Слабость сильного
Шрифт:
– Нельзя нас с боевым офицером сравнивать! Мы-то в тылу сидим, по людям не стреляем.
– Нам велено, вот и сидим. А пошлют на передовую – так и пойдем. И стрелять будем. Сама же сказала, кабы у тебя был пистолет, так бы стреляла. И Яков Викторович твой тоже, между прочим, немало арийских солдат положил – хоть сам, хоть руками солдат. А Крафту я добровольно в плен отдаться готова безо всякой надежды на возвращение. Без-воз-врат-но. Безвозвратно-развратно, сердцу приятно спеться с ним складно, сердцу приятно, а телу – усладно…. – пропела Любочка на манер арии из оперетты. – Ну, чего тебе стоит спросить автограф? Ты ж не для себя, для меня просишь! А я тебе ну вот что хочешь взамен сделаю!
Клара выкрутила
– И мне тоже возьми. Крафта зовут человек без слабостей, Петер – Каменное Сердце. Он среди арийцев очень популярен.
– И ниже пояса у Крафта, наверное, тоже все как камень! – то ли хихикнула, то ли всхлипнула Любочка.
– Викторович Крафта, кстати, очень уважает. Каждая его победа для генерала как личная драма, ну а если в чем-то обойти удается, ходит потом гоголем. Прямо как мальчишки в песочнице, даром, что не песком – людскими жизнями играют. Репортеров на эту встречу куча понаедет, снимать станут для телевидения. Представляешь, тебя в новостях покажут и еще в газетах напечатают.
– Да меня-то зачем печатать? Якова Викторовича, вот кого печатать надо.
– Уж поверь, газетчики никого не упустят – ни тебя, ни Якова Викторовича, дай им волю они нашу бабу Агриппину напечатают. Любочка, давай-ка сюда косметику, будем делать из Аси красавицу. Порванные чулки – это чепуха, сейчас карандашиком линию начертим, будет казаться, будто шов на чулках, кто там приглядываться станет. А туфли я свои лаковые на шпильке одолжу. Еще бы платье новое…
Схожий разговор происходил в это же время в кабинете генерала Громова, этажом выше. Главный Оборонный штаб занимал особняк, отнятый после революции у какого-то графа, лестницы в нем были мраморными, на потолках сохранились остатки лепнины, на стенах – дубовые панели. В просторное помещение кабинета, переделанное из бальной залы, были втиснуты старинные шкафы-витрины, заваленные картами, планшетами, бумагами с донесениями, книгами в рассыпающихся от ветхости переплетах. Стулья тоже были из графских запасов, с крепкими спинками и изогнутыми ножками, правда ткань обивки не выдержала испытания временем, и это порядком портило их внешний вид.
– Зачем вам секретарша на переговорах? – спросил майор Угрюмов, пытаясь умостится на скрипучем стуле и в душе проклиная непритязательность начальника – другой на его месте давно бы уже новую мебель поставил, а графскую рухлядь отравил на свалку, где ей самое место.
Максим Дмитриевич работал под началом Громова десять лет, выполнял разные, порой щекотливые поручения, и теперь решительно недоумевал, отчего его, служившего верой и правдой, генерал отодвигает в сторону ради какой-то пигалицы. Неужто и впрямь неровно к ней дышит, как болтают сплетники? Седина в голову – бес в ребро?
Лицо Громова не выражало ничего. Обычное лицо – немолодое, усталое, с кустистыми седыми бровями, мясистым носом в красной сеточке капилляров и тонкой кривой линией рта. Под глазами набрякли мешки, щеки обвисли, делая Якова Викторовича похожим на мастифа. Хотя почему делая? Генерал и раньше напоминал Угрюмову этого цепкого пса, но годы высветили сходство явственнее, отобразили характер на лице – мимикой, морщинами, непримиримой сталью взгляда.
Громов не спешил отвечать. Вытащил из внутреннего кармана кителя портсигар с крепким Беломорканалом, закурил, игнорируя пепельницу, стряхнул пепел в кадку с фикусом. Когда Угрюмов окончательно потерял надежду что-нибудь услышать, Яков Викторович все-таки заговорил, хотя его слова также не дали подсказки:
– Она хорошо владеет арийским.
