Скрипка Льва
Шрифт:
ЧАСТЬ ЧЕТВЕРТАЯ
У меня есть друг, который любит старые машины. Не старинные, не спортивные, а просто старые, разбитые машины. Каждый свой выходной он проводит в гараже: возится с их двигателями, чинит порванную обивку и восстанавливает кузова, и так, пока они снова не станут сияющими, а моторы не начнут ровно урчать. Вот и я не могла остановиться в попытках сделать историю жизни скрипки Льва более связной, логичной, и со временем начала задаваться вопросом, не напоминала ли я в чем-то моего друга. Я уже ликвидировала прореху в её истории с различными музыкантами-мигрантами, и теперь почувствовала, что должна рассмотреть более драматичную возможность того, что скрипка Льва пересекла Европу и попала в Россию вместе со многими тысячами других инструментов, украденными во время Второй Мировой войны. Следуя этим путем, я неизбежно обращалась к некоторым из самых уродливых и самых тяжелых глав войны, и необходимость окунуться в эту боль, в эти страдания под столь несерьезным предлогом заставляла меня чувствовать себя так неуютно, что я провела пару дней, почти уверенная в необходимости оставить свою затею. Но только этот путь вел меня к реальной и достоверной истории скрипки Льва в России.
Когда мы вспоминаем о Второй Мировой войне, скрипки — это не первое, что приходит на ум, но стоило мне заинтересоваться их судьбой во время войны, как я нашла их повсюду. Иногда они оказывались в руках мародерствующих оккупантов, иногда в грудах вещей, сваленных на железнодорожных станциях концентрационных лагерей. Я обнаружила не только сами скрипки, я узнала, что и их голоса и музыка остались в истории нацистской Германии и войны. Их культурное влияние было трезво оценено, как только Гитлер стал канцлером в 1933 году. Почти сразу он принял закон, запрещающий евреям работать в государственном секторе, так что еврейские музыканты были уволены из финансируемых государством оркестров городов, оперных и драматических театров. Это нанесло заметный ущерб струнным секциям оркестров по всей Германии, потому что, как всем уже было известно, непропорционально большое количество скрипачей были евреями. Затем нацистская партия обратила свое внимание на музыку, которую исполняли эти обескровленные оркестры, убрав произведения еврейских композиторов - прошлых и настоящих - из концертных программ и радиопередач.
Это оказалось еще одним способом заглушить голоса скрипок, потому что среди произведений, которые теперь были запрещены для исполнения, оказались скрипичные концерты Мендельсона и Шенберга. В навязываемом искаженном видении мира, построенном на идеологии антисемитизма, даже произведения Генделя и Моцарта пришлось подвергнуть ревизии. Гендель для своих ораторий использовал тексты из Ветхого Завета, и это можно было исправить, только превратив «Иуду Маккавея» в «Вильгельма Нассауского», а «Евреи в Египте» стали «Монгольской Яростью». Преступлением Моцарта было его сотрудничество с еврейским либреттистом Лоренцо да Понте над «Волшебной флейтой», «Женитьбой Фигаро» и «Доном Джованни». Решение этой проблемы новые власти видели в исполнении опер на немецком языке, хотя для нацистов было болезненно, что самые популярные переводы уже были сделаны в конце XIX века дирижером-евреем Германом Леви [89] .
89
Erik Levi, The Aryanization of Music in Nazi Germany, The Musical Times, vol. 131, no. 1763 (January 1990), pp. 19—23.
