Скрипка Льва
Шрифт:
Среди многих поколений музыкантов, которые, должно быть, владели скрипкой Льва с момента ее создания и вносили свою индивидуальность в ее звучание, выбирали, где ей жить, решали, какую работу ей выполнять и когда её реставрировать, с которыми ей приходилось путешествовать и от которых зависело, как часто придется ей играть, осталось только двое, с которыми можно было пообщаться. К этому моменту я уже много раз разговаривал с Грегом, и поэтому моей следующей задачей стало связаться со Львом, русским музыкантом, который сначала одолжил, а потом и продал скрипку ее нынешнему владельцу. Во время нашего первого разговора по телефону Лев сразу предложил мне приехать в Глазго и встретиться с ним за кофе. Я была настолько увлечена историей его старой скрипки, что, не колеблясь отменила несколько важных встреч в Лондоне, недалеко от которого находится мой дом, и приняла приглашение на чашку кофе в городе, находящемся более чем в трехстах милях от меня. Мы договорились встретиться недалеко от консерватории. Когда я увидела Льва, направлявшегося ко мне по Ренфрю-стрит, он находился на солнечной стороне улицы, и мне не ко времени подумалось, что мы, женщины, совершенно напрасно красим свои седеющие волосы, вместо того чтобы носить, как Лев, великолепные серебряные короны. Если вы помните мои описания Грега, то можете заподозрить, что скрипка принадлежала только мужчинам с исключительными прическами. Может быть и так. Я не думаю, что Лев сильно изменился со времен своей юности. Но вот его волосы... Это была пышная, белоснежная, аккуратно уложенная копна, низко надвинутая на пару поразительно больших миндалевидных глаз. Мы прошли прямо в кафе, где Лев устроился за столиком на краю сиденья и сразу заговорил своим мягким, как мне казалось, присущим всем русским, голосом, как будто он долго ждал возможности вспомнить о старом друге. «За всю жизнь у меня была только одна такая скрипка», - сразу заявил он. «В ней заключена удивительная сила, даже при том, что она невелика, у неё необыкновенный тон и сочное звучание нижних струн, не похожие ни на что другое в мире». Было таким облегчением услышать, как он сказал это, потому что его восхищение оправдывало все то время, которое я посвятила изучению истории, началом которой послужил волшебный голос этой скрипки.
«Но это неудивительно, если учесть, что скрипка была сделана в Кремоне», - предположила я.
«В Кремоне?- удивился он.
– Я никогда не думал, что она из Кремоны, но могу рассказать вам, как она попала ко мне».
Лев начал рассказывать, как жил на юге России и купил скрипку у старого музыканта-цыгана на рынке в Ростове-на-Дону. Он играл на ней в Ростове около десяти лет, прежде чем они с женой Юлией эмигрировали из России, сначала в Америку, а затем в Шотландию – десятилетие, по-прежнему живое в его памяти, десятилетие, события которого можно было восстановить и проследить шаг за шагом более детально, чем все, что мне удалось собрать для этой истории раньше. Когда время за кофе подошло к моменту съесть что-нибудь более существенное, Лев пригласил меня присоединиться для этого к нему и Юлии у них дома. Мне все еще нелегко объяснить, что именно происходило дальше, но для любого, кто знает эту женщину, вполне достаточно назвать имя «Юлия», чтобы стало понятно, что речь идет о человеке, оживляющем своей энергией все виды культурного обмена между Глазго и его городом-побратимом Ростовом-на-Дону. До того дня Грег был моим единственным собеседником и доверенным лицом, когда дело касалось скрипки Льва. С этого же момента именно Юлия, яркая брюнетка с кобальтово-синими прядями, так подходящими к ее глазам, в яркой одежде и сверкающих кольцах, стала моим главным союзником. Она считала само собой разумеющимся, что я бы хотела поехать в Россию, чтобы узнать больше о местах, где жила скрипка ее мужа, и о музыке, которую она играла, и, нарезая овощи и выкладывая их на разогретую сковороду, она тут же составила план путешествия как будто это было не сложнее, чем приготовить суп. По ее словам, ехать в Россию в одиночку было бы неразумно, а поскольку Лев будет занят репетициями и преподаванием в консерватории, она предложила себя в качестве моего гида, помощника и переводчика. Когда дело дошло до кофе, Юлия со знанием дела заговорила о визах и авиарейсах, как будто мое решение уже было принято. Она без колебаний предложила сделать всю подготовительную работу, найти самый дешевый и прямой маршрут до Ростова и оформить мою визу, так что поездка в Россию стала казаться мне почти такой же простой, как возвращение домой в Лондон.