– За время нашего знакомства я не единожды имел возможность убедиться, что вы понимаете арийцев безо всякого переводчика.
– Арийцам ни к чему знать, что я их понимаю. Раз
Майор поморщился, как от зубной боли:
– У Астеники Александровны нет опыта ведения переговоров. Сморозит какую-нибудь глупость и пиши пропало. Обидно терять преимущество из-за молоденькой дурочки.
– Ну, а где, по-вашему, ей набираться опыта? В машбюро? Так от этих вертихвосток только непристойностей можно набраться. Несолидно это – секретарь начальника Главобрштаба, а врага только на картинке видела. Не уж, пускай сходит, пощупает, понюхает пороху, побалакает по-ихнему. Тренироваться надо на кошках.
Угрюмов аж икнул:
– Это вы Крафта считаете кошкой?
– Не воспринимайте мои слова буквально, Крафта я считаю куда более крупным хищником, хотя на нашей территории он вынужден прятать зубы и когти. Поверьте, никаких преимуществ Ника нас не лишит, поскольку нельзя лишиться того, чем не обладаешь. Встреча в Кастории – пустая формальность, закономерный финал того, что обговорено на более высоком уровне. Нам с оберстом здесь отведены схожие роли: как марионетки, ведомые кукловодом, мы будем пыжиться, дуть щеки, делать вид, будто что-то решаем, хотя все решено без нас. От нас требуется лишь прийти, пожать друг другу руки, сесть по противные стороны стола и поставить автографы под заранее составленным договором. Этакое кукольное шоу для народа. Его отснимут, запротоколируют и покажут по всем телевизионным каналам. Набегут газетчики со своими вспышками. При всем моем уважении к вам, майор, я желал бы фотографироваться не с небритым мужиком, а с юной красивой девушкой.
– Позвольте, я бреюсь каждый день!
– Я выразился фигурально.
– Я могу подстраховать на случай, если что-то пойдет не так. А чем вам поможет выпускница педулища? 7
– Вы завидуете, Угрюмов? Кадровый офицер, молодой, перспективный – и вдруг позавидовали, как вы сказали, выпускнице педулища? Ника тем и хороша, что совершенно безобидна. При виде нее враг утратит бдительность. Кстати, вы обратили внимание, что моя секретарша обладает чисто арийской внешностью? Она ходячее воплощение той самой чистоты расы, за которую радеют наши враги. Вы интересовались ее родословной?
7
Педулище – сокр. от педучилище (сленг., иронич.)
К этому вопросу Максим Дмитриевич был готов, он и сам не раз ломал над ним голову. Отрапортовал бодро:
– По отцу бабушка и дедушка из кулаков, эти вряд ли были арийцами, а материнской линии она не знает.
– Ну так не поленитесь, наведите справки.
– Прикажете официальным запросом направить?
– Можно и официальным, – Громов задумчиво побарабанил пальцами по полированной поверхности стола. – Но это долго. А можно и по-человечески. Вы кому-то оказали услугу, вам кто-то окажет услугу. Учитесь быть любезным, майор.
– Да окажись Астеника Александровна хоть дважды арийкой, неужели вы и впрямь верите, что ей удастся размягчить Каменное Сердце? У Крафта нет слабостей!
– Слабости есть у всех.
– Даже у вас?
При этих словах майор не удержался, кинул взгляд на фоторамку, что стояла на рабочем столе Громова. Генерал перехватил взгляд своего подчиненного, опустил рамку лицевой стороной вниз, оберегая от назойливого интереса. Произнес холодно:
– Моей единственной слабостью была моя жена. Ради нее я без преувеличения был готов на все. Если бы не случилось того, что случилось, мы не говорили бы с вами теперь, я давно уже отбывал срок где-нибудь на Соловках. Но незачем ворошить прошлое. Теперь ее нет, и слабостей у меня тоже нет.