Скорпионы. Три сонеты Шекспира. Не рисуй черта на стене. Двадцать один день следователя Леонова. Кольт одиннадцатого года
Шрифт:
— Сколько?
— Я же говорю — много. Что мне их, считать тогда надо было, что ли? — обиделся Ваня.
— А я считала. От страха считала, чтобы они прекратились скорее. Восемь их было, — сказала Мила.
— Это ты серьезно? — спросил удивленный Смирнов.
— Вы не удивляйтесь, товарищ майор. Восемь их было, ровно восемь, — заверила Смирнова девушка и для полной уверенности еще раз посчитала про себя — Восемь.
— Ах ты, мое золотце, ах ты, моя умница! — похвалил Смирнов и, распахнув дверцу «Победы», крикнул — Казарян, ко мне!
Казарян тотчас явился, заглянул в салон, улыбнулся молодым, сказал, чтобы ободрить их:
— Вижу, отошли самую малость, девочки-мальчики?
Девушка Мила покивала головой, поморгала глазами — благодарила за доброе внимание.
— Было восемь выстрелов, Рома, — Смирнов вводил Казаряна в курс дела.
— Стволов, следовательно, не менее двух.
— Именно. Сходи-ка ты к Андрею Дмитриевичу и эксперту, пусть правую ручку у Цыгана посмотрят повнимательнее.
— Уже смотрели, Саня. Он стрелял.
— А пистолетика-то и нет. Забрал его более удачливый стрелок.
— Или стрелки, Саня.
— Вряд ли. Свиданка здесь, по-моему, была один на один.
— Или двое на одного.
— Слишком много выстрелов. Двое бы просто убили. В один выстрел или, в крайнем случае, в два. Двое против одного — это всегда запланированное убийство. Здесь — сначала разговор, а в результате разговора — перестрелка. Дуэль, можно сказать.
— Ну да, — полусогласился Казарян. — Значит, Дантес в бега кинулся?
— У нас с тобой, Рома, пока только одно сомнительное утешение: к счастью, Цыган — не Пушкин.
— Ну что, место осматривать будешь?
— Зачем? Сережа это сделает лучше меня. Только мешать.
— А я все-таки гляну, — решил Казарян. — Осмотр закончим — и в контору?
— Семеныча дождемся.
— Нужно ли? Полчаса — время, куда угодно и как угодно уйти можно. А орудовал или орудовали не мальчик или не мальчики. Верный уж знает наверняка.
— Вот пусть Верный нам об этом и скажет.
Девушка Мила и парень Ваня с восхищенным недоумением слушали их треп. Казарян почувствовал их взгляды, обернулся:
— Ребятки, извините, но вам придется еще немножко подождать. Пока фары нужны, а как закончим, так вас сразу на машине по домам отправим.
— А мы что, больше не понадобимся? — с беспокойством спросил Ваня.
— Не волнуйся. Еще надоест к нам ходить показания давать, — обрадовал парня Казарян и, захлопнув дверцу, пошел в свет. Смирнов уже сидел и смотрел, не видя, в ветровое стекло, где, как под театральными софитами, лежал труп.
…Семеныч с компанией ушел в два часа. Ровно в два тридцать они вернулись.
— Ну и как? — спросил Смирнов. Он даже из машины вылез, чтобы задать этот вопрос.
— А как? Да вот так! — раздраженно ответил Семеныч. — Минут на пятнадцать пораньше бы, и Верный наверняка бы его взял. Чуток не хватило. Он отсюда на Ново-Песчаную кинулся, пересек ее и в лесок до Песчаной. Как же, умный! Верного пробовал сбить, по Таракановке метров пятьдесят шлепал. Но мы бережок в момент отработали и опять на след вышли. А он, мерзавец, к Окружной. Там след исчез с концами. Он за проходящий состав уцепился. Мы постояли, посмотрели, каждые пять минут, а то и меньше — состав.
— Ты говоришь — «он». А что, и вправду один был?
— Один, один! — уверенно отвечал Семеныч. — Верный как по нитке шел, без всяких отвлечений. Домой когда поедем? А то Верный сильно устал и нервничает.
Верный в подтверждение его слов махнул хвостом и жалобно посмотрел на Смирнова.
— Мы пойдем? — спросила разрешения Мила.
— Подождите немного. Мы вас довезем.
— Так мы рядом живем, — разъяснил Ваня. — Мила — на Песчаной, а я — в Амбулаторном.
— Так зачем же вы сидели здесь?
— Интересно было, — откровенно признался паренек.
— А теперь уже неинтересно, — понял Смирнов. — Что ж, идите. Только адреса свои оставьте. У вас какие-нибудь документы при себе есть?
— У меня паспорт, — сказал Ваня.
— Вот его и покажи Казаряну. Ну, бывайте. Еще увидимся.
Молодые доложились Казаряну и через любимый свой лаз отправились домой.
Кончили, слава богу. Смирнов глянул на часы. Два часа пятьдесят семь минут. По Чапаевскому выехали к Ленинградскому шоссе. Выезд на шоссе перегораживали два патрульных газика военной автоинспекции.
— Включи сирену, — приказал Смирнов шоферу. Пугающий вой огласил безмолвную Москву. Газики стояли, и никакого намерения двигаться у них не было. Смирновский шофер злобно дал по тормозам.
Из ближнего газика выбрался майор в походной форме и, не торопясь, двинулся к милицейским машинам. Опознав в Смирнове старшего, небрежно кинул ладонь к козырьку, представился и доложил:
— Майор Нечаев. Проезд по Ленинградскому шоссе временно закрыт.
— Майор Смирнов, — холодно отвечал Смирнов. — У меня дела чрезвычайной важности, связанные с раскрытием опасного преступления.
— Сейчас самые важные дела — у нас, — убежденно сказал майор Нечаев. В подтверждение его слов из газиков выпрыгнули шестеро с автоматами и выстроились в линию. Против силы не попрешь. Смирнов вылез из «Победы». Ему позволили, а его гвардии майор Нечаев предложил:
— Остальным сидеть по местам!
Смирнов смотрел. Грузно, но почти неслышно шли по шоссе бронетранспортеры. В каждом строго и неподвижно сидели солдаты в касках, держа автоматы на груди. Бронетранспортеры шли и шли, и не было им числа. В Москву входила Кантемировская дивизия. Наконец промелькнули две походные подвижные ремонтные мастерские, четыре санитарные машины, крытый грузовик и последний — газик с флажком.