Сладкий плен его объятий
Шрифт:
— Никогда не поверю, что Девона связалась с демоном.
— Слабая похвала, — ухмыльнулся Рейн. — И к тому же не высказанная прямо. А ты сама что думаешь, Медлин?
Его голос гулко отдавался в тихой, похожей на склеп комнате. Девочке захотелось обхватить себя руками в слабой попытке унять дрожь.
— Боюсь, тебе нравится твоя репутация.
Рейн поднял брови, услышав это замечание.
— Моя жена обвиняла меня в том же.
Он начал умело ощупывать раскрытую грудную полость.
— Мама говорила, что ты очень изменился после того случая. — Медди заставила себя
— Случая. Ты говоришь так, как будто я совершил нечто непростительно позорное. Мои родственники похоронили меня заживо. По чистой случайности два любителя наживы ждали у моей могилы, чтобы выкопать тело. Иначе сейчас мы бы с тобой не разговаривали.
Медди содрогнулась, услышав горечь в его голосе. Когда-то жили два брата по фамилии Уаймен. Один давно мертв, а у другого мертвое сердце. Она ничего не знает ни об одном из них.
— Была эпидемия. В нашем приходе умерло очень много людей. Каждый ждал смерти. Ошибку врачей можно понять.
Типтон прервал свои исследования. Бросив небольшой металлический зонд в таз, он повернулся к сестре. Его окровавленные руки были сжаты в кулаки.
— Ты ничего не знаешь. Джослин с самого рождения морочила тебе голову.
— Но я говорю сейчас не о матери, а о бабушке.
— Бабушка? Но она умерла, когда ты едва выбралась из пеленок. — Голос Рейна и весь его вид изменились при упоминании о бабушке. По крайней мере, один член семьи был достоин его любви.
— Да ты-то откуда знаешь? Тебя же не было в Фоксенкловере и вообще в Англии.
Он проворчал что-то себе под нос — Медлин не разобрала, что именно.
— Если ты думаешь, что у меня был выбор, то ты ошибаешься. — Рейн взял инструменты и продолжил работу. — Я терплю тебя в своем доме, потому что этого хочет моя жена. Не считай, что благодаря моей снисходительности ты сможешь подружиться со мной. Я не желаю знать тебя, сестра.
А хотела ли этого она сама? Если да, то лишь подсознательно. Однако каждое слово Рейна Медди воспринимала как удар. Она и не подозревала, что ее сердце обнажено так же, как у мистера Келли.
— Ты меня презираешь. За что? Что я тебе сделала? — допытывалась она.
— Достаточно и того, что ты существуешь.
Медди чуть не задохнулась и отступила на шаг. Никто никогда еще не относился к ней с такой откровенной ненавистью.
— Ты обвиняешь меня в том, за что я никак не могу нести ответственность. Скорее уж надо винить наших родителей.
— Я тебя шокировал, — заметил Рейн, совершенно не тронутый ее переживаниями. — В Фоксенкловере правда не в чести. Если тебя это несколько утешит, когда ты будешь плакать в подушку, должен признать, что я презираю не тебя лично.
— Это не менее слабое утешение, чем моя похвала. — Медлин моргнула, несколько удивившись тому, что по ее щекам текут слезы. Идиотка! Она ведь никогда не плачет. — Ты говоришь о правде, о ненависти, о символах и о выборе, но забываешь об одном. — Она сделала несколько глубоких вдохов, чтобы не разрыдаться перед ним.
— О чем же?
— О трусости. Ты сбежал, бросив дом и право наследования титула. Гораздо легче обвинять еще не родившуюся сестру или убитых горем мать
Типтон уставился на нее. Разгулявшееся воображение Медди рисовало ей, как его пальцы сжимаются у нее на горле. Казалось, он смотрит на нее, примеряя для своего секционного стола.
— Ты должна была стать заменой. Заменой любимого умершего сына и того, которого они считали одержимым дьяволом. Каким разочарованием для них, должно быть, стало то, что ты родилась женщиной!
Медди была готова к словесному поединку. У них в семье всегда умели нанести убийственный удар. Она вздернула голову в знак того, что его жестокое заявление не сокрушило ее.
— Я всегда знала свое место, милорд. Но я осталась и выжила. — Девочка подобрала юбки и двинулась к двери с достоинством и изяществом, которыми могла бы гордиться ее требовательная мать. — Так что не демонстрируйте мне свою ненависть, лорд Типтон. Я не стремлюсь завоевать вашу братскую нежность, даже если вы преподнесете мне ее на золотом блюде.
Трусость!
Это слово, прозвучавшее так жестоко и холодно в задремавшем мозгу Рейна, привело его в чувство. Очевидно, короткая перепалка с сестрой подействовала на него сильнее, чем он думал. Ну и наглость у этой девчонки! Она же ничего не знала о его жизни после смерти Девлина, когда все выжившие члены семьи настороженно смотрели на него, словно на какого-то демона, как Медлин его назвала. Но в ее словах была и доля правды, и это беспокоило Рейна. Мать очень бережно относилась к его сестре, что он всегда считал проявлением безграничной любви. А что, если Джослин все еще горюет по Девлину? Настолько, что это даже омрачило радость от рождения дочери?
Бабушка была счастлива, что могла возиться с девочкой и баловать ее. Рейн представлял, как она наполнила жизнь малышки любовью и вниманием. В то время как ее собственная дочь хоронила мужа, которого не стало вскоре после смерти любимого старшего сына и исчезновения нежеланного второго. Разве не могло разочарование Джослин быть достаточно горьким, чтобы она стала бессердечно напоминать своему третьему ребенку о том, как ей не повезло, что она родилась женщиной? Бабушка, должно быть, умерла, когда девочке было не больше пяти лет. Она была рядом достаточно долго, чтобы оставить по себе добрую память, но не так долго, чтобы защитить Медлин от злого языка родной матери. Может быть, именно поэтому его сестра проводила большую часть времени в своем саду и окрестных лесах? Медлин могла не бояться, что ее мать там появится.
«Боже мой, — подумал Рейн, протирая глаза, — сестра даже в мыслях не дает мне покоя». Если так будет продолжаться дальше, то к рассвету он будет стоять у ее двери, умоляя о прощении. Как здравомыслящий человек, Рейн понимал, что его неприязнь к Медлин абсолютно беспочвенна. Он не знал ее и не хотел знать. Но если его сердце будет открыто для нее, это будет означать, что он прощает и мать тоже. А к этому он был не готов. Во всяком случае, сейчас. А может быть, и никогда не будет готов. Медлин выросла без него и обойдется без него, становясь старше.