Когда я начала заниматься историей итальянских скрипок - и скрипки Льва, в частности, - я ожидала, что мои изыскания уведут меня глубже в историю Италии. Поначалу так все и происходило. Но затем история скрипки увлекла меня в удивительные виртуальные путешествия в другие страны, в такие неожиданные места, как оперный театр в Праге восемнадцатого века, магазины скрипичных торговцев в Париже девятнадцатого века и концентрационные лагеря Второй мировой войны. Теперь мне предлагали настоящее путешествие, которое должно было вывести меня за пределы Европы. Я колебалась - конечно, колебалась - и все же я никогда не забывала ошеломление, испытанное от музыки клезмера, которую скрипка Льва играла той летней ночью, много лет назад. В наши дни этот стиль широко распространен, но изначально клезмер был символом праздника среди говорящих на идиш евреев-ашкенази. И в той музыке, что очаровывала меня валлийской ночью, соединились мелодии, намечающие неизбежный путь, который мне предстояло пройти от начала этой истории в Италии до знакомства с жизнью скрипки Льва в России. Почему? Потому что некоторые из первых ашкенази, поселившихся в Европе, позже, в девятом веке, перебрались в северную Италию. Музыка, под которую я танцевала в ту волшебную ночь, хранила память о мелодиях, которые скрипачи-ашкенази играли много веков назад в итальянских дворах, гостиницах, на городских рынках, и которая кочевала с ними, когда они двигались на восток, в сторону Российской Империи. Между концом восемнадцатого века и началом Первой Мировой войны евреи в России были вынуждены жить в пределах черты оседлости, и клезмер подарил мелодии праздника их грязным, закопченным деревням. Без скрипок не было бы музыки, и поэтому к неопределенности объяснений путей и причин появления скрипки Льва в России я добавила ещё одну версию - о еврейском музыканте, путешествующем на восток из Италии в Россию.
Вот так я оказалась в самолете, вылетающем в Россию.
Аэрофлот доставил меня в Москву посреди ночи. Пока я ждала в аэропорту стыковочного рейса в Ростов-на-Дону, мне так и не удалось найти места, где можно было бы выпить чашку кофе, зато повсюду продавались русские матрешки, как будто существовала насущная потребность в них и нужно было удовлетворять её даже ночью. Когда я, зевая и дрожа, сидела на сером пластиковом стуле, мне пришло в голову, что эта забавная маленькая русская кукла может оказаться подходящим символом опыта, который я намеревалась приобрести, находясь в Ростове. История скрипки Льва виделась мне как огромный потрепанный сверток в многослойной бумажной упаковке. Узнавать что-то новое о ней означало снимать очередной слой, чтобы открыть для себя следующий и написать ещё одну главу её истории, так что в конце концов мне стало казаться, что я играю в свою собственную версию популярной детской игры с передачей и разворачиванием пакета под музыку. Я ожидала, что в Ростове все будет по-другому, потому что вместо того, чтобы полагаться на архивы и старые записи, я смогу разговаривать с реальными людьми, посещать реальные места, откуда Лев уехал со своей скрипкой, и, возможно, даже услышать музыку, которую там играли. В состоянии между сном и бодрствованием я воображала, что информация, которую соберу, будет свежа, как запах дерева внутри русской куклы, такой же яркой, как краски на ней, и такой же точной, как тщательно подогнанные края двух половинок матрешки.
Наш самолет вынырнул из плотного облака над Ростовом на рассвете. Был уже конец ноября, и я ожидала увидеть снег, но вместо этого под серопесчаным небом тянулись полосы размокших полей. Наш самолет был единственным на аэродромном поле, хотя мы рулили мимо рядов вертолетов, где небольшими группами стояли военные в меховых шапках и что-то обсуждали, как мужчины на автомобильном рынке. Отыскать Юлию в зале прибытия было совсем несложно, потому что она и ее старый друг Григорий были единственными, кто там находился. Григорий – или по-простому Гриша, как Юлия посоветовала мне его называть – был нашим добровольным водителем. Я ещё не подозревала, сколько времени мне придется провести на аккуратно устланном ковром заднем сиденье его Мерседеса 1970-х годов, и что я начну чувствовать себя в нем как дома. Юлия прилетела на несколько дней раньше меня. Пока мы ехали в сторону города, ее телефон звонил много раз. После одного из звонков она повернулась ко мне и сообщила: «Я всем рассказала, что вы идете по следам скрипки Льва, и теперь они непрерывно звонят мне, чтобы узнать, приехала ли Агата Кристи».
Юлия забронировала для нас номера в отеле, где в свое время Лев играл на скрипке в варьете на шестом этаже. Каждый вечер он заправлял расшитую казачью рубаху в штаны, штаны - в казачьи сапоги и принимал участие в шоу для иностранных гостей. По выходным Лев подрабатывал, играя на вечеринках и свадьбах с армянским оркестром. Это никак не походило на его повседневную работу альтиста в Ростовском филармоническом струнном квартете. Вообще-то, на протяжении всей своей учебы в музыкальной школе и консерватории Лев был скрипачом, но квартету был нужен именно альтист, и такую возможность он не захотел упустить. В нашей стране трудно вообразить, что квартет может быть единственным местом работы, но в Советском Союзе Лев и его коллеги получали постоянную зарплату за то, что они работали вместе каждый день, репетируя и доводя до совершенства исполнение музыкальных произведений. Юра, Саша, Леонид и Лев - все четверо были молодыми, амбициозными, трудолюбивыми и талантливыми. Они учились у квартетных педагогов мирового класса, а теперь строили типично советскую карьеру, сочетая регулярные концерты для рабочих в заводских столовых с победами в престижных музыкальных конкурсах. Среди их достижений был главный приз Всесоюзного конкурса имени Бородина в 1983 году.
