюжеты по девчонкам.
– Так,– говорит Данка мне,– позвонишь Грязнову, уточнишь... Вот,– она кладет передо мной УВДшную распечатку.– Ночью подростки били витрины. Надо бы узнать, в каком магазине, и подробности от ментов. Вот и будет тебе сюжет. Съездишь, подснимешь, синхрончиков поднаберешь.
– Грязнов...– стенаю я. Живо себе его представляю: он маленький, краснолицый и круглый, похожий на напитанный гноем прыщ.
– Да. А что делать? – Данка издевается. Она бросает на меня долгий лживо-сочувственный взгляд и выходит, крутя в пальцах тонкую сигарету.
Я нахожу в справочнике, нами же и составленном, растрепанном и почерневшем от касания наших пальцев, номер пресс-службы УВД.
– Алло,– говорю я,– Константин Васильевич? Это Оксана Васильева, журналист. Константин Васильевич, у нас тут информация... От вас получили – про витрины.
– Да,– отвечает он,– отправлял.
– Мы бы хотели подробности уточнить. Не подскажете, кто этим делом занимается?
– А что вас интересует?
– Ну... Адрес магазина. Мы бы подъехали, сняли, чтобы картинка была.
Он прерывает меня. В его голосе сквозит тягучая уверенность превосходства. Я отодвигаю трубку от уха – мне неприятно его слушать.
– У вас есть пресс-релиз?
– Есть,– отвечаю я, готовясь сопротивляться.– Вот, у меня в руках.
– Там все написано.
– Да, здесь написано,– нажимаю голосом, заставляю слушать.– Но нам надо больше информации, и нам нужна картинка. Мы же телевидение. Константин Васильевич, вы же знаете, как мы работаем...
– А вы кто?
– Как – кто?! – Стыдно признать, но от вопроса, от интонации я чувствую себя ничтожеством.– Я же представилась: я – журналист, Оксана Васильева. Вы же меня знаете, Константин Васильевич.
– Знаю.– Мне кажется, что он глумится надо мной.
– Так что же вы спрашиваете?
– А кто ваш начальник, Оксана?
– Дана. Вы же знаете.
– Знаю.
Я не понимаю, куда он клонит.
– Так вот пусть ваш начальник мне и звонит.
– Почему?! – Я чувствую, что меня унижают, но никак не могу уловить смысла того, что он хочет мне сказать.
– Потому что вам дают задание. Начальник. Вот пусть начальник ваш мне и звонит. А вам не по рангу.
Во мне вскипает бешенство:
– Постойте, Константин Васильевич! – Я едва сдерживаюсь, чтобы не закричать.– Есть закон о средствах массовой информации, и по нему вы обязаны дать мне информацию. Я здесь журналист, а не уборщица!