Скорпионы. Три сонеты Шекспира. Не рисуй черта на стене. Двадцать один день следователя Леонова. Кольт одиннадцатого года
Шрифт:
Дмитрий Спиридонович Дудаков при Зиночке исполнял обязанности золотой рыбки на посылках.
— Квартира на Зацепе, дача в Кратове, артель, домик в Хорошеве, — загибал пальцы Смирнов. — Неделю водите, и только-то?!
— И только-то, — раздраженно откликнулся Казарян. — Больше никуда и ни с кем.
— Не узнаю тебя, Рома, — укорил Смирнов. — Неужто трудно блондинку Зинку пощупать, пока Леонид Михайлович горит на работе?
— Не беспокойся, со временем пощупаю, — пообещал ему Казарян, и от такого обещания
— Я в переносном смысле говорю.
— Я тебя так и понял.
— Зинкин дом и дворовая пристройка — наиболее перспективные объекты, — подал голос Ларионов.
— А почему не дача?! — возразил Смирнов. — Дача-то наверняка куплена на его деньги подставным родственничком.
— Людей там много, Саня, — разъяснил Ларионов. — Близких и дальних родственничков. Каждый смотрит в оба и мечтает увидеть нечто такое, что поможет вырвать у богатого главы семейства хоть малую толику.
— Дудаков?
— Этот вообще комнату снимает. Кстати, с ним бы по картотеке пройтись. До того сер, что следует обязательно проверить.
— Он сер, а ты, приятель, сед, — перефразируя Крылова, продекламировал Казарян.
— Сед я, — сказал Смирнов. — Ростов запросили?
— Запросили. Приметы отправили, теперь картинок для опознания ждем. Только что это дает? Ну, опознает его мой осведомитель, и что? Берников откажется, домушник откажется — следов-то никаких не оставил — и все. Только спугнем их. Коллекцию надо у Берникова искать, — сделал вывод Ларионов.
— А ведь если бы не амнистия, Берников не рискнул бы, — вдруг сказал Смирнов. — А тут разгул, так сказать, преступности. Можно хватать под шумок, кто в этом навороте разберется. Он и схватил. Цап — и сидит тихонько, в норку забившись.
— Все общие рассуждения, Саня. А как его с поличным прихватить? — вздохнул Ларионов.
— Исходя из общих рассуждений, — невинно ответил Смирнов.
— Исходя из общих рассуждений, мне следует познакомиться с Зинкой, — решил Казарян.
— Ну ты полегче! — грозно осадил его Смирнов. — Нам еще должностных нарушений не хватает!
— А никто не узнает.
— А я?
— И ты не узнаешь.
Зиночке было скучно оттого, что Леонид Михайлович, как всегда по воскресеньям, отбыл в Кратово. Она прямо и заявила об этом Дудакову, который тоже не прыгал от веселья:
— Скучно, Митька!
— Давай водки выпьем, — предложил Дудаков выход из положения.
— Тебе только бы нажраться! — поморщилась Зина и предложила сама — А что, если в Татарово на пляж махнуть?
— Спятила! Вода еще знаешь какая холодная?!
— А мы загорать, — она, глянув в окно, стала убирать со стола остатки царского завтрака. — День-то какой!
Дудаков понял, что сопротивляться бесполезно. Изволил только тактично намекнуть:
— Бутылочку бы с собой нелишне захватить.
День-то какой! Еще по-весеннему трепетна и мягка пронзительно зеленая листва, а уже жаром отдает от асфальта.
Зина, в ожидании неторопливого воскресного троллейбуса, стала загорать, закрыв глаза и подставив лицо лучам яростно палившего с безоблачного неба солнца. Два паренька подтянулись к остановке, тоже ждали.
В троллейбусе-то еще лучше. Влетел в открытые окна теплый ветер и стал гулять среди немногочисленных пассажиров, заставляя трепетать женские косынки, горбом надувая мужские рубашки, лохматя волосы и принуждая радостно щуриться.
От троллейбусного круга идти до пляжа минут пятнадцать. Несмотря на то что вода действительно была холодна, все же кое-какой народец на пляже колбасился.
Дудаков и Зина присели на песочек и обнажились. Зина расстелила на песке одеяло и раскинула на нем богатые свои по-зимнему белые формы. Дудаков же продолжал сидеть, слегка стесняясь бледно-голубого тельца, густо испещренного мрачно-синими картинками. Не человек, а выставка графики: тут и деревенский пейзаж с церковью, и свидание двух приятелей с пивными кружками, и жанровая зарисовка на темы свободной любви, и ню (вроде бы даже Леда с лебедем). Ну и, естественно, там и сям разбросанные каллиграфические лозунги: «Не забуду мать родную», «Нет в жизни счастья», «За друга в огонь и в воду».
Перед тем как дремотно закрыть глаза, Зина осмотрела экспозицию и спросила без интереса:
— Кто это тебя так изукрасил?
— Сам. Молодой был и глупый.
— Как же ты до спины доставал?
— Товарищи помогли.
— Это за которых в огонь и в воду? — догадалась Зина и, не ожидая ответа, сладострастно задремала.
Через некоторое время из дремоты ее вывел комплимент, произнесенный громким шепотом:
— Нет, ты посмотри, какая женщина, Сережа!
Неизвестно, посмотрел ли Сережа на женщину, но женщина — это уж точно — украдкой взглянула на говорившего. Могучий армянин поймал этот взгляд и улыбнулся. От такого обходительного нахальства Зина гордо вскинула голову.
— Сережа, это женщина моей мечты! — продолжал настаивать армянин.
Тот, кого он называл Сережей, вежливо обратился к Дудакову:
— У вас случайно, чем открыть бутылку пива, не найдется?
— А ты зубами, — посоветовал Дудаков грубовато.
— Не умею.
— Дай, — потребовал Дудаков.
Сережа протянул темную бутылку. Дудаков зацепился клыком за рифленый край крышки, сорвал.
— Буксы горят после вчерашнего, — объяснил Сережа и припал к горлышку. Дудаков нравоучительно заметил:
— Не очень-то, мужик, тебе пиво поможет. Покрепче бы чего-нибудь.
— Может, не надо? Заведусь опять, — слегка посомневался Сергей.
— Надо, надо, — настаивал Дудаков.
— На круг далеко идти.
— У меня для начала имеется, — успокоил Дудаков. — А потом ответишь.
Дудаков потянул к себе авоську и перебрался поближе к Сергею. Его место осторожно занял армянин.
— Девушка! — позвал он, но девушка глаз не открывала. Тогда он сказал — Девушка, у вас купальник разорвался!