Сладкая отрава
Шрифт:
Хоторны и мы с Китнисс собираемся на кухне: болтаем, пьем чай. Колин, расположившись на коленях у матери, увлеченно рисует что-то карандашом.
За разговорами близится вечер, а значит и время отправления поезда, на котором уедет Кларисса. Заглядываю в гостиную: Хеймитч дрыхнет, развалившись на полу возле дивана.
– Может, стоит разбудить его? – спрашиваю я.
– Уймись, Мелларк, – не соглашается Хоторн. – Поезда ходят в оба конца. Вернется эта капитолийка, когда помирятся.
Прим и Китнисс
Когда Хоторн с женой собираются домой, я неловко топчусь на месте: Китнисс просила не давить на нее, а попроситься ночевать – это как раз из запрещенного.
Силуэты Гейла и Прим растворяются вдали, а мы с Китнисс стоим на крыльце ее дома, вдыхая свежий вечерний воздух. Колин мирно спит в своей кровати на втором этаже: Китнисс разрешила мне быть рядом, пока она укладывала его.
– Ну, спокойной ночи, – говорю я, собираясь уйти.
Только сейчас я замечаю в руках Китнисс бумажку – серую в сумерках записку Клариссы. Моя бывшая жена крепко сжимает в пальцах послание и, подняв на меня глаза, неожиданно произносит:
– Останешься? Утром мне понадобится помощь с Хеймитчем, – поспешно добавляет она.
– Хорошо, – покорно говорю я, и Китнисс протягивает мне свободную руку.
Взявшись за руки, мы поднимаемся в ее спальню и забираемся в постель. Даже не раздеваемся толком: она в штанах и майке, я тоже. Первое время каждый лежит строго на своей половине кровати. Неловко.
Я помню, что обещал не торопить Китнисс. Да и сегодня мне достаточно того, что она просто рядом. Люблю…
– Обними меня? – просит Китнисс, и я немедленно пододвигаюсь к ней.
Ее голова покоится на моем плече, а я ласково глажу ее волосы, собранные в хвост. Помедлив, стягиваю резинку, позволяя темному водопаду рассыпаться вокруг.
– Зачем? – удивленно спрашивает Китнисс.
– Мне так больше нравится, – улыбаясь, говорю я.
– Ладно, – спокойно отвечает она.
Мы обнимаемся, согревая друг друга, и медленно погружаемся в сон. Нежность, безграничная нежность плавит меня изнутри.
– Люблю тебя, – тихо шепчу я, целуя Китнисс в макушку.
Она, наверное, уже спит, но отчего-то мне кажется, что Китнисс слышала мои слова и улыбается в ответ, крепче прижимаясь ко мне всем телом.
***
– Пит, проснись! – зовет меня Китнисс. – Хеймитч ушел!
Я распахиваю глаза, и мне требуется пара секунд, чтобы понять, где я нахожусь. Я лежу на кровати Китнисс, а она склонилась надо мной, прося о помощи.
– Давно? – спрашиваю я.
– Не знаю! – говорит Китнисс, пока я встаю, и мы с ней быстро идем вниз. – Дверь была заперта – он вылез через окно.
Распахиваю дверь гостиной, словно надеюсь на чудо: увидеть ментора на полу – там же, где он был вчера. Однако комната пуста. Подхожу к распахнутому настежь окну: кусты перед домом
– Наверное, он протрезвел и поспешил к поезду? – размышляет Китнисс.
– Но поезд-то ушел еще вчера, – поворачиваясь к ней, говорю я.
Пытаюсь сообразить, что нужно делать. Медлить с принятием решения не приходится – нужно спешить за ментором, чтобы, чего доброго, Хеймитч не сотворил беды, когда обнаружит, что опоздал.
– Ты оставайся с Колином, – бросаю я Китнисс, – а я бегом на вокзал. Надеюсь, все обойдется!
Дождавшись быстрого кивка девушки, я спешу прочь: несмотря на протез, я могу неплохо бегать – Хоторн, конечно, легко меня обгонит, но сейчас соревноваться не с кем.
Железнодорожная станция встречает меня толпой встревоженных людей. Обычно здесь немноголюдно, тем более в столь ранний час. Меня беспокоит происходящее, но я игнорирую это: старательно выискиваю в толпе знакомый силуэт.
Хеймитч сидит в стороне ото всех – прямо на краю перрона, свесив ноги вниз. Я оказываюсь рядом так быстро, как только могу, и присаживаюсь рядом на корточки.
– Ты как, Хеймитч? – спрашиваю я. – Поезд уехал, но есть ведь телефон: всегда можно позвонить и помириться…
Я замолкаю, когда ментор переводит на меня совершенно стеклянный взгляд. Он еще пьян? Не похоже.
– Или можно съездить к ней, – несмело продолжаю я. – Четвертый не так далеко…
Хеймитч внезапно улыбается. Мне кажется, его лицо похоже на маску психа.
– Парень, как думаешь, – спрашивает он, – чего всем этим, – он кивает на людей вокруг, – не спится?
Оборачиваюсь. Действительно, слишком много здесь людей в форме – военных, и на их лицах явное беспокойство.
– Может, решили прогуляться? – глупо говорю я. Сам знаю, что неправ, но не решаюсь облачить в слова жестокие мысли.
За меня это делает Хеймитч.
– Поезд сошел с рельс, – сообщает ментор странно веселым голосом, – все до единого вагоны улетели в пропасть, сорвавшись с горы на границе с Одиннадцатым. Никто не выжил.
Ноги не держат меня: я падаю назад, приземляясь на бетонный перрон.
«Никто не выжил…».
Горло сдавливает комок.
Не могу говорить. Глаза жгут слезы.
«Я чужая здесь!», – сказала Кларисса в нашу последнюю встречу. Она была чужая везде: и в Капитолии, и в Двенадцатом… Ей не нашлось места под солнцем.
Перевожу мутный от слез взгляд на Хеймитча. Он сидит молча: в глазах пустота, и только на лице играет безумная улыбка.
Он знает, что убил ее. Он знает, что так и не сказал ей, как сильно она была ему нужна.
***
Похороны прошли без тела: извлечь останки со дна пропасти не удалось. После пожара, охватившего упавший поезд, распознать кого-то из пассажиров было невозможно.