Слабость сильного
Шрифт:
– Оставь, мы потом приберем! Лучше платье надень!
За дверцей и впрямь создалось небольшое пространство, отгороженное от досужих взглядов. Астеника торопливо стащила через голову свое старенькое темно-синее платье, волнуясь набросила дареное – а ну как не подойдет? Опасения оказались напрасны. Тонкая ткань нежно объяла стан, мягко заструилась по бедрам. Рукава-фонарики открыли точеные руки, нашедшийся в кармане поясок подчеркнул тоненькую талию. Девушка покружилась на месте, чувствуя, как потоки воздуха щекочут кожу. Пожалела, что в машбюро нет зеркала. Но стоило лишь выйти из импровизированной примерочной, как восхищенные взгляды девочек все сказали не хуже зеркала, а Агриппина Романовна широко перекрестилась.
– Батюшки! Будто Маргарита Николаевна воскресла…
– Просто красотка!
– Как же тебе к лицу! Покружись, покружись еще!
– Расскажите, баба Агриппина,
Конфету брать не стала, зная, что у машинисток они наперечет. Решительно невозможно было представить Якова Викторовича бесшабашным, улыбчивым, влюбленным. Хотя, верно, и он тоже был молодым и красивым – ведь молодость хороша сама по себе.
Агриппина Романовна эхом повторила Асины мысли:
– А что, коли генерал, так и не мужик? Чай, он не всегда генеральствовал. Он Маргариту Николаевну еще в юности заприметил, когда та в конкурсе самодеятельности пела, очень уж ему ее голос понравился. Начал ухаживать, свадьбу сыграли, жили душа в душу. А как война началася, Якова Викторовича на повышение назначили, на пост на ответственный. Он и давай арийцев-то давить. Шибко хорошо у него выходило. Те шпионов подсылали, целую охоту на него объявили – то подкупить пытались, то запугать. Раз кресло Якову Викторовичу выдали – ну, всем начальникам положено такое – кожаное, с подлокотниками. А в том кресле был кусочек иридия запрятан, крохотный. Хорошо, у Якова Викторовича спина больная, он удобства новомодные не жаловал. Все по-простому, по привычному. Взять-то взял, потому как положено, да и в угол задвинул, и сидел по-прежнему на стульчике своем. Тем и спасся. Ну, когда уж так пронять не удалось, арийцы Маргариту Николаевну выкрали. В плену держали. Требования разные ставили. Яков Викторович весь темный ходил – коли он ихние требования выполнит, людей под монастырь подведет, а коли не выполнит – жены лишится. Они ему кольцо ее прислали с пальцем вместе. Вот он и метался. Ходил мрачнее тучи. Спать позабыл, есть позабыл, знай только дымил своим Беломором. Рапорт на отставку подал, да в Оборонном Комитете не подписали. Сказали: работайте, не выдумывайте. А потом пришла информация, что Маргарита Николаевна у арийцев в камере повесилась. Яков Викторович тогда за ночь поседел – был волосом черен, а стал седой, как лунь. Первый раз такое видала.
Рассказ уборщицы сопровождал дружный вздох. Эту историю всезнайки-машинистки не слышали – не больно-то ее в стенах штаба рассказывали. И Астеника тоже не слышала.
Агриппина Романовна взяла-таки конфету, рассосала, причмокивая.
– Берите еще! – расщедрилась Клара. – За такую интересную историю не жалко.
Старушка покачала головой:
– Заболталась я тут с вами! Мне еще вон сколько перемыть нужно! А тебе, девонька, в обновке куда как хорошо: ручки тоненькие, ножки тоненькие, сама ровно балерина по воздуху летишь. Оно и верно, зачем платьицу-то лежать впустую.
Встреча в Кастории
«Я мучился, потому мне показалось, что с нею необходимо говорить, и тревожился, что я не вымолвлю ни одного слова, а она уйдет, и я никогда ее более не увижу….»
М. Булгаков, «Мастер и Маргарита»
Огромное фойе гостиницы «Кастория» было битком набито журналистами. Удобные места возле мраморных колонн традиционно занимали бородатые мастодонты с телеканала «Правое дело» – высоченные, с мясистыми ручищами, с колышущимися на поверхности брючных ремней животами. Возле них стояли микрофоны, софиты, змеились клубки проводов, в раскрытых чемоданах лежала прочая техника. Чуть поодаль расположились бодрые молодчики из «Столичного вестника». Все, что у них было – это фотоаппараты «Смена» – больше для виду, нежели для качественной фотосъемки. У дверей теснились феминистки из «Коммунарки» – плоскогрудые, в заношенных брючных костюмах, с мальчишескими стрижками и прокуренными голосами. Массовку образовывали репортеры из «Голоса власти», «Народной правды», «Новой эры» и несколько оппозиционного (правда, больше для виду) «Старого века». Щурились черные зрачки объективов. Щелкали затворы. Слепили фотовспышки.
