Сладкий хлеб мачехи
Шрифт:
— Ну, и на кого, по-твоему, я стал похож?
Кряхтя, он опустил ноги на пол, с трудом привел себя в сидячее положение, мутным взглядом обвел батарею пустых бутылок на столе. Обнаружив в одной из них остатки пива, неверным движением поднес ее ко рту, принялся жадно и с шумом глотать. Бася, невольно передернувшись и вздохнув, сплела руки под грудью, горестно уставилась на Варю.
— Пап… Ты вообще-то в курсе, что у меня выпускной скоро? Ты же обещал денег на платье дать! — жалобно проныла Варя.
— Конечно, в курсе… — допив пиво и виновато икнув, с вялым стуком Павел
— Ой, замолчи! Лучше уж молчи, ради бога! — с отчаянием качая головой, тихо проговорила Бася. — Сам-то хоть слышишь, что сейчас несешь? Как ты с дочерью разговариваешь?
— А как надо с ней разговаривать? Что я такого сказал? Если у нее одни только деньги на уме? А чтоб любить отца — так это извините, да? Все, все вы такие… И ты тоже… Ты же тоже меня не любишь, я знаю. Притворяешься только. Ты до сих пор этого своего любишь, от которого сбежала… А со мной живешь, потому что деться тебе некуда! Он тебя выставил, выбросил на улицу за ненадобностью, а ты до сих пор его любишь! Я знаю!
Дернувшись, как от удара, Бася молча развернулась, вышла из комнаты. Закрывшись в ванной, пустила холодную воду, плеснула себе в лицо пригоршню. Глубоко вздохнув, распрямилась, постояла минуту с закрытыми глазами, невольно прислушиваясь к долетающему сквозь дверь нервному диалогу из комнаты.
— Нет, ты скажи, а за что тебя любить-то, папочка? — взвился на высокой ноте резкий Варин голос. — Надо же, горе какое, жена его не любит! Она что, придурочная, что ли, чтобы твоим пьяным загулам радоваться? Да тут любая про любовь забудет! И правильно сделает, между прочим! Я бы на ее месте давно уже себе порядочного мужика завела! Она красивая и молодая женщина, ей еще и сороковника нет, а она возится с тобой, как… как… Я даже слова подходящего не могу подобрать! Тебе на руках ее носить надо, а ты! Хочешь, чтобы она тебя бросила, да?
Прижав ладони к щекам, Бася испуганно глянула на себя в зеркало, словно засомневалась в собственной красоте и молодости, потом резво ринулась обратно в комнату. Нет, куда эту Варю вечно несет, господи? Сейчас наговорит неизвестно чего, потом не расхлебаешь…
Так и есть. Разбудила-таки Варька в отце застарелую ревнивую обиду. Сейчас опять на весь белый свет злиться будет. Гадости всякие говорить. Вон как смотрит на дочь — почти с ненавистью.
— Вот, полюбуйся, кого ты вырастила! — произнес он с пафосом, как только она вошла в комнату. — Полюбуйся!
— А кого я вырастила, Павел?
— Настоящую хамку, вот кого! Да она… Она даже матерью тебя ни разу не соизволила назвать! Обращается как с подружкой-малолеткой. А ты и рада! Сюсюкаешь над ней — Варечка то, Варечка сё…
— Уймись, папочка! — тихо, но очень сердито проговорила Варя. — Если ты забыл, что у тебя еще одна жена была, то это твои проблемы. А я помню. Та, твоя первая, мне вообще-то родной мамой приходилась. Понимаешь? Родной. Так что уймись, прошу тебя.
— Ладно, Варя, не связывайся… — подойдя совсем близко
— Нет, я в себе! — снова взвился похмельной истерикой Павел. — Я-то как раз в себе! И не смотри на меня так! Не нравится жить со мной — вали отсюда! Я тебя не держу! И хамку свою забирай! Давайте, давайте, валите отсюда! Обе!
— Что? Что ты сказал? — дернулась было к отцу Варя, но Бася остановила ее, крепко придержав за локоть. Подойдя вплотную к Павлу, склонила к нему бледное от злой обиды лицо.
— Я не поняла твоей мысли, Павел… Кого мне отсюда следует забрать? Чью… хамку? Мою?
Икнув, он отвел от нее глаза, пробурчал тихо:
— А… Ну да…То есть это… мою хамку… Забирай…
И тут же лицо его скривилось, моментально стекло вниз, задрожало жалким слезным раскаянием. Закрывшись ладонями, он всхлипнул, вяло забултыхался из стороны в сторону. И голос из-под ладоней потек жалкий, с примесью слезной пьяной икоты:
— Господи боже мой, что же я такое говорю… Вы простите меня, девочки. Простите меня… Я сволочь, я подонок, мерзавец последний…
Устало опустившись на стул, Бася глядела на это действо немного с жалостью, немного с презрением. Варя подошла, встала у нее за спиной, сложила ладошки на плечи.
— Ну в чем, в чем я виноват? — продолжал тихо истерить Павел. — Ну скажите, в чем? Это же все кризис проклятый… Вы же видели, как я старался! Помните, мое первое кафе какой популярностью пользовалось, как народ туда ходил?
Отняв ладони от лица, он глянул на них с такой тоской, что у Баси вмиг защемило сердце от жалости. Дернув головой, она тут же изгнала из себя это коварное чувство. Нельзя его сейчас жалеть. Не жалость ему сейчас нужна, а жесткая встряска, как ушат ледяной воды на голову. И потому произнесла довольно холодно:
— Ну да. Поначалу у нас и впрямь все шло хорошо. Поначалу и впрямь народ валом валил. А потом тебе пришло в голову это кафе под игровой клуб переоборудовать.
— И что? Ошибки у всех бывают! Я же понял тогда, что с игровым клубом не в свое дело полез…
— Эта ошибка стоила тебе очень дорого, Павел. Она стоила тебе потерей всего. Ты помнишь?
— Но я же второе кафе потом открыл! Нет, я понимаю, что если б ты не продала мамину квартиру в Семидолье… Вернее, если бы я не настоял, чтобы ты ее продала… Но я же не виноват, что этот кризис вдруг на голову свалился! И не такие, как я, в кризис прогорели!
— Да при чем тут кризис, господи… — устало махнула рукой Бася. — Я еще тогда говорила тебе, что бизнес — это не твое. У тебя один раз не получилось, второй раз не получилось…
— Да я пытался подняться, ты же видела! Я честно пытался!
— Да. Я видела. Ты пытался. И я тебе верила. Я всегда хотела тебе помочь.
— Ну, вот видишь…
— Да, я пыталась тебе помочь, как могла. И барменшей в твоем клубе работала, и официанткой в кафе… Мамину квартиру после ее смерти продала, последние деньги тебе отдала. И что? Теперь ни маминой квартиры, ни денег… Сегодня кафе пришлось закрыть, потому что аренду платить нечем. А ты пьешь! Как мы дальше будем жить, Павел?