Сладкий грех. Разрушение
Шрифт:
— Я знаю, что ты не смеялась надо мной, но теперь они будут наседать на меня из-за ужина. Они будут использовать любой предлог, чтобы ты была рядом со мной. И я… не знаю. Наверное, это мне нужно было подышать где-нибудь в одиночестве, но с ними я тебя не оставлю. — Слэйн медленно идёт по пролёту, и мне приходится последовать за ним.
— Тогда зачем ты взял меня на этот ужин, если тебе некомфортно со мной? — тихо спрашиваю его.
— Дело не в этом. Мне с тобой комфортно, Энрика. В их окружении мне некомфортно. И я… должен тебя кое с кем познакомить. — Слэйн берёт меня за руку и ускоряет шаг.
Я следую за ним, быстро перебирая ногами, чтобы не упасть. Мы влетаем в большой кабинет, декорированный в викторианском
— Скажи мне, что ты видишь, Энрика? — спрашивает он.
С тяжёлым вздохом поднимаю голову, и меня словно ударяют в грудь, когда я вижу ледяные светло-серые глаза, смотрящие на меня с портрета. Они настолько живые и опасные, что на секунду мне кажется, будто передо мной живой человек. Но нет. Это портрет высокого и статного мужчины. Он стоит, облокотившись о кресло, в гордом одиночестве. Его лицо словно высечено из камня и имеет множество острых углов.
— Хм… врага, — шепчу я.
— Прости? — переспрашивает Слэйн. Моргаю несколько раз и закусываю губу.
— Труп.
— Энрика?
— Чёрт, не знаю. Кто это? — кривлюсь и тру лоб.
— Мой дед, — говорит Слэйн.
Чёрт.
— Ты назвала его врагом и трупом. Почему? — удивляется он.
— Не знаю. Но он… такой ледяной. Мерзкий я бы даже сказала. Не могу объяснить, но он словно смотрит на меня и вынуждает защищаться. Как будто заранее стал моим врагом. У него словно нет сердца. Нет чувств. Он жестокий. Но это всего лишь портрет, а не живой человек. Иногда портреты пишут ужасно, — натягиваю улыбку.
— Хм, говорят, что я похож на него.
— Глаза. Да. Их я сразу увидела. Но у него они безжизненные. Твои же имеют несколько оттенков. И каждый из них уникален. Создан для тебя. А у твоего деда они мёртвые. Зачем ты показал его мне? — спрашиваю я.
— Хотел кое-что проверить. Как ты думаешь, я похож на него? — хмурится Слэйн.
— Нет. Ни капли. Нет. Ты другой. Знаешь, порой бывает, что ты видишь фотографию человека или самого человека, и внутри тебя он вызывает отторжение. Ощущение грязи и мерзости появляется. Тебе хочется отвернуться и больше никогда его не видеть. А есть люди, на которых смотришь и не можешь отвести взгляд. Нет, дело совсем не во внешности, а в чём-то другом. Человек притягивает тебя, хотя ты его абсолютно не знаешь. Ты постоянно сомневаешься в том, кто он такой, но это никак не меняет желания смотреть на него и искать причины, почему ты не можешь уйти. Так вот, второй мужчина — это ты, Слэйн. Да, ты хочешь казаться злодеем, наверное, уподобляясь своему деду, но ты не он. У тебя своя жизнь, свои правила, свои желания. Не его. Думаю, что ты куда лучше, чем сам себя считаешь, — мягко улыбаюсь и касаюсь его щеки.
— А если я такой же? Он растил меня. Я видел многое, находясь рядом с ним, и у него научился управлять взглядом. Дед ни перед чем не останавливался, когда шёл к цели, никогда не прощал врагов. Он шёл дальше, очищая имя семьи, и никому не позволял его запятнать. У него не было принципов. Он был справедливым.
— Вряд ли. Ты не такой же. Нет-нет-нет. Слэйн, — обхватываю его лицо ладонями и заставляю посмотреть на себя. — Вспомни, куда его привела жестокость? Ему вырезали сердце, наверное, чтобы проверить, что оно у него, вообще, было. Ему ответили самой жестокой смертью. А ты живой. Ты должен жить, понимаешь? Ты имеешь право выбрать себе будущее не по чьему-то приказу, а по зову сердца. Оно внутри тебя. Оно горячее, большое, и в нём есть место твоему свету, который всегда меня согревает. Ты уникален для меня. Ты больше, чем какая-то картина. Ты настоящий.
