Скрипач
Шрифт:
– И смотри, парень, без фокусов! Сегодняшняя встреча решит твою судьбу! – сказал Ришаль, а глаза его так и добавили: «И судьбу моих денег тоже».
Ганс промолчал. И не только потому, что не мог говорить. После непродолжительной паузы Ришаль закончил разговор:
– А теперь подошло время трапезы.
Спустились вниз.
Мишель поглощал всю приготовленную еду с неподдельным аппетитом. Казалось, будто он уже знал наверняка, как закончится сегодняшняя встреча, и относился к ней как к чистой формальности. Наконец, отложив вилку и нож в сторону и аккуратно вытерев
– А теперь, сударь, у вас пять минут на сборы, – затем, глянув в окно и подумав секунду, Ришаль добавил, – я буду ждать в экипаже.
Повторять дважды не пришлось. Юноша быстрыми шагами направился вверх по лестнице, в свою комнату, где натянул поверх рубашки нарядный черный жилет и плащ, расправил галстук-бабочку и воротник-стойку, взял со стола скрипку, хранящуюся теперь в специальном футляре.
Выйдя на улицу, по небольшой тропинке, проложенной от парадного крыльца к входным воротам, юноша добрался до ожидающего на дороге экипажа и запрыгнул внутрь. Прижав футляр со скрипкой к груди, юноша поерзал на сидении и наклонился ближе к окну.
Ришаль отдал команду трогаться.
И вот перед глазами юноши понеслись улочки ночного Парижа. По мерный скрип колес Ганс наблюдал за тем, как появляются и исчезают в быстро надвигающейся темноте очертания домов, под крышами которых рядами располагались причудливые барельефы, как отблески зажженных на ночь фонарей масляным светом заливают все вокруг, как медленно проезжают редкие встречные фаэтоны и как ленивой рукой кучера погоняют уставших за день лошадей.
Все это проносилось мимо и действовало так успокаивающе, что глаза юноши самовольно начали закрываться. Сон чуть было не овладел им, как вдруг создавшуюся тишину нарушил голос Ришаля:
– А вот и приехали!
Ганс мгновенно очнулся и выглянул в маленькое окошко, слегка задернутое занавеской.
Экипаж остановился рядом с роскошной усадьбой. В отличие от безликих, хоть и старательно украшенных руками скульпторов, городских домов, здания, спроектированные лучшими архитекторами по заказам богатых горожан, выглядели очень изящно, величественно, аристократично.
У входа гостей уже встречали. Учтивый молоденький дворецкий проводил гостей к дому. Широкая дорожка, вымощенная мелким камнем, освещалась небольшими фонариками и разноцветными отблесками витража, выполненного по обе стороны от входной двери.
Залюбовавшись причудливыми цветными огоньками, Ганс не сразу заметил, что Ришаль его зовет. Тогда мужчина взял юношу под локоть и с улыбкой шепнул ему на ухо:
– Не упусти свой шанс, – «наш шанс», договорили его глаза.
Дверь, ведущая с улицы в холл, хлопнула за спиной Ганса, и почти одновременно с этим откуда-то из глубины дома послышался громкий густой голос:
– О… Мишель! Вы все-таки соизволили явиться!
– Непременно, Жорж! Я просто обязан был показать вам этого талантливейшего юношу! – воскликнул Ришаль.
Мужчины обнялись. Тем временем Ганс все ещё скромно стоял у самого порога, прижимая к груди футляр с инструментом.
–
– Ну… – вставил Ришаль, – Настоящие таланты отличаются скромностью…
– Давайте не будем мешкать, – сказал Жорж, – Честно, мне уже не терпится послушать игру так хорошо отрекомендованного музыканта… Пройдемте в зеленую гостиную.
После чего хозяин сам провел гостей через весь первый этаж дома, пока они, наконец, не оказались в зеленой гостиной.
Ганс, не привыкший к подобной роскоши, с любопытством и искренним интересом разглядывал предметы интерьера, дорогую резную мебель, изящные вазы, картины, витражи… Но что больше всего привлекло юношу, так это коллекция миниатюрных копий знаменитых скрипок и альтов работы Страдивари, расположенная в одной из комнат.
Зеленая гостиная, видимо, была местом отдыха богатого хозяина. В отличие от гостиной в доме Ришаля, тут было весьма много цветов, стоял рабочий стол и шифоньер со стеклянными дверцами, заполненный книгами.
Пройдя ближе к окну, хозяин дома открыл дверцу бара, не замеченного юношей, в котором хранились самые любимые и часто употребляемые вина. Достав бутылку шардоне и бокалы, Жорж разлил напиток и присел за свой стол.
– Музыку, маэстро! – торжественно провозгласил он.
Ришаль сделал легкое движение бровями, будто указывая Гансу, что ему следует очень стараться, затем поднял бокал и сделал один глоток. Присев на небольшое кресло, располагавшееся ближе всего к столу начальника, Ришаль внимательно следил за движениями юноши.
Ганс волновался. Неверными руками он освободил зачехленный инструмент и вскинул его на плечо.
– Просим, просим, – сказал Жорж и легонько похлопал, изобразив бурные овации в театре.
– Просим, – подтвердил Ришаль.
– Когда же ты привезешь мне из заграничных странствий талантливую молодую актрису, м-м-м? – как бы невзначай спросил Жорж у Ришаля полушепотом.
Юноша начал играть. Он начал с элегии. Она не была сложна, не требовала от музыканта недюжинных способностей, но обладала некоей особой прелестью и неповторимой прозрачной красотой. Робко выводя ноту за нотой, юноша вел нить музыкального повествования. И чем дальше он уходил от начала произведения, тем смелее и ярче, выразительнее и убедительнее звучала музыка.
Он не видел задумчивого лица Жоржа Бастьена, который подпер одной рукой свой острый подбородок, а другой продолжал сжимать хрустальный бокал. Он не видел восторженного вида Ришаля, который следил за малейшим изменением выражения лица начальника. Весь мир будто ушел на второй план для юноши, ведь в руках снова была скрипка, а такие моменты были для него наполнены какой-то особой романтикой, щекотавшим нервы напряжением, ожиданием внезапного прозрения или надеждой обрести умиротворение.
Закончив играть, юноша оглянулся на своих слушателей. Бастьен замер с открытым ртом, так и не донеся до него бокал. Ришаль торжествующе подмигнул Гансу.