Скорпионы. Три сонеты Шекспира. Не рисуй черта на стене. Двадцать один день следователя Леонова. Кольт одиннадцатого года
Шрифт:
Казарян сделал паузу так, как делал великий соплеменник Папазян: неожиданно и вовремя. Смирнов сказал:
— Обязательно тебе надо было Сталина в эту историю впутать.
— А он и не впутался, — невинно пояснил Казарян. — Интимный суаре на четыре куверта не получился. Да и вообще после этого знаменательного диалога мою деву к Лаврентию Павловичу больше не приглашали. Даже в пятидесятом по этому поводу она удивлялась и обижалась со страшной силой. Меня все допытывала: «А что я такого сказала?!» И действительно, что она такого сказала?..
— Политбеседа закончена, — решил Смирнов. — Что там у нас?
— Не у нас. У них, — пояснил Ларионов. — Ждем НТО и медицину.
— Ты же предварительный шмон делал. Должно быть что-нибудь стоящее?
— Обязательно, Саня. Два письма при нем нашли, но все в крови. Под пулю угодили. Очкарики обещали прочитать их ко второй половине дня.
— И вернулся пес на блевотину свою, — процитировал из Библии Казарян.
— Довожу до вашего сведения, — объявил понятливый Смирнов, — что разрешения на возобновление дела об убийстве в Тимирязевском лесу Сам не изволил дать. Так что все начинается с первой страницы дела об убийстве гражданина Петровского в Чапаевском переулке.
— Но ведь пойдем обязательно по старым связям! — взорвался Роман.
— Идти мы можем куда угодно и как угодно. Даже туда, куда нас в сердцах послать могут. Добудем прямые доказательства взаимосвязи двух этих дел, нам их без звука объединят. А пока надо действовать. У нас есть половина дня. Роман, тебе отработать Васина и, если успеешь, шофера Шульгина. Позже займешься Иванюком, поищешь выход на Стручка.
— Мне сейчас Шульгин интереснее, — возразил Казарян.
— Что ж, начинай тогда с Шульгина. Сережа, на тебе — завершение палагинских дел. Пальчики, пальчики и пальчики. Если все сойдется, как мы предполагаем, то быстренько передавай дела следователю. Пусть он уже без нас этапированного Сырцова дожидается. И еще просьба: спровадь мальчиков, чтобы они мне Коммерцию, Межакова Валерия Евсеевича, отыскали и для разговора доставили.
— Коммерция ведь по палагинскому косвенно фигурирует, только и всего. Тебе-то он зачем?
— В меховом деле он тоже промелькнул. Явился на квартиру Петровского в картишки перекинуться, когда там уже засада была. По этому делу внешне чист. Но явился-то к Петровскому, а Петровского убили. Пусть доставят, он мой давний знакомый, авось разговорю.
Шофер Шульгин после заключения на свою автобазу не вернулся, работал водителем троллейбуса.
Выкатились пассажиры, пошла малость отдохнуть кондукторша. Выйдя из кабины с путевкой в руке, Шульгин увидел в салоне Казаряна.
— Что вы тут делаете, гражданин? А ну, выходите! — потребовал Шульгин.
— Мне с тобой, Арнольд, поговорить надо, — тихо сказал Казарян.
Не отвечая, Шульгин исчез в кабине и вышел из нее уже с монтировкой.
— Мотай отсюда, паскуда! Быстро, быстро! — приказал он Казаряну.
— Ты меня, Нолик, видимо, спутал с кем-то, — не вставая с сиденья, лениво протянул Казарян. — Присаживайся, присаживайся. Сейчас мы с этим недоразумением разберемся. — Извлек из кармана красную книжечку.
С монтировкой в руках Шульгин подошел поближе, разглядел знак конторы на корочках и опустился на сиденье через проход от Казаряна. Спросил устало:
— Что надо?
— В связи с твоими телодвижениями порядок вопросов несколько изменится. Сразу же, по горячему следу — кто к тебе приходил в последнее время и почему ты этого гостя столь невзлюбил, что посланца его готов по куполу монтировкой огреть?
— Приходили тут.
— Значит, не один, а несколько. Твои меховые собратья… Так кто же?
— Куркуль и этот пацан с ним, Стручок, что ли.
— Что хотел от тебя Куркуль?
— Хотел, чтоб я у них баранку покрутил.
— Когда они приходили?
— Позавчера. Сюда же.
— А когда ты должен был баранку крутить?
Шульгин, вспомнив, улыбнулся и ответил:
— Не успел он сказать. Я им тоже монтировку показал.
— Гражданский твой гнев, Арнольд, я одобряю. Но Куркуль в ответ на угрозу, конечно, сказал тебе что-то?
— Сказал, что придут ко мне еще. Вот вы и пришли, а я вас встретил.
Казарян красной книжечкой, которую забыл положить в карман, почесал перебитый нос — думал. Потом поразмышлял вслух:
— Многое, многое сходится… И время, и фигуранты… Вот что, Арнольд, я спешу очень, а мне с тобой еще о многом поговорить надо. Завтра ко мне в МУР можешь заглянуть?
— Могу. Я через день работаю.
— Тогда завтра к десяти. Пропуск тебе будет заказан. — Казарян пожал руку Шульгину и бросился вон.
В таком деле и своих кровных на такси не жалко. Через пятнадцать минут он был на Пресне и звонил в дверь квартиры Иванюков.
— Кто там? — басом спросил через дверь Геннадий.
— Я, Геночка, Казарян из МУРа. Открывай!
— Не могу, — мрачно ответствовал Геннадий. — Меня отец снаружи закрыл, а ключи с собой забрал.
— Тебя — на замок?! — изумился Казарян. — Ты же уркаган, Гена, для тебя любой замок — тьфу!
— Вот и любой. Сижу здесь, кукую.
Не положено, конечно, но отмычка у Казаряна была. Он извлек ее из кармана и осмотрел запоры. Два английских и один русско-советский — простой, под длинный ключ с бородкой. Английские изнутри без ключа открываются. Следовательно, загвоздка — в русско-советском.
— Ах, Гена! Гена! А еще воровать хочешь! — посочувствовал заключенному Казарян. Затем осторожно вставил отмычку в замочную скважину, ласково и вкрадчиво повращал туда-сюда. Есть, соединилось. Щелкнуло раз, щелкнуло два — и — Вуаля! Здравствуй, Бим!
— Здравствуй, Бом.
— Со старшими на «вы».
— Тогда не получится как положено.
— А у тебя вообще ни черта не получится, Гена. За что тебя под арест? — Казарян, не спросясь, отправился в столовую. — Не стесняйся, мы люди свои.