По мере распространения и укоренения в немецком обществе антисемитизма разграбление еврейской собственности в Германии и Австрии стало повсеместным явлением. Некоторые еврейские семьи пострадали от безнаказанных краж со стороны соседей или прохожих, решивших воспользоваться случаем, а другие стали объектом санкционированных правительством грабежей, осуществлявшихся оперативными группами, созданными в составе гестапо под кодовым названием Mobel-Aktion, «Операции с движимым имуществом». Они были созданы в 1938 году для опустошения домов еврейских семей, которые бежали, были депортированы, заключены в тюрьмы или убиты. Это было грязное и неприкрытое ограбление. Скрипки были конфискованы вместе с собраниями предметов, копившимися годами в семьях и хранившими семейную память: фарфором и детскими игрушками, кастрюлями, картинами и украшениями, которые напоминают каждому поколению как о значимых, так и о самых обыденных событиях в семейной истории; о географии их миграций и расселений; их находок и потерь, их стремлений, энтузиазма, вкусов и убеждений. На скрипке, оказавшейся в имуществе таких семей, могли играть в течение нескольких поколений на бар-мицвах, семейных свадьбах и похоронах, так что она превратилась в своего рода сосуд, переполненный воспоминаниями. Лишенное семейных контактов, это хранилище памяти утрачивало свой высокий смысл.
Скрипки и все другое имущество, похищенное Mobel-Aktion, было рассортировано, отремонтировано и переупаковано на складах, созданных нацистами в центре Парижа. Эту угнетающую, печальную работу проделали еврейские работники из лагеря для интернированных в одном из пригородов. Ежедневно они сортировали и обрабатывали тысячи ящиков и, как говорят, иногда находили начатые, но так и не дописанные письма и даже тарелки с едой [90] .
Mobel-Aktion изъял скрипки неидентифицированного происхождения из реквизированного имущества и продал их, чтобы собрать деньги на военные нужды, или передал их арийским студентам, чьи собственные скрипки погибли при бомбардировках союзников. Между тем, «старые итальянцы» и другие прекрасные скрипки изымались с совершенно другой целью. После поездки в 1938 году в Италию и посещения музеев Флоренции, Рима и Неаполя Гитлер задумал создать новый «Фюрер-музей» в австрийском городе Линц, где лучшие антикварные скрипки были бы выставлены вместе с шедеврами других искусств, вывезенными из оккупированных стран Европы. Музей должен был стать украшением новой культурной столицы Германии, в которую Гитлер, страдавший манией величия, мыслил превратить свой родной старинный город. Предполагалось построить новый университет, оперный театр и консерваторию. И, как будто всего этого было недостаточно, в Линце должны были появиться симфонический оркестр, способный соперничать с оркестрами Берлина и Вены, оркестр национального радио и планировалось учредить ежегодный музыкальный фестиваль в честь Брукнера, точно так же, как Байройт сделал это в память о Вагнере [91] .
90
Robert K. Wittman and David Kinney, The Devil's Diary: Alfred Rosenberg and the Stolen Secrets of the Third Reich, William Collins, 2016, p. 362.
91
Erik Levi, Music in the Third Reich, Macmillan, 1994, pp. 212—13.
«Старые итальянцы» стали мишенью спецподразделения под названием Sonderstab Musik, созданного в 1940 году для сбора коллекции инструментов мирового уровня, которую Гитлер мечтал увидеть чем-то вроде музея, укомплектованного компетентной командой музыковедов, ученых и специалистов по инструментам, в реальности ставших мародерами без моральных принципов, следовавшими за армией после нацистского вторжения во Францию, Голландию и Бельгию, и занимавшихся изъятием прекрасных старинных скрипок вкупе с другими ценными инструментами, старинными нотами, книгами и рукописями. Каждая украденная таким образом скрипка была идентифицирована, оценена и зарегистрирована, после чего была тщательно упакована в ящик и отправлена в Берлин. Только одна из этих подробных инвентаризаций пережила войну. Сохранился девятистраничный машинописный список реквизированных инструментов, хранившихся в оккупированном Париже. Среди драгоценных образцов были шедевры Амати, две скрипки Страдивари и Гварнери дель Джезу [92] .
92
Howard Reich and William Gaines, How Nazis Targeted the World's Finest Violins, in Chicago Tribune, 19 August 2001.
