Сквозное действие любви. Страницы воспоминаний
Шрифт:
И еще один удивительный подарок преподнесло мне семейство Окуней. Не знаю, каким образом, но им удалось достать два билета на открытие фестиваля. Саша почему-то не смог приехать с дачи в Москву, поэтому его мама Мария Яковлевна взяла меня с собой, чтобы билет не пропал даром. А может быть, Саша добровольно отказался от билета в мою пользу, чтобы дать незнакомому провинциалу увидеть это грандиозное мероприятие. С самим Сашей я познакомился чуть позже, когда он все-таки приехал с дачи в Москву и мы отправились с ним и его друзьями в Парк им. М. Горького, где проходил очередной бал по случаю фестиваля молодежи и студентов. По-моему, это был конкурс фейерверков, потому что я запомнил, как мы на лодке катаемся по пруду, а над нашими головами темное небо расцвечивается разноцветными всполохами салюта.
В день открытия фестиваля мы с Марией Яковлевной доехали по Садовому кольцу до улицы Пирогова на троллейбусе. Дальше нам пришлось идти пешком, так как милиция
Это короткое путешествие было незабываемо!..
Во-первых, по дороге мы встретили знаменитого клоуна Олега Попова. Не знаю почему, но он шел не к стадиону, а от него, нам навстречу. Очевидно, не захотел или раздумал присутствовать на открытии фестиваля. Я был потрясен тем, что этот великий артист стоит всего в двух шагах от меня, одетый в обычные холщовые брюки, сандалии на босу ногу, полосатую тенниску, и запросто беседует с Сашиной мамой. Правда, выражение лица у «солнечного клоуна» было далеко не солнечное, что-то его явно раздражало. Кислая, недовольная мина изменила вечно улыбающееся лицо, к которому привыкли все зрители не только у нас в стране, но и далеко за ее пределами. Однако тогда я не обратил на это особого внимания: мало ли от чего у человека может испортиться настроение. Я в восторге смотрел на этого необыкновенного артиста! Ведь совсем недавно он на моих глазах жонглировал на раскачивающейся из стороны в сторону проволоке над заполненной водой ареной Московского цирка!.. А сейчас я мог протянуть руку и дотронуться до него! Фантастика!..
Расставшись с Поповым, мы с Марией Яковлевной по дороге в Лужники зашли на Новодевичье кладбище. Ей очень хотелось посмотреть на могилу Вертинского, который скончался совсем недавно, в мае. Мне тоже было страшно любопытно, потому что я слушал песни, записанные на рентгеновские снимки: моя мама была его верной почитательницей. В фильме «Садко» восхищался какой-то неземной красотой его молодой жены, слышал многочисленные легенды о его жизни в эмиграции, о приключениях, случившихся с ним и его маленькими дочерьми по дороге домой. Не помню, кто-то рассказал мне о том, как, вернувшись в Россию, Вертинский поставил на вокзальный перрон свои заграничные чемоданы, чтобы полной грудью вдохнуть воздух любимой Родины, которую он не по своей воле оставил много лет назад, а когда, надышавшись, нагнулся, чтобы забрать свою поклажу, обнаружил, что чемоданы бесследно исчезли. Любой другой на его месте тут же истошно заорал бы: «Караул!.. Ограбили!..» – но только не Александр Вертинский. Обнаружив пропажу чемоданов, он весело рассмеялся и сказал с облегчением: «Ну вот я и дома, наконец!..» Недаром роль старого князя, сыгранного им в кинокартине «Анна на шее», привела меня в совершеннейший восторг. Глядя на экран, я видел перед собой самого настоящего князя, настолько в нем чувствовалась порода и подлинный аристократизм. Это сыграть невозможно. С этим надо родиться.
Все это вспомнилось мне, пока мы стояли с мамой Саши у скромной надгробной плиты, на которой были выбиты даты бурной жизни Великого Артиста: «1889–1957». Могилу мы нашли сразу: она была недалеко от входа, справа от главной аллеи. Я очень жалел, что у меня не было даже скромной гвоздики. По случаю открытия фестиваля цветочный магазин при входе на кладбище был закрыт на учет. Мы пробыли там совсем немного, минут пять, а, может, и того меньше, и пошли дальше, туда, где уже слышался легко узнаваемый шум трибун переполненного стадиона.
День открытия фестиваля выдался жаркий. Наши места были на Восточной трибуне, то есть на самом солнцепеке. Хорошо, что мама Саши уговорила меня прихватить с собой на стадион белую кепочку Леонида Александровича, а не то бы я испекся от полуденного зноя. Открытие было назначено на 12 часов, но вот стрелки часов на Северной трибуне показали 10 минут первого… 15… 20, а на стадионе ничего не происходило. Публика начала волноваться. В правительственной ложе, как раз напротив нас, кресла тоже были пусты, и это говорило об одном: что-то случилось. Но что? Наконец в половине первого диктор бодрым голосом возвестил, что колонна автомобилей с делегатами фестиваля из-за огромного скопления людей, вышедших на улицы, чтобы приветствовать молодежь всего мира, движется по Москве с черепашьей скоростью. Изнывая от невыносимой жары, нам пришлось прождать сверх срока еще часа два с половиной, прежде чем в правительственной ложе появился Хрущев со своими соратниками, что означало: кортеж автомобилей прибыл к месту назначения. Кремлевские куранты пробили 12 раз, что в половине третьего звучало достаточно оригинально, но так было написано в сценарии открытия, и отменять утвержденный на самом «верху» порядок никто не посмел. Грянул марш, и парад начался!..
