Скрипач

Aston_Martin

– Мосье Ришаль! Сколько лет, сколько зим!

Ришаль, последовав примеру немецкого коллеги, раскинул руки в стороны и поспешил ему навстречу. Крепко обнявшись и похлопав друг друга по спине, мужчины разошлись на пару шагов. Ганс бесшумной поступью приблизился к ним.

– Безумно рад встрече! – сказал Ришаль, – Телеграмму мою получил, мосье?

– Да, вчера ещё вечером… – сказал Бромберг.

– М-м-м, – Ришаль сделал короткий кивок в сторону Ганса.

– О-о-о, мосье Сотрэль? – спросил Бромберг, протягивая Гансу руку, – Рад с вами познакомиться!

Ганс

пожал протянутую руку, сдержано улыбнувшись.

– Начальство у себя? – спросил Ришаль немного приглушенным голосом.

– Угу, – кивнул Бромберг, – Всю неделю рвет и мечет – последняя постановка, знаете ли, не имела особого успеха у публики. Билеты расходятся плохо. Недельное расписание пришлось перестраивать… А нам – вспоминать старые постановки…

– Это ужасно, moncher, – сказал Ришаль.

Бромберг разговаривал на чистом немецком языке, изредка употребляя слово «мосье», видно, чтобы выказать Ришалю этим особое уважение, поэтому Ганс без затруднений понимал его речь. А вот Ришаль наоборот, с трудом говорил на немецком, постоянно перебиваясь на родной – французский язык.

– Выходит, мы приехали вовремя, n`est-ce pas? – сказал Ришаль, – готов спорить, что этого молодого мосье скрипача примут на «ура».

– Этого знать не могу, – пожал плечами Бромберг, – А теперь извиняйте, время не ждет.

С этими словами он откланялся и вернулся к репетирующим актерам.

– Пойдемте, – сказал Ришаль, разворачивая Ганса за плечо к выходу.

Важной походкой делового человека Ришаль провел юношу ещё по нескольким запутанным коридором, в итоге чего компаньоны оказались у узенькой коричневатой двери.

– Мосье лучше подождать немного здесь, – сказал Ришаль, указывая Гансу на стоящее в конце коридора кресло.

Своей маленькой, изящной, несколько похожей на дамскую ручкой, несоизмеримой с тучностью тела, Ришаль постучал в дверь и вошел. Как только режиссер скрылся в кабинете, юноша прошел по коридору и присел в кресло, сжав футляр от скрипки торчащими коленками.

Он не мог слышать, о чем беседовали господа в кабинете в течение следующей четверти часа, но когда послышались шаги, и дверь отворилась, юноша с замиранием сердца поднялся с кресла и вопросительно-ожидающе посмотрел на Ришаля.

– Мое вам сердечное обещание, – сказал Ришаль кому-то в кабинете, – с вами очень приятно сотрудничать!

После того, как дверь закрылась, Ришаль обернулся и сделал несколько шагов по направлению к юноше.

– Все обговорено! У нас есть зал на тысячу с небольшим мест на три (целых три!) концерта! – сказал Ришаль, – Сегодня же будет разослана афиша. Во многих здешних богатых домах будут уведомлены. Думаю, первый концерт не будет иметь особого успеха, учитывая не очень доброжелательное отношение немецкого общества к нам, французам. Но… Выступление завтра, так что сегодня можно отдохнуть как следует. Эх, это старое: «Французы заплатят за все! Немцы заплатят за все!..» И откуда эта недоброжелательность? Соседи все же…

«Но я ведь тоже немец», – возразили глаза Ганса, но Ришаль этого не заметил, увлекшись своими размышлениями.

–

Как насчет небольшой прогулки, а затем похода в un restaurant? – последнее слово Ришаль особо растянул.

Ганс утвердительно кивнул.

«Небольшая прогулка» затянулась почти на весь день. Наняв экипаж, компаньоны объездили почти весь город. Было ясно, что Ришаль знает Мюнхен как свои пять пальцев. Усталые и голодные, ближе к вечеру, путники все-таки добрались до «un restaurant», а точнее, до простой немецкой таверны.

– Вино тут скверное, мой мальчик, – сказал с видом знатока Ришаль, изучая меню. – Пиво – немецкое поило для всякого рода шантрапы. Это не годится пить таким людям, как мы с тобой. А вот ирландский виски тут, должно быть, неплох…

Несмотря на уговоры старшего товарища, Ганс этим вечером отказался пить с ним, испробовав из вежливости лишь один бокал виски. Спустя несколько часов после ужина, понаблюдав яростную драку пьяных немецких отставных солдат, компаньоны покинули забегаловку. Ганс придерживал под руку успевшего принять на душу слишком много и по этой причине раскачивающегося из стороны в сторону Ришаля. Режиссер настоял на том, что им непременно стоит отправиться пешком. Ганс не стал спорить.

Не успели они пройти и одного квартала, как Ришаль вдруг опомнился.

– Шляпу ведь оставил, черт побери! – воскликнул с пьяным расстройством Ришаль.

Ганс объяснил ему на бумаге, что вернется за шляпой и просил ждать его здесь. Быстрым шагом направившись обратно к таверне, юноша с наслаждением прислушивался, как стучат каблуки его башмаков о тротуарный камень. Гулким эхом отдавались шаги в городской тишине, лишь изредка нарушаемой криками заплутавших пьяниц.

Юноша добрался до нужного здания, шагнул внутрь и отыскал ришалеву шляпу на том самом столике, где они ужинали около получаса назад.

– Правильно, господин, решили шляпу забрать. А то ходят тут всякие… – послышался голос над головой.

Ганс оглянулся, но уже не смог отделить говорившего от толпы выпивох.

Придерживая шляпу рукой, юноша выскользнул на улицу и направился по знакомой уже дороге. Вот он дошел до перекрестка, где они расстались с Ришалем и…

Не нашел режиссера на месте.

Первым чувством юноши был внезапно накатившийся испуг. Он ни разу не бывал в таком большом городе, да тем более, ночью. Он мог запросто потеряться, натолкнуться на мошенников, грабителей…

При этой мысли он сильнее сжал в руках футляр со скрипкой – вещь, с которой не расставался весь день.

Юноша оглянулся несколько раз, прикинув, что уставший, пьяный режиссер мог бы просто присмотреть себе скамейку, где было бы удобно присесть. Но скамеек поблизости не было.

В сердце, отошедшем было от первоначального испуга, начало было зарождаться чувство тревоги, как вдруг юноша услышал знакомый голос.

Полностью доверившись своему чуткому слуху, юноша пошел на слышавшиеся голоса. Перейдя улицу и обогнув неизвестное серое здание, Ганс оказался на небольшой площади. Открывшаяся в этот момент взору картина была ужасна.