Скупые годы
Шрифт:
"Прожектор", - не знаю почему обрадовался я. Второй, третий, четвертый, и вот уже их много. Переплетаясь, они шарят по темному небу, чего-то ищут, а меж них часто-часто, словно невидимые мыльные пузыри, сверкая, рвутся снаряды.
До слуха доносится далекий глухой взрыв. На горизонте появляется зарево пожара.
В небе еще больше светлых столбов, еще больше рвущихся снарядов.
И вдруг надо всем, распустившись букетом, нависают яркие факелы.
Снова далекий взрыв.
– Город
В воздухе однотонно гудят самолеты. По телу пробегает дрожь. Я повертываюсь и возвращаюсь домой.
Навстречу мне от деревни по двое, по трое и целыми ватагами несутся на гору встревоженные мальчишки и девчонки.
– Ты куда пропал, - словно из-под земли вырос передо мной запыхавшийся Витька, - я тебя искал, искал. У нас от папы письмо пришло. Бежим.
– Куда?
– Глядеть, как город бомбят.
– Нет, Витька, у нас коровы нет.
– Пришла, наверно, бежим, - уверенно проговорил Витька и потянул меня за рукав.
– Нет, надо домой сходить, узнать. Она блудня.
– Ну иди, только быстрее приходи, - и Витька нырнул в темноту.
Коровы не было. Заглянув во двор, я печально осмотрел пустой темный хлев и тяжело вошел в комнату.
– Пригнал?
– обрадовалась мать.
– Нет, не нашел, - опуская голову, виновато ответил я и стал раздеваться.
Мать молча поставила на стол горячие щи.
Я поужинал и грустный забрался на печь, отвернулся к стене и попробовал заснуть, но все было напрасно.
Мать погасила свет, поглядела в окно, вздохнула и тоже легла. Потянулась томительная тишина. Даже сверчок, как нарочно, сегодня упорно молчал. Только где-то уныло скрипела калитка да ветер подозрительно обшаривал трубу.
Воображение рисовало передо мной мрачные картины. Я видел лязгающих зубами голодных волков. Как они осторожно подбираются к нашей корове ближе, ближе, - и, не желая видеть, что будет дальше, я нарочно стукнулся лбом об стенку. Почувствовал боль. Мысли рассеялись.
Но тут я услышал скрип кровати. Значит, мать тоже не спит. Мне захотелось ей что-нибудь сказать, утешить, но, как ни ломал голову, ничего утешительного придумать не мог.
Вдруг возле нашего дома раздалось громкое: "Му-у-у". Мы с матерью мигом сорвались с постелей и вместе подбежали к окну.
Перед ним стояла наша корова.
Мать торопливо зажгла свет, а я с фонарем, как был босиком и раздетый, выскочил открывать ворота. Корова с раздутым животом тяжело вошла во двор, беспокойно замычала.
– У, дуреха, - ласково упрекнул я ее и легонько похлопал по шее.
Мать вышла доить, а за ней, протирая глаза, просеменила проснувшаяся сестренка.
Тр-ру, тру-тру...
– весело падали в светлый дойник белые струйки молока.
Корова спокойно стояла. Я, довольный, чесал ее шею. Она была рада, вытягивала вперед голову и косо поглядывала на мою сестренку, которая боязливо поглаживала ее ногу.
ГЛАВА 7
На другой день вечером я, Витька, Люська, Колька, Галька и коротышка Синичкин играли в прятки.
Прибежал запыхавшийся второклассник Вовка Петров и каким-то испуганным голосом прошептал:
– Ребята, опять город бомбят.
Встревоженные этим известием, мы бросили игру и, перегоняя друг друга, кинулись за деревню.
На горизонте над городом виднелось кровавое зарево пожара.
В небе, обшаривая звезды, плавали прожекторные лучи, рвались зенитные снаряды и одна за другой, словно раскаленные железные обрубки, мелькали какие-то красные пули.
– Это трассирующие, - проговорил Колька.
– А какие это, Кольк, трассирующие?
– спросил Синичкин.
– Такие... какие. Трассирующие, - повторил Колька.
Люська засмеялась.
– Он и сам-то не знает.
– Чего не знаю?
– обиделся Колька.
– Конечно, не знаешь.
– Нет, знаю.
В стороне от нас вспыхнула спичка.
Все притихли.
Человек в очках, опираясь на клюшку, раскуривал трубку.
– Это Григорий Иванович, - радостно прошептал Вовка. И мы мигом шумно обступили нашего доброго старого учителя начальной школы.
– Что это за красные пули?
– спросила Люська.
– Красные?.. Присесть бы где, ребятишки.
– Мы, Григорь Иваныч, сейчас соломы принесем. Вот здесь омет есть.
– Нет, погодите. А далеко это?
– Нет, тут рядом.
– Тогда зачем же приносить? Идемте туда, там и посидим.
Интересный был учитель этот, Григорий Иванович.
Как и не учитель. Других преподавателей мы или боялись, или стеснялись, а его нет.
Он все перемены вместе с нами сидел в коридоре. Сидит и весело посмеивается на то, как мы возле его ног кучу малу устраиваем. Или игру нам какую-нибудь выдумает, а мы и рады стараться. А он ничего. Только улыбается да следит, как бы малышей не обидели или драки где не получилось.
А иногда в коридоре во время перемен стояла тишина. Весь класс, окружив Григория Ивановича, затаив дыхание, слушал какую-нибудь интересную сказку. А сказки у него были все хорошие. Кто-нибудь из ребятишек начнет эту же сказку говорить - не интересно. А Григорий Иванович рассказывает, так заслушаешься до того, что не заметишь даже, как рот от удивления откроешь.
Но особенно любил Григорий Иванович рассказывать нам о революции. О том, как он воевал с Колчаком, как бил Деникина, как бил бандитов разных и остался даже нераненый.