С высокого потолка сияющими сталактитами стекали хрустальные люстры. Сиял отполированный мрамор пола. Белела лепнина. Вот в конце коридора дрогнула тяжелая дверь и в бесконечных зеркалах отразились мужчина в зеленой форме с тремя генеральскими ромбами на петлицах и девушка. Девушка была на голову выше своего спутника и по возрасту годилась
Железного генерала знали давно, а вот девушку видели впервые. Сквознячками потянулись шепотки: «Секретарша? Переводчица? Любовница?». Девушка держала генерала под руку и не один газетчик отметил впоследствии интимность этого жеста. Рядом со своей спутницей Громов казался карликом, смешно семенящим на коротких ножках. Хотя подобный контраст его не смущал – генерал был величиной, могущей позволить себе любые контрасты.
Позади этой пары шли трое мужчин. Первый, лет сорока в парадном мундире с крупными звездами, был начальник службы «Р» полковник Резов. Прямолинейный, как шпала, он состоял на хорошем счету в Оборонном Комитете, да и в кулуарах о нем отзывались как о человеке высочайшей морали. Это был тот редкий случай, когда официальная позиция руководства и мнение сплетников совпадали. Двое следующих обладали одинаково неприметными лицами, на которых глазу решительно не за было что зацепиться. Встретишь таких – промелькнут тенями. Их коротко стриженые волосы были неопределенного серого цвета, глаза блеклыми, носы острыми, а нижняя половина лиц скрыта густыми бородами, придавая им колорит деревенских мужиков. Различались мужчины единственно ростом, да и то несильно. Подобно спутнице Громова, оба были в штатском, но в отличие от нее в своих серых костюмах она выглядели непритязательнее обслуживающего персонала гостиницы.
Арийцы вошли в зал для переговоров арийцы немногим раньше, и уже располагались за овальным столом, шумно двигая стулья. Их тоже было пятеро. Пятеро крепких, рослых мужчин, похожих между собой, как участники эксперимента по генетическому скрещиванию. Все коротко стриженные, светловолосые и светлоглазые. В черных кителях с вышитым у локтя изображением орла, черных галстуках и белых рубашках. Одинаково спокойные, точно застывшие черты породистых лиц. Движения четкие, выверенные – без мельтешения, без неловкостей. Что-то и впрямь было в них от манекенов – красивые, но словно бы неживые.
Когда Астеника намерилась занять место подле Громова, один из арийцев неожиданно обогнул стол, оказавшись с ней рядом – так близко, что девушка уловила пронзительно-холодный, точно арктический циклон, запах его одеколона. Ариец вытянул тяжелый стул из-за стола и приглашающе махнул рукой:
– Setzen Sie sich bitte, fr"aulein 8 .
Глаза у него были вполне человеческие – не зная, не скажешь, что на совести их обладателя безвинно загубленные жизни: серые с едва уловимым проблеском синевы, в обрамлении острых светлых ресниц, с расходящимися от уголков лучиками морщинок. От висков вниз сбегали острые скулы, твёрдый рот четко очерчен по контуру, на шее прорисовывались мышцы, как у античных статуй. Астенике даже захотелось потрогать их, чтобы увериться, что ариец и впрямь живой человек, а не мраморная статуя. На петлицах серебряной нитью были вышиты дубовые листья, на погонах – серебром квадратные звезды. Два ряда пуговиц и бляха широкого поясного ремня начищены до блеска, а глаза – глаза блестели сами по себе.
8
Садитесь, пожалуйста, девушка (нем.)
– Danke sch"on 9 , – смешавшись пробормотала девушка.
Ариец коротко кивнул и отошел, чтобы занять место на противоположной стороне стола.
– Это был оберст Крафт, – уголком рта пояснил Яков Викторович.
Так вот, значит, каков Петер – Каменное Сердце, о котором твердили девочки-машинистки. Подобно другим арийцам безупречный, холеный, преисполненный сознания собственного превосходства, несущий себя с поистине королевским достоинством. Неожиданная галантность вражеского офицера заставила Астенику растеряться. Девушка недоумевала, как понимать ее – не то как военную хитрость, не то как снисходительность к женскому полу, не то и впрямь как признак восхищения.
9
Спасибо! (нем.)