Признаюсь, вернувшись в Ригу, я рассказывал ребятам в школе, какая это была грандиозная церемония! И все смотрели на меня, восхищаясь и завидуя, а я был горд сознанием того, что стал участником такого события. На самом же деле мозги мои от долгого сидения под палящим солнцем настолько расплавились, что мной владело только одно желание: лишь бы все это поскорее закончилось.
Выбор сделан
Учебный 1957/58 год прошел под знаком бескомпромиссной борьбы за мое светлое и независимое будущее. У мамы было два главных аргумента против того, чтобы я стал артистом. Первый: «Тебя не примут в театральный вуз. Ты сам говорил, какой там страшный конкурс». Конкурс действительно был огромный: свыше ста человек на место. И я имел глупость рассказать об этом своей маме. Но ведь Женя Солдатова безо всякого блата поступила в Школу-студию МХАТ с первой попытки и стала для меня не только живым примером творческой отваги, но и главным доводом в пользу того, что «не боги горшки обжигают». Второй мамин аргумент: «Артист – это не профессия, способная обеспечить безбедное будущее. Сначала получи нормальное человеческое образование, а потом становись кем угодно. Даже артистом».
Так с переменным успехом мы воевали вплоть до Нового года, но, несмотря на неутихающие сражения, я продолжал потихоньку, исподволь готовиться к поступлению в театральный институт. Прежде всего надо было подобрать подходящий репертуар для чтения на приемных экзаменах, а это дело очень непростое. На мое счастье в конце января Женя Солдатова приехала домой на зимние каникулы и занялась моими проблемами. Поскольку она целый семестр проучилась в лучшей театральной школе на планете, она стала в моих глазах безоговорочным авторитетом. Именно Женя посоветовала мне читать отрывок из повести Ф.М. Достоевского «Игрок» и стихотворение А. Блока «Превратила все в шутку сначала…». Я ее послушался, и в результате именно эти два названия сослужили мне добрую службу: благодаря им я поступил в Школу-студию МХАТ. Но главное, за что я бесконечно благодарен Жене, – она сумела уговорить Веру Антоновну дать сыну пусть маленький, но все-таки шанс: «Пусть Сережа в дни весенних каникул приедет в Москву, а я устрою ему прослушивание у педагогов Школы-студии. Если они скажут, что ему не стоит поступать на актерский факультет, вопрос отпадет сам собой». И, что самое удивительное, на маму этот довод подействовал.
Кроме того, я получил солидную поддержку от отца. Глеб Сергеевич убедил Веру Антоновну, что, со своей стороны, тоже организует для меня прослушивания у знаменитых московских артистов. И мама сдалась!.. 24 марта 1958 года я сел в поезд и отправился на недельку в Москву, где должна была решиться моя судьба.
Тетя Саша, как я уже говорил, имела знакомства в театральном мире, поскольку в сороковых годах работала приемщицей заказов в ателье ВТО. По просьбе отца она позвонила Алле Константиновне Тарасовой и упросила ее прослушать племянника. Та великодушно согласилась. Поэтому буквально на следующий день после моего приезда мы втроем – тетушка, отец и я – отправились в знаменитый серый дом на улице Немировича-Данченко. Это был один из первых жилищных кооперативов, его построили сразу после войны и заселили творческой интеллигенцией, большей частью артистами МХАТа. Сейчас он сплошь увешан мемориальными досками, но в 58-м году все знаменитости были еще живы, и среди них отнюдь не последнее место занимала великая Тарасова.
Глеб Сергеевич всегда отличался особой пунктуальностью, поэтому на место мы прибыли за пятнадцать минут до назначенного срока, три раза прошлись по переулку вверх-вниз и в дверь квартиры на четвертом этаже позвонили с пятиминутным опозданием. Нам открыла пожилая женщина в платке, из-под которого выбивались жиденькие прядки волос, а на фасаде ее совсем не идеальной фигуры красовался яркий фартук, на котором пышно цвели розы. Было заметно, что цветастый фартук давно нуждается в том, чтобы его выстирали… «Они отдыхают, – неприветливо пробормотала домработница. – Погодите, сейчас выйдут». И мы, раздевшись, еще минут пятнадцать простояли в прихожей, ожидая хозяйку дома. От нечего делать я почему-то принялся разглядывать голубую генеральскую шинель мужа Тарасовой, рядом с которой висело мое пальтишко. Отец тоже был генералом, но сукно на его шинели почему-то выглядело серым, в то время как на этой оно явно отливало голубизной. Может, оттого, что муж Аллы Константиновны служил в авиации?.. Кто знает…
Наконец одна из многочисленных дверей, выходивших в коридор, открылась, и к нам в прихожую выплыла… царица. Иного сравнения я подобрать не могу. На ней был роскошный фиолетовый халат (тетя Саша позже объяснила нам с отцом – «панбархатный»), в ушах сверкали бриллиантовые сережки, в глубоком вырезе на груди в такт дыханию великой актрисы поднимался и опускался кулон на золотой цепочке, тоже украшенный каким-то драгоценным камнем. На ногах – шерстяные носки домашней вязки и шлепанцы без задника. Несочетаемость украшений с халатом и особенно шерстяными носками была вопиющей, но тогда я об этом не думал. Передо мной стояла живая легенда советской сцены, актриса, в которую была безумно влюблена моя мама. Легенда царственно кивнула мне и тете Саше, протянула отцу руку, которую тот галантно поцеловал, и повела нас в гостиную.