Сладкая измена
Шрифт:
— Однако гонорар, который ты получаешь за книги, определенно свидетельствует об обратном.
— Скажи это моему мужу.
— Послушай, я не собираюсь убеждать тебя ехать в Австралию. Обещаю. Давай просто встретимся за ленчем и составим генеральный план для написания очередной книги. Когда мы можем это сделать?
— А мы можем вернуться к этому разговору в конце ноября? Я понимаю, что это длительный срок, но мне бы очень не хотелось отрываться от рабочего стола, когда я в процессе.
— Прекрасно. Не хочу прерывать твой творческий полет.
Пока Клаудия листала свой ежедневник, Анжелика услышала характерный звук нового сообщения. На экране, выделенное
— А как насчет двадцатого, в четверг? — предложила Клаудия. — Можно пойти в ресторан аукциона «Сотбис». Я знаю, тебе нравится это место…
Повисла пауза.
— Анжелика? Ты еще там?
Она оторвала взгляд от экрана.
— Да, я здесь. Извини, я просто отвлеклась на новое сообщение. — Она бегло просмотрела свой ежедневник, желая поскорее закончить разговор и прочитать, что же написал Джек. — Двадцатое ноября. Записала.
— Ну и отлично. Что ж, не буду мешать творческому процессу, читай дальше свое сообщение!
Положив трубку, Анжелика тотчас повернулась к экрану компьютера.
«Дорогая прекрасная Сейдж, в моем случае желание иметь то, чего я не могу иметь, ставит передо мной грандиозную задачу, которая, в свою очередь, порождает невероятное ощущение счастья в виде ожидания. Вероятно, желание иметь невозможное в чистом виде является ключом к вечному счастью. Проблема в том, что в моем желании нет никакого смирения, оно приносит мне лишь разочарование и может послужить толчком к бунту, если я чувствую, что не могу его осуществить. Я знаю, что, если я приму свою судьбу такой, какая она есть, не стремясь в ней ничего изменить, мой жизненный потенциал не будет полностью реализован. Что вы скажете на это?
С все возрастающим чувством вины Анжелика вновь перечитала это послание. «Дорогая прекрасная Сейдж…» Он явно не беспокоился о том, что жена прочтет его сообщения. Анжелика понимала, что в этом письме, несомненно, речь идет о ней. Она была объектом желания Джека, причем совершенно недоступным. Однако она не чувствовала, что ей грозит опасность. Общение по электронной почте придавало их переписке удобную отстраненность. Это не было похоже на общение по телефону или за столом во время ленча. Она могла флиртовать так, как никогда бы не решилась с глазу на глаз.
Ее пальцы застыли над клавиатурой. Анжелика знала, что следует подождать несколько дней, прежде чем ответить Джеку. Однако соблазн был слишком велик, и, кроме того, разве она не заслужила того, чтобы немного поразвлечься?
«Дорогой пес, почивающий на крыльце, счастье, о котором вы говорите, является лишь временным явлением. Вообразите себе пса, лежащего на своем крылечке. Если он пытается сорваться с цепи и жаждет получить только то, что находится в саду, он будет чувствовать себя разочарованным и несчастным. Если же он забредет в сад и бросится в погоню за зайцем, то, возможно, и испытает удовольствие от преследования, но его радость очень скоро улетучится, пока на горизонте не появится другой заяц. Ну а если пес, смирившись с тем, что должен оставаться на крыльце и лежать там, чувствуя, как его овевает ветер и согревает солнце, не будет желать этого зайца, то наверняка он испытает глубокое внутреннее удовлетворение просто от самого факта своего существования.
Ее постоянно отвлекали Джоэ, который кричал с лестницы, что хочет посмотреть
— Никакого телевизора, пока не сделаете уроки, — ответила Анжелика, спускаясь по лестнице. — Джоэ, ты первый. Послушай, чем скорее ты сделаешь уроки, тем раньше сможешь посмотреть свой «Бен10».
Пока Сани готовила болонские спагетти, Анжелика сидела с Джоэ в комнате за столом. «Счастье — это любовь к детям», — думала она, слушая, как сын читает вслух.
Ее мысли переключились на Оливье, и внезапно она испытала чувство вины, хотя и знала, что он не станет читать ее почту. Оливье никогда не переступал порог ее рабочего кабинета. Ее муж ни за что бы не мог предположить, что у его жены появится виртуальный друг, такой, как Джек, например. И никому другому это тоже не пришло бы в голову. Оливье имел репутацию дамского угодника. В конце концов, он же был французом. На самом деле, если бы Оливье на каждом шагу не заигрывал с девушками, то люди решили бы, что он заболел или находится в дурном расположении духа, и они, вероятно, оказались бы правы. Это не означало, что Оливье не любил свою жену больше всех на свете, а свидетельствовало лишь о том, что ему был необходим всплеск адреналина от самого процесса флирта и подтверждение того, что в свои сорок восемь лет он все еще оставался привлекательным мужчиной. Анжелика же, будучи англичанкой и обладая не такой яркой внешностью, была, по всеобщему мнению, олицетворением добродетели.
Анжелика привлекла Джоэ к себе и крепко обняла его.
— Ты замечательный! — воскликнула она, наслаждаясь запахом его волос и прикосновением к его мягкой щеке.
— А теперь мне можно посмотреть «Бен10»?
— Ну конечно. И скажи Изабель, что сейчас ее очередь.
Джоэ исчез в холле. «Мое счастье зависит от здоровья моих детей, — подумала Анжелика. — К сожалению, это мимолетное счастье, потому что оно почти всегда омрачено страхом. Я страшусь событий, которые, возможно, так никогда и не произойдут. Я просто понапрасну тревожусь, однако ничего не могу с собой поделать. Даже когда мне хорошо, я неизменно испытываю страх перед болью утраты. Как мне научиться с этим справляться? Счастливые мгновения — словно маленькие островки в океане страха. Ну почему наши страхи не могут быть маленькими островками среди огромного океана счастья? И зачем вообще нужен страх? Почему нельзя воспринимать жизнь такой, какая она есть, и бороться с проблемами по мере их поступления?»
Она мечтательно улыбнулась, когда Изабель неслышной походкой вошла в комнату.
Когда Оливье пришел домой, Анжелика уже уложила детей спать и приготовила ужин. Кухонный стол был празднично сервирован: здесь лежали подставки для тарелок и салфетки, стояли бокалы для вина и одинокая свеча.
— Как романтично, — сказал Оливье, бросая портфель на стол в холле.
— Только ты и я.
Она обратила внимание на шелковый кашемировый шарф, обвязанный вокруг его шеи.
— Это хорошо. Я слишком устал, чтобы с кем-нибудь говорить, кроме тебя, а моя голова по-прежнему гудит, как растревоженный улей.
— Ты принял какое-нибудь лекарство, кроме аспирина?
— Только «Нурофен» и больше ничего. Думаю, перед сном я сделаю еще одну ингаляцию.
— Прими «Ночную няню».
— Ладно. Так и сделаю. А завтра, пошатываясь, пойду на работу, словно с похмелья.
— Как дела?
— Ужасно. Кризис набирает обороты. И это серьезно, Анжелика.
— Да, я знаю, читала в газетах.