Сколько костей!
Шрифт:
Я глупо покачал головой, стоя один в кабине, в стекла которой бил косой дождь.
– Нет. У вас есть машина?
– Да.
– Какая?
– "Ситроен". Табачного цвета.
– Скажите мне номерной знак.
Он сказал.
– Хорошо, – продолжал я. – Выезжайте в направлении Версальских ворот со скоростью пятьдесят километров в час, по правой стороне. Я дам вам знак...
– Послушайте, Тарпон, я ничего не понимаю, так не пойдет.
– Пойдет, очень даже пойдет... – Я оборвал связь.
Вечером, в начале десятого, на правой стороне кольцевой дороги в этом месте не так уж много "ситроенов" табачного цвета. Особенно движущихся со скоростью пятьдесят километров в час. Вернее, их вообще нет. Когда машина Коччиоли проехала под мостом у Венсенских ворот, я стоял на мосту под дождем и заметил ее.
Я вернулся к "аронде", стоявшей в ста метрах от моста с включенным мотором. Я тронулся с места и выехал на кольцевую дорогу следом за Коччиоли. "Аронда" Хеймана – старая, разбитая колымага, но если разогнаться, то на ней можно выжать сто километров в час. Я даже обогнал "ситроен", который еле-еле тащился.
Я подождал Коччиоли у подъезда к воротам Вийетт, пропустил его вперед и дважды посигналил фарами. Он зажег свет в салоне и обернулся. Я обогнал его и включил мигалку. Коччиоли последовал за мной.
Мы остановились на проспекте с дорогими ресторанами. Я вышел из "аронды" и направился к Коччиоли. Он шел мне навстречу. У него были усталый вид, черные круги под глазами.
– Не стоит стоять на холоде, – заметил я.
Мы вошли в кафе. Я заказал себе грог, а Коччиоли – чашку кофе.
– Итак, вы ведете двойную игру, – сказал я.
– Я? – удивился Коччиоли. – Нет! Что вы имеете в виду?
– В то время как вы искали меня у Хеймана, кто-то другой искал меня у Шарлотт Мальракис. Разделение труда.
– Вы спятили.
– Но с другой стороны, – продолжал я, – вы меня в некотором роде предупредили насчет Мадрье, я бы даже сказал, что вы спасли мне жизнь, хотя и неумышленно. Получается не логично, если конечно вы не ведете игру на нескольких досках. Вам не нравился Мадрье, и, возможно, вам не нравятся люди, с которыми он был связан. Но это люди влиятельные. Возможно, вам хотелось бы нейтрализовать их, но вы сомневаетесь, что это удастся. Вы оказываете мне помощь, чтобы я обезвредил их. Но если я попадусь к ним в руки, вы поможете им убрать меня. Вы хотите быть на стороне сильного. Комментарии будут?
– Подождите секунду, все это не так, – пробормотал Коччиоли.
Он смотрел в свою чашку. Я отпил грог и обжег горло.
– Впрочем, думайте, что хотите, – буркнул Коччиоли. – Мне наплевать.
Я смерил его сверлящим взглядом. Мне не удалось рассердить его. Этому могло быть несколько объяснений, все малоприятные.
– Что вам известно о Фанче Танги? – спросил я.
– Пока вы не показали мне снимок, я не знал о его существовании.
– Наведите справки в архиве, почитайте дела о коллаборационистах. Вам это не повредит.
– Все любят брызгать слюной в полицию.
– К сожалению.
Коччиоли скосил глаза, глядя на упавшую на лоб прядь волос.
– Что произошло в Марселе? – спросил я. – Что обнаружила финансовая комиссия? За что Мадрье повысили в звании?
– Это никак не связано... – задумчиво ответил Коччиоли.
– Что не связано?
– Я не знаю, что они откопали, что откопал Мадрье. Об этом знают, быть может, всего два или три человека.
Так как я продолжал пристально смотреть на него, он тряхнул головой, и волосы упали ему на глаза.
– Послушайте, – сказал он. – Я не знаю, что откопал Мадрье, но я знаю, над чем он работал, и это невозможно... потому что, если бы он наткнулся на что-нибудь такое, то это бы не удалось замять...
– Над чем, – терпеливо и спокойно, четко артикулируя каждое слово, спросил я, – черт вас побери, работал Мадрье?
– Он был в комиссии, производившей финансовый контроль денег оппозиции, – сказал Коччиоли.
– Простите?
– Денег или средств различных групп, компаний и фирм, поддерживающих партии, оппозиционные правительству. Поэтому тут одно с другим не вяжется. Если бы Мадрье напал на что-нибудь, правительство не преминуло бы этим воспользоваться.
– Кто вам сказал, что оно не воспользовалось?
– Простите?
Я перевел взгляд на зал бистро. Столпившиеся у стойки бара мужчины раскатисто смеялись. Воздух был пропитан запахом жареного картофеля.
– Хорошо, согласен, – неожиданно сказал Коччиоли.
Я взял из его пачки "Голуаз", лежащей на столе, сигарету и прикурил от его зажигалки.
– Вы знаете, кто такой Каспер? – спросил я.
– Да. Знаю, – ответил он.
– Вы знаете, где он? Вы могли бы это узнать?
– Нет.
Я раздавил сигарету о пепельницу.
– Вы тесно связаны с ними? – поинтересовался я.
– Можно сказать, что я никак не связан с ними.
– Можно, но это будет неверно.
– Послушайте, Тарпон, перестаньте цепляться ко мне. Вы не понимаете, как мы все завязаны. Мы – полицейские, коллеги, товарищи... Послушайте, мы делаем свою работу, и она не всегда бывает чистой. И могут сложиться связи между людьми, у которых в шкафу лежит труп... Вы меня понимаете, черт побери? И об этом трупе известно только нескольким полицейским, а другим незачем совать нос в шкаф.
– Но вы даже не знаете, входите вы в эту группу посвященных или нет. Очень практично.
Коччиоли поднес чашку ко рту, и я услышал скрежет его зубов. Несколько капель кофе пролилось на его подбородок. Он поставил чашку на стол резким движением.
– Я знаю, Тарпон, – сказал он. – Но вам объяснять что-либо бесполезно. Это ничего не даст.
– В настоящий момент, – продолжал я, – во всей Франции нет ни одного полицейского, к которому я мог бы обратиться. Зато пятеро или шестеро легавых, замаранных в этом деле, без колебаний уберут меня, если я выйду на них. Я не могу пойти в полицию. Но мне кажется, что на такого человека, как комиссар Шоффар, можно положиться, потому что его отстранили от этого дела. Но даже если я приду к нему, он все равно может упрятать меня за решетку, так как ему больше ничего не остается. А в тюрьме со мной может случиться все что угодно. Я могу повеситься в камере или что-нибудь в этом роде. Предположим, что я обращусь в Главную инспекцию полицейских служб...