Скрип на лестнице
Шрифт:
– Да, сама не понимаю, чего это я… – сказала Адальхейдюр. – Но посмотри-ка, что я нашла. Вот твоя коробка. – Она указала на небольшую картонную коробочку. – Там все твои тетрадки и старые бумажные куклы. Я в них заглядывать не стала, но там и дневники, которые ты вела все эти годы, и анкеты для друзей, и твои рисунки.
Эльма склонилась над коробкой.
– Мама, и ты все это сохранила? – Она вынула пожелтевший рисунок акварелью.
– Конечно, – ответила Адальхейдюр, словно это было что-то само собой разумеющееся. – Вот ты ворчишь, что я ничего не выбрасываю, но иногда это, между прочим, бывает полезно. Пусть эти вещи сами по себе не бог весть какие, но с ними связано много милых сердцу воспоминаний. –
Эльма подтащила к себе маленькую коробочку. Дневников было совершенно точно восемь штук. Тетрадки были заперты на маленькие замочки и украшены изображениями цветов и мишек.
– Нет, не могу я это читать, – сказала Эльма, листая один дневник. – Слишком неловко, я же в те годы такая дурочка была!
– Ну, решай сама. Я просто подумала, что тебе будет приятно забрать это себе. – Адальхейдюр принялась выносить коробки с украшениями из гаража. – Ну-ка, помоги-ка мне украсить дом, у тебя же это всегда так хорошо получалось.
– Да, да, иду, – рассеянно ответила Эльма. Из одной тетрадки выпала фотография. На ней были они втроем: она, Силья и Кристин, сидящие вместе на койке. Эльма помнила эту поездку. Они ездили с ее родителями на дачу. Тогда им было всего по восемь лет, и в жизни главная забота была: в какую еще игру поиграть. Эльма улыбнулась и отложила фотографию. И вдруг ощутила внезапный приступ тоски. Станет ли жизнь когда-нибудь такой же простой, как прежде?
Также там был старый журнал Бреккюбайской школы, издававшийся в конце каждого года. Она полистала номер и остановилась, увидев фотографию Бьяртни. В том году он был выбран самым красивым мальчиком и самым способным спортсменом. У него брали интервью, в котором он рассказывал о своих успехах в футболе, а его расспрашивали о планах на будущее. Эльма посмотрела на год выпуска и обнаружила, что это было год спустя после гибели его сестры. Он отвечал на вопрос, что он собирается быть в первом составе Спортивного общества Акранеса, а потом пойдет работать в фирме отца. Похоже, эти его планы осуществились, подумала Эльма.
Эльма продолжила листать журнал и наконец нашла то, что искала: общую фотографию класса. На ней Магнее было десять лет. Она стояла в центре и улыбалась. Она очень выделялась, и складывалось ощущение, что снимок выстроен вокруг нее, хотя, конечно, это было не так.
Эльма продолжила рыться в коробке, но не нашла номер журнала предыдущего года. Зато нашла выпуск годом раньше. Фотографию класса она отыскала быстро. Учеников на ней было больше на два. Сара и Элисабет стояли бок о бок в нижнем ряду. Они не смотрели в объектив и не улыбались. Магнея стояла позади них, но, в отличие от них, смотрела прямо в диафрагму, расплывшись в широкой улыбке – как на всех ее фотографиях, которые видела Эльма.
Эльма стала разглядывать кадры школьной жизни. Там был и тот снимок, который она нашла в фотоархиве в Интернете: Элисабет и Магнея сидели рядом, а позади них Сара рисовала, лежа на полу. И вдруг Эльма во все глаза уставилась на ее рисунок. Раньше она этого особенно не замечала, – а сейчас разглядела, что же на нем изображено. Сара рисовала человека. Она изобразила ему большие глаза и улыбку, обнажающую крупные зубы. А еще он держал что-то черное, маленький черный ящичек. Может быть, фотоаппарат? Эльма вдруг вспомнила фотографию, которую нашла в машине Элисабет. Это тот же самый человек? И Сару он тоже фотографировал? Сара раскрашивала человека с черными контурами и большими глазами, – а позади него был изображен кто-то, напоминающий девочку. Рук у девочки не было, но внимание Эльмы привлек ее рот.
Он был широко раскрыт.
Акранес 1991
Иногда он фотографировал. «Ты такая красивая», – говорил
Он забирал их с собой: клал в карман и уносил домой. Она не знала, где он живет, но представляла себе, что живет он один в большом черном доме. Наверное, он был не черным, но ей казалось, что так логичнее. Может, он вешал эти фотографии на стенку и рассматривал их, когда сидел один вечерами и курил свои сигареты, – но она старалась не думать об этом.
Когда он приходил, она думала о чем угодно, но не о том, что происходило в тот момент. Она думала о книжке, которую читает. Она представляла себе, будто живет в деревне или открывает шкаф – а там дверь в другой мир. Она думала о гномах и эльфах, говорящих деревьях и летучих лошадях. О чем угодно, кроме собственной комнаты и этого человека, который хотел ее фотографировать.
Однажды она обнаружила фотографию у себя под кроватью. Она подняла ее и рассмотрела. Это она? Она едва узнала эту девочку, стоявшую, опустив глаза в пол. Она явно была такой одинокой. Такой испуганной.
Ее глазам стало горячо, но прежде, чем хлынули слезы, она собралась с духом и засунула фотографию в щель в шкафу. Она как следует затолкала ее внутрь и больше не думала о ней.
После нескольких попыток машина завелась. Эльма включила печку на полную, но тотчас убавила мощность, потому что внутрь со всей силы начал задувать холодный воздух, еще больше остужая салон. За короткое время, которое занимала поездка до полицейского управления, машина не успеет прогреться. Она понимала, что дойти пешком даже быстрее, но из-за холода не хотела торчать на улице, если без этого можно обойтись.
Час был уже слишком поздний. Обычно она приходила на работу раньше, но сегодня ночью ей не спалось. Она все думала о Саре и Элисабет, и о том, кто был тот человек. Она знала, что значат такие рисунки. За два года, проведенные на психфаке, она достаточно много выучила, чтобы понимать это. Рисунки детей часто отражали то, что дети не выражали словами. Что-то, что с ними случилось. Она не спала полночи и смотрела разные рисунки детей, подвергшихся сексуальному насилию. Сара нарисовала того человека с ухмылкой и с зубами. Эльма знала, что существует много примеров, когда дети изображают своего обидчика с большим ртом и острыми зубами. На таких картинках он обычно улыбается, а у самого ребенка уголки губ опущены или рот открыт. Часто у нарисованной фигурки чего-то не хватает: это символизирует беспомощность ребенка. Например, на рисунке Сары девочка была без рук. Эльма удивлялась, что никто не обратил внимания на то, что же она рисует. Для нее это был явный крик о помощи. Девочка явно пыталась что-то сказать, но ее послания никто не заметил. Потом, когда Эльма вспомнила, что их учителем в те времена был Ингибьёртн, она удивлялась уже не так сильно. Она не могла представить себе, чтобы он придавал какое-нибудь особое значение детским рисункам. Для него школа была просто местом, где детей просвещают.
И все-таки она была не готова прямо сейчас объяснять это Хёрду. Она до сих пор понятия не имела, как это связано с расследуемым делом, но собиралась это выяснить. У нее возникло подозрение, что, возможно, Элисабет вернулась из-за этого человека, мучившего ее, когда она была ребенком. И тогда у него была веская причина заставить ее замолчать.
Эльма выключила двигатель и быстрым шагом направилась в полицейское управление. Войдя, она удивилась, заметив, что Сайвара все еще нет на месте.