Слэйн хмурится, обдумывая что-то важное для себя. Я боюсь, что он решил пойти по стопам этого ужасного человека. Я знаю, что его дед был ужасен.
Слэйн накрывает мои ладони, лежащие на его лице, своими и проводит кончиками пальцев по моим рукам, пока не добирается до моей шеи. Его прикосновения вызывают жар в теле. Он притягивает меня к себе ближе, и мои ладони безвольно ложатся ему на плечи. Мы смотрим друг другу в глаза, наши лица всё ближе и ближе. Я чувствую его дыхание на своих губах.
— Ты искушаешь меня, Энрика, — шепчет Слэйн. — Знаешь, чего я хочу? Трахнуть тебя прямо перед ним. Чтобы он видел то, как я упиваюсь красивым, горячим телом женщины, являющейся врагом его семьи.
— Слэйн, — выдыхаю я. Он втягивает воздух между нами и склоняется ниже, касаясь губами кожи на моей щеке. Это едва ощущается, но мне достаточно, чтобы вспыхнуть.
— Дед учил меня тому, что враги должны лежать в земле. Я не имею права прощать их. Они всегда враги. У них нет будущего. А ты, Энрика, мой враг. Ты самый притягательный враг, но я не могу позволить, чтобы ты легла в гроб. Он злился, когда я находил причины тому, почему люди достойны прощения, бил меня за это и думал, что никто не сможет показать мне другое. Ты смогла. И я не могу перестать касаться тебя, Энрика, — его шёпот скользит по моей скуле, и он дышит мне в ухо. Моё тело немного дрожит, а пальцы сжимают его пиджак. Сухость во рту становится сильной проблемой для меня.
— И я бы трахнул тебя перед ним, уложив на этот ковёр и разорвав на тебе это платье.
Закрываю глаза, ясно представляя всё это: как он целует меня и заставляет забыть о том, где мы находимся, как хватает моё платье и разрывает его, вызывая тихий вскрик.
— Твоё тело освещено тусклым светом, но ему видно, насколько ты совершенна для меня. Я бы показал ему, как ты отзываешься на мои прикосновения. Как твоя спина прогибается, когда я вылизываю тебя. Ты течёшь так сильно, Энрика. Твой вкус на моих губах, и я наслаждаюсь им. Я смешиваю его со своей кровью. Этот аромат потрясающий. Возбуждающий. Голодный. Твои пальцы хватают меня за волосы, вжимая в себя. Ты издаёшь стон за стоном, а он смотрит и ничего сделать не может. Он злится, оттого что я боготворю врага и преклоняюсь перед ним. Перед тобой. Это была бы хорошая месть. Правда? Месть за то, что я не могу быть нормальным. — Слэйн выпрямляется, и мне приходится приоткрыть глаза. Они покрыты порочной пеленой желания. Чувствую, что мои трусики промокли, ноги немного подрагивают, а клитор пульсирует от желания получить удовольствие.
— Ты нормальный… тебе не нужно мстить, — хрипло отвечаю.
— Ты права. Не нужно. Не с тобой. Ты делаешь меня другим. Эта слабость перед тобой меня злит и вызывает зависимость. Ты чувствуешь это? — спрашивая, Слэйн прижимается к моему телу, и я чувствую ЭТО. Я чувствую его твёрдый член, трущийся о мой живот.
— Я… да, — шепчу.
— Это так больно и хорошо. Правда? Ты чувствуешь это удовольствие?
Моё дыхание нарушается, и я дышу быстрее ему в рот. Облизываю губы, изнывая от желания умолять его поцеловать меня. Да хоть что сделать со мной, потому что жар внизу живота и пустота сводят с ума.
— Я… это… плохо.
— Плохо желать врага? Плохо хотеть его? Плохо получать удовольствие от близости? Плохо кричать от возбуждения? — Слэйн проводит ногой между моих ног, едва касаясь моей промежности. Я вскрикиваю и кусаю губу от волны удовольствия, окатившей тело.
— Тебе нужно сказать мне только одно слово, Энрика. Одно слово, и оно сломает все стены, обнажит наши души и сделает нас единым целым. — Он проводит пальцами по моему позвоночнику, словно играет на каком-то инструменте.