Славянская Европа V–VIII веков
Шрифт:
По вятичской земле проходил торговый путь, связывавший восточных славян с Поволжьем, Кавказом, Южным Прикаспием. По Волге и Оке поступали многие престижные ценности, которые оседали в руках северской и дулебской знати. Часть из них оставалась вятичам. В их курганах обнаруживаются, например, стеклянные бусы, в том числе мозаичные северокавказского происхождения. [1909] Славяне могли расплачиваться тем, чем была богата их земля — в первую очередь, пушниной. Волго-Окский путь старались контролировать хазары. Но никаких признаков их власти над вятичами в VIII в. нет. Культурное влияние Степи ограничивалось быстро стершимся волынцевским наследием. Кочевники беспокоили, разве что, вятичей своими набегами. Для защиты от врагов строились грады-убежища по Верхней Оке.
1909
Седов, 1982. С. 146.
Как уже говорилось, от восточных галиндов вятичи унаследовали обычай возводить курганы. При этом сами по себе ранние курганы вятичей мало отличаются от курганов других восточнославянских племен. После сожжения тела пережженные кости ссыпали кучкой или в урну. Затем над прахом насыпали курган, реже закапывали останки в уже сделанную насыпь. Отмечен случай, когда перед возведением курганов кости разбрасывали в их основаниях. В ряде захоронений найдены предметы убранства — стеклянные и сердоликовые бусины, железные пряжки, украшения из меди и бронзы. [1910] Курганы часто окольцовывали оградкой из деревянных столбиков. Уже «мощинцы» огораживали так свои курганы, а их соседи и сородичи на Верхнем Днепре — свои святилища. Таким образом, и эта деталь погребальной обрядности вятичей заимствована у туземных племен. [1911] Восприятие столь важного ритуала однозначно свидетельствует о том, что религия и духовная культура вятичей имели некие отличия от общеславянской. Впрочем, осведомлены мы об этом крайне мало. Сама культура восточных балтов, под влиянием которых вятичи оказались, отличалась от родственной славянской не столь уж глубоко. Именно этим и объяснялось легкое смешение балтов и славян — не только в землях вятичей, но и по всему Русскому Северу.
1910
Седов, 1982. С. 144, 146. Второй тип вятичских курганов с трупосожжениями — захоронения в домовинах («столпе», как определяет этот обряд летописец), возник, видимо, чуть позже, уже в IX в.
1911
Седов, 1982. С. 146; Седов, 1995. С. 203.
Словене на Волхове
В последних десятилетиях VII в. на заселенных кривичами и финнами землях Поволховья появились новые славянские пришельцы. Они называли себя «словене» и «венды». Последнее название отразилось в языке соседних финнов, но первое со временем стало господствовать. Пришельцы несли с собой новую культуру, сложившуюся за время их странствий из многих источников. Домостроительство и конструкцию стен своих градов они восприняли в наследство от славян Полабья и Поморья. Доля потомков или родни ободричей и поморян была здесь наиболее велика. От них словене унаследовали и свою внешность — среднюю ширину лица, довольно короткую голову, резко выступающий нос. С этого времени по Северу распространяются «дунайские» или «западнославянские» украшения, некоторые из коих ранее отмечены среди славян и авар Мазурского Поозерья. [1912] Новгородские средневековые предания хранили память об исходе «с Дуная». [1913] В землях кривичей появляются новые племенные названия, уводящие на Лабу и Одру, — смоляне, лупоглавы. Все это указывает на то, что Поволховья достигли славяне, увлеченные некогда в Мазуры аварским нашествием, прошедшие через Прибалтику и вытесненные оттуда в основной своей массе куршами. Часть этих вендов осталась в Прибалтике, сохранив свое племенное имя и память об особом происхождении, но постепенно смешалась с новыми своими соседями, ливами. Большинство же достигло будущей Новгородской земли, увлекши при этом с собой и отдельные группы балтов. [1914]
1912
Седов, 1982. С. 64, 66; Восточные славяне 2002. С. 168–169; Седов, 2002. С. 540; Лебедев, 2005. С. 258, 460–462. Все эти факты, с разной степенью точности, указывают на VII или даже на начало VIII в. как на время появления в Поволховье предков ильменских словен. Оснований отодвигать эту дату к V в. даже на основе последних находок в Удомельском Поозерье (Исланова И.В. Этнокультурные процессы в Удомельском Поозерье в эпоху железа и раннего Средневековья // Новгород и Новгородская земля. История и археология. Вып. 8. Новгород, 1994. С. 18–23; Седов, 1995. С. 245–246; Исланова И.В. Удомельское Поозерье в эпоху железа и раннего средневековья. М., 1997. С. 126–129; Седов, 2002. С. 368–369), видимо, недостаточно. Обратившись к материалам раскопок, можно убедиться, что обнаруженные ранние памятники датируются расширительно в пределах V–VII вв. Это вполне укладывается в датировку наиболее ранней сопки Приладожья расширительно VI–VII вв. (Седов, 1982. С. 64). Датировки отдельных «престижных» предметов вообще едва ли могут удревнить датировку памятника в целом — на одном из поселений VIII–IX вв. Ильменского Поозерья обнаружена использовавшаяся фибула IV в. (Лебедев, 2005. С. 515).
1913
Впервые в Новгородском своде 1411 г., который вошел в Новгородско-Карамзинскую летопись: ПСРЛ. Т. 42. СПб., 2002. С. 361. Затем в тверской Рогожской летописи (ПСРЛ. Т. 15. М., 2000. Стб. 9) и общерусском «Софийско-Новгородском своде» 1418 г. (см. Софийскую 1 летопись старшего извода: ПСРЛ. Т. 6. Вып. 1. М., 2000. Стб. 4).
1914
Седов, 1982. С. 65; Седов, 1995. С. 178 (о миграции куршей в VII–VIII вв. и вытеснении прибалтийских вендов из Курземе). См. еще: Витов М.В. Антропологическая характеристика населения Восточной Прибалтики (по материалам антропологического отряда Прибалтийской экспедиции 1952–1954 гг.) // Вопросы этнической истории народов Прибалтики. М., 1959. С. 575–576.
Некоторые из пришлых «родов» предпочли влиться в складывающийся племенной союз кривичей. Так поступили смоляне и лупоглавы, которых затем мы находим