Скрип на лестнице
Шрифт:
У залива Кроукалоун песок был черным. На поверхности воды покачивались водоросли, в воздухе пахло морской солью. Ветер ерошил волосы Эльмы, шагавшей по взморью. Она застегнула молнию куртки до самого подбородка, засунула руки в карманы и смотрела на морскую гладь. Сколько ей еще надо будет бродить, пока ее не унесет волнами? Море сейчас было почти черным, совсем как песок. За морем она увидела нечеткие очертания ледника. С каждым годом его белая шляпка как будто уменьшалась. Наверно, через несколько лет ледник совсем исчезнет.
Сара играла здесь двадцать семь лет
Был уже четвертый час, и солнце, радостно светившее весь день, сейчас укатывалось за горизонт. Уже начало темнеть – и вдруг Эльме показалось, что она на взморье не одна. Она быстро осмотрелась. Пляж был пустынен, но в домах над ним горели огни, и Эльме был слышен далекий шум проезжающих машин.
Она все еще пыталась понять, каким будет следующий шаг. Она хотела верить Аусе, сказавшей, что Сара ни за что не полезла бы на плот добровольно, но она знала также, что с друзьями дети могут отважиться на такое, чего иначе не стали бы делать. Поэтому она считала, что Сара была не одна. Скорее всего, с Элисабет.
Она посмотрела в сторону дома, где когда-то жили Элисабет с матерью. Он был хорошо виден со взморья. Там горел свет: мать и сын, поселившиеся там сейчас, очевидно, были дома. Это из-за того дома события приняли такой оборот? Элисабет увидела объявление на сайте о продаже недвижимости, и на нее нахлынули воспоминания? Эльма представила себе, как она не сводит глаз с дома и вспоминает все. Это были только плохие воспоминания? Была ли ее жизнь другой до гибели отца? Стала был она другой потом, если б в тот день он не вышел в море?
Эльма знала, что ответа на эти вопросы нет. Она много времени потратила, просматривая собственную жизнь и задавая те же самые вопросы: Было бы все по-другому, если бы…? Но это было ни к чему.
Вдруг море как будто вздулось, и большая волна протянулась по песку. Когда море вновь втянуло ее к себе, осталась пена, и Эльма почувствовала, что стала мерзнуть. Тем временем солнце скрылось, вокруг воцарилась темнота. Фонарей на взморье не было, и Эльму пробрала дрожь, когда она оказалась внезапно окружена темнотой. Она быстрым шагом пошла назад, не оглядываясь, и ей все время казалось, что за ней кто-то следит.
Те фотографии ей послали в белом конверте, который просунули в почтовую щель. Ни марки, ни обратного адреса, только ее имя: Ауса. В самом конверте не было ничего, кроме этих фотографий двух совсем юных девочек.
Одна из них была ее дочерью.
Едва Ауса осознала это, ее руки начали дрожать, и она выронила фотографии на пол. Она нерешительно нагнулась и подобрала их. Вторая девочка тоже была ей знакома. Это была та темноволосая женщина, которая недавно приходила к ней. Ауса до сих пор помнила, как грязно было у них дома, когда она пришла туда, пока та была еще маленькой девочкой.
Аусу стало бросать то в жар, то в холод. Все тело как будто онемело, она больше не принадлежала этому миру. Она не задумалась, кто прислал фотографии, тут невозможно было догадаться.
Она стала бродить по пустому дому. Остановилась у окна и выглянула на белый свет, который так внезапно изменился. На стене в гостиной висели фотографии семьи, сделанные по разным поводам. Она сняла одну из них и
Она повесила фотографию обратно на стену и, как зачарованная, вошла в кухню. Отыскав нужное, она отправилась в спальню. Там она села на кровать, где она спали в последние сорок лет, и стала ждать.
Был уже поздний час, когда Эльма вернулась в офис. Телефон не звонил целый день, и она не думала, что ее кто-то мог хватиться.
– Ну, что сказал зубной? – спросил Сайвар, когда Эльма зашла в офис.
– А? – переспросила Эльма. Она уже забыла, что именно соврала сегодня днем.
– Ты же у зубного была?
– Да, точно… – сказала Эльма. – Правда, сегодня я была не у зубного.
– Да уж наверняка. Судя по тому, как долго ты отсутствовала, я уж думал, тебе там все зубы повырывали. Где же тебя носило?
– Я ездила к Вильборг.
– Да ну?
– И к Аусе.
Сайвар нахмурился.
Эльма сделала глубокий вдох:
– Мне надо было с ней поговорить. У меня есть такое подозрение, что Сара подвергалась сексуальному насилию. А еще у меня есть подозрение, что, когда она пропала, она была не одна.
– Но ты же не стала говорить это Аусе? – уточнил Сайвар.
– Конечно нет, – поторопилась заверить его Эльма. – Просто мне кажется, что Элисабет и Сара пали жертвой одного и того же человека. Да и Вильборг тоже. Мне кажется, Элисабет приехала в Акранес, потому что хотела обо всем рассказать. А считаю, что она повидалась с человеком, который с ней это сотворил. Который фотографировал ее.
– И ты считаешь, что знаешь, кто он.
Эльма кивнула:
– Только представь себе, Сайвар. У нас есть Сара, Элисабет и Вильборг. Вильборг подверглась нападению в доме Хендрика и Аусы. Хендрику же принадлежал дом, который снимала мать Элисабет, а Сара – дочь Хендрика.
– Ты действительно считаешь, что он способен. В смысле, совершить сексуальное преступление – это одно, а убить кого-то с целью не дать огласки…?
– По-моему, Хендрик весьма озабочен своей репутацией в городе, – сказала Эльма.
Сайвар откинулся на спинку стула и провел рукой по своим темным волосам:
– Черт возьми, Эльма, если ты права…
– Конечно, я этого наверняка не знаю, – сказала Эльма. – Но тебе надо признать, что для него прогноз не очень хороший.
Сайвар издал громкий стон. За стеной кабинета они услышали заразительный смех Бегги и раскатистый хохот Каури. Чашка кофе, которую Эльма налила себе, прежде чем сесть рядом с Сайваром, давно остыла, а сама она так и не изгнала из тела озноб после прогулки возле Кроукалоун.