Когда мы приехали в отель, из него выписывался экипаж какого-то огромного круизного корабля. В своих полосатых тельняшках, объемных парках и меховых шапках они выглядели живописными статистами из фильма о военно-морской истории. Мы присоединились к ним в длинной очереди у стойки регистрации, и когда, наконец, подошла наша очередь, я попросила карту города. Таковой не оказалось. Никаких туристов, только моряки, а моряки, как я предположила, не нуждаются в картах. Пребывание без карты в незнакомом городе делает путешественника совершенно беспомощным, но меня это не огорчило, потому что я ожидала, что уже скоро буду вычерчивать свою собственную карту Ростова, на которую нанесу жизненный путь скрипки Льва.
Окна моей комнаты на восьмом этаже выходили в небольшой сквер. Наверное в это время года он обычно пуст, но погода была настолько теплой, что в сквере все еще кипела жизнь. В течение недели, что я провела в Ростове, из своего окна я могла следить за ежедневными успехами щенка, которого учили ходить на поводке, видеть одни и те же стайки бездомных кошек, собак, ворон и школьников, собиравшихся там каждое утро, и наблюдать, как один и тот же мужчина роется в урнах для мусора по дороге в свое жилище. Мы с Юлией встретились внизу, чтобы выпить кофе. С чего начать? Когда я встречалась со Львом в Глазго, он рассказал мне, как купил свою скрипку у цыгана в каком-то тихом уголке ростовского рынка. Это было первым актом реальной истории скрипки Льва, и именно с него мы и решили начать.
Гриша лихо заехал в узкий переулок на своем великолепном старом «Мерсе» и без колебаний припарковался на тротуаре. Мы прошлись по площади перед собором и направились к покрытому парусиной скоплению киосков. День был теплым, но пасмурным, а вот прилавки сияли яркими цветами яблок, помидоров, огурцов, лука, слив и груш, маринованных целиком в кожуре, свеклы и горок тонко нашинкованной капусты и моркови на каждом прилавке. Кто-то продавал только гранаты, кто-то - домашние соусы в разнокалиберных бутылках, любых, которые продавцы смогли собрать, а другие предлагали клюкву. Прилавки этих были заставлены баночками из-под варенья с указанием цены - 50, 100 или 200 рублей, с горкой наполненных ягодами цвета темной крови. Были прилавки с домашним подсолнечным маслом насыщенного желтовато-коричневого цвета, разлитым в бутылки из-под водки или коньяка. Где бы мы ни останавливались, нам предлагали на пробу каплю масла на тыльной стороне руки. Каждое масло было неповторимым, богатым вкусовыми оттенками, даже с привкусом ореха, и всегда вкусным. Мы останавливались то у одного прилавка, то у другого, чтобы отведать какое-нибудь фирменное блюдо, щедро выложенное нам в ладонь. «Без разницы, - проворчал Гриша, когда мы оценивали четвертый, а затем пятый вариант квашеной капусты, - цены только разные». Он был неправ.
Ростов когда-то был оживленным портом, через который шла торговля сибирскими мехами, астраханской икрой, турецким табаком, уральским железом, зерном и копченой рыбой, и он всегда был многонациональным городом. По реке Дон проходит граница между Востоком и Западом, поэтому, когда я стоял на ее берегу, я осознала, что, следуя за скрипкой Льва, попала на самый край Европы. Принимая во внимание все это этническое и географическое разнообразие, неудивительно, что каждая версия маринада на ростовском рынке немного острее, слаще, более или менее горькая, чем предыдущая. Гриша скептически наблюдал за нами, когда мы наполняли одну пластиковую коробку блестящими красными перцами, другую - ломтиками баклажана, плотно скрученных и начиненных измельченными грецкими орехами, и ещё нагружали в пакет маринованную капусту. Когда мы наконец вышли из павильона, нас окружили улыбчивые женщины. Гриша сказал, что они с севера России, из знаменитых грибных краев. В тот полдень было тепло, но они были закутаны в шарфы и облачены в толстые куртки, а к рукавам их были прикреплены связки сушеных грибов. Они медленно кружились на месте, раскинув руки, как приземистые живые рождественские елки. Я бы, наверное, купила у них грибов на пробу, но Юлия отсоветовала, потому что грибы были северными, и она не знала, ни как они называются, ни как их готовить.