Сладкие папики
Шрифт:
Только потом мне снова пришлось учиться ходить, и это было сложнее, чем я думала. Гораздо сложнее.
Учиться снова трахаться получилось более органично.
Не думаю, что мои мышцы когда-нибудь позволят мне забыть это.
Даже когда моя нога все еще была бесполезна, когда я лежала в постели не имея ни малейшего желания двигаться, даже тогда, в самые мрачные моменты, когда казалось, что лучше никогда не настанет, мне все еще хотелось этих красивых парней.
Я не могла получить их, но отчаянно хотела.
Мне оставалось
Такие трудности. Пришлось преодолевать такие ужасные трудности. Жизнь иногда такой отстой, верно?
Была одна приятная вещь, которая поразила меня больше всего во всей этой печальной реальности моего несчастного случая, через все это — всю боль и унижение от того, что я не могу ничего сделать для себя самостоятельно — эти два невероятных мужчины ни разу не колебались, ни разу не заворчали, не огрызнулись, не потребовали тайм-аут.
Они ни разу не посмотрели на меня так, словно я перестала быть той девушкой, в которую они влюбились.
Они не любили меня меньше, они не хотели меня меньше.
И они не стали брать меня меньше. Но я постепенно становилась готова к этому. Медленно, очень медленно, но верно.
И, может быть, именно это начало для меня все менять.
Уже наступила зима, когда я впервые почувствовала нежелание принимать по утрам противозачаточные таблетки. Сначала я отбросила эту мысль и все равно приняла ее, решив, что это глупый гормональный всплеск, и это желание снова пройдет.
Но этого не произошло.
На самом деле нет.
Возможно, это было в целом несущественно. Лишь дыра во временной шкале моих мечтаний. Вынужденный перерыв, пока я поправлялась, а Самсон отдыхал на пастбище. Я имею в виду, что у меня не было никакого интереса наполнять свое подворье новыми лошадьми, никакого интереса заменять Самсона другой лошадью, даже если бы могла это сделать. Мои мечты о школе верховой езды были сильными, но далекими, отдаленными во времени, и возможно это стало причиной, по которой я впервые задумалась о детях.
А, может быть, это было немного связанно с изменением моих отношений с собственной семьей. Моих собственных мыслей о семье, и раздумий о том, как это могло бы быть для меня при других обстоятельствах. Какой могла бы быть моя жизнь. Какой становилась жизнь с мамой и папой, которым я могла верить, без всякой лжи, гноящейся под поверхностью. С сестрой и двумя братьями, которых я по чуть-чуть узнавала, немного лучше с каждым днем.
Но в основном, думаю, это было связано с Карлом и Риком.
Все дело в том, что они были рядом со мной, любили меня, заботились обо мне и помогали мне, когда я в них нуждалась.
Может
Может быть, потому что они были такими сильными. Или то, как Карл помогал Самсону, когда я не могла, оставался рядом с ним, когда я не могла. Или то, как Рик крепко держал меня за руку в машине скорой помощи и ни разу не отпустил.
Может быть, потому что приближался день рождения Карла, и я знала, знала, как сильно тот хотел иметь полную семью, знала, как сильно тикали его внутренние часы. Знала, как много это для него значило.
Я уверена, это было связано с тем, как он крепко обнял меня, когда его день рождения, наконец, наступил, и тот сказал мне, что я в течение некоторого времени значу для него больше, чем все это, больше, чем его мечта, больше, чем стать папой к сорока годам, и быть достаточно молодым, чтобы наслаждаться всеми вещами, которые делают молодые папы.
То, как он сказал, что мы будем вместе долго, мы втроем, с малышом или нет.
Я была важнее его мечты.
Он поставил меня выше своей мечты.
Поэтому так легко было захотеть поставить его выше изодранных остатков моей мечты.
Но, несмотря на все это, все эти размышления, все причины, которые могли бы способствовать этому, я думаю, что это было действительно довольно просто, когда дело дошло до этого.
У меня были тело, сердце и разум, и, по крайней мере, двое из них отменили мое решение избегать тему детей всю мою жизнь.
По крайней мере, двоих из них хотели ребенка Карла. И Рика тоже. А другая часть, мой голос разума? Ну, в голову это желание тоже приходило.
Мои яичники начинали воспламеняться каждый раз, когда они входили в комнату, каждый раз, когда они улыбались и смеялись, и говорили мне, что это было оно, что это были мы. Надолго.
Навсегда.
Я чувствовала боль в животе при мысли о том, чтобы держать их ребенка на руках, моего ребенка. Нашего ребенка.
При мысли о том, что мы будем одной семьей.
И вот однажды утром я не выпила противозачаточную таблетку. Просто положила ее обратно в коробку и больше не доставала.
Я следила за своими месячными, подготовила на телефоне один из тех графиков рождаемости, и молчала, пока не стану готова поговорить об этом.
До тех пор, пока моя нога не стала бы в порядке достаточно, чтобы принять их обоих одновременно.
Я шлепнула Рика по руке, когда он попытался помочь мне подняться наверх.