К 1942 году почти 70 000 еврейских семей из Франции, Голландии и Бельгии были депортированы и лишены предметов материальной и духовной культуры, которые окружали их. Совокупный доход от продажи украденных товаров и средств, конфискованных у еврейских предприятий и с банковских счетов, составил почти 120 миллиардов рейхсмарок - более 12 миллиардов фунтов стерлингов в то время - достаточно, чтобы профинансировать треть нацистского военного бюджета.
Нацисты лишили еврейских скрипачей их инструментов и работы, они заставили замолчать скрипичную музыку еврейских композиторов прошлого и настоящего, но скрипки все же остались неотъемлемой частью повседневной жизни - в концентрационных лагерях, куда было интернировано так много евреев. В период с 1939 по 1943 год в Италии и на оккупированных территориях было построено более сотни концентрационных лагерей. В большинстве из них содержались военнопленные и политические противники фашистов, но многие из них стали промежуточными лагерями депортации заключенных евреев, цыган и сексуальных меньшинств на пути, который заканчивался в лагерях смерти к северу от Альп.
Можно услышать мнение, что музыка помогла некоторым людям выжить в концентрационных лагерях, но Шимон Лакс, польский скрипач, ставший дирижером лагерного оркестра в Освенциме, решительно отверг романтическое заблуждение, что «музыка поддерживала души истощенных узников и дала им силы выжить» [93] . По его словам, «музыка поддерживала дух (или, скорее, тело) только музыкантов, которым не приходилось выходить на каторжные работы и которые могли питаться немного лучше» [94] . Тем не менее, он воспринимал свое собственное выживание как серию чудес, все с участием музыки. Сначала его приняли в оркестр лагеря несмотря на то, что он нарушил запрет на исполнение произведений еврейских композиторов и исполнил концерт для скрипки Мендельсона на прослушивании. Затем его повысили до должности переписчика нот и главного аранжировщика оркестра мужского лагеря Биркенау, в этом качестве Лакс записывал марши по памяти и сочинял новые в немецком стиле. Он нигде не упоминул, откуда взялся инструмент, на котором он играл, но известно, что чиновники СС конфисковали скрипки для оркестра в окружающих Освенцим городках [95] .
93
Szymon Laks, Music of Another World, Northwestern University Press, Illinois, 1989, p. 5.
94
Ibid, p. 117.
95
James A. Grymes, Violins of Hope, Harper Perennial, 2014, p. 116.
Лакс описывает «море людей», прибывающих в вагонах для перевозки скота на станцию Освенцим, где их заставляли бросить прямо на платформе все, что они привезли с собой. В этих «грудах чемоданов, сумок, тюков и свертков с едой, алкоголем, драгоценностями, деньгами, золотыми монетами, наверняка были и скрипки, но всех этих вещей их владельцам более не суждено было увидеть». Жак Струмса, музыкант-любитель из Греции, писал о том, что привез с собой скрипку, когда его депортировали в 1943 году. Когда поезд прибыл в Биркенау, он одной рукой поддерживал беременную жену, а в другой руке нес скрипку, но его разлучили с обеими [96] .
96
Ibid, pp. 111—12.
Каким бы ни был их путь в Освенцим, Лакс был поражен собранием медных и деревянных духовых инструментов, висящих на стене в оркестровой казарме, и грудой футляров для скрипок, лежащих на специально изготовленной полке. Держа скрипку в руках, он обнаружил, что впервые может смотреть на электрические провода, окружающие лагерь, без соблазна броситься на них и покончить с собой.
Лагерный оркестр состоял из талантливых любителей и профессиональных музыкантов из военных и симфонических оркестров. Они играли марши каждое утро, когда заключенные направлялись на принудительные работы, и снова, когда они возвращались в лагерь, порой неся или волоча тела тех, кто умер от истощения, голода или болезней. По мере роста числа узников лагерей могло потребоваться до двух часов непрерывного исполнения музыки, чтобы проводить их на работы утром и столько же времени, чтобы встретить вечером. Оркестру также было предписано давать концерты легкой музыки на открытом воздухе каждое воскресенье днем, а также создавать жизнерадостный фон во время визитов нацистских вождей или представителей Международного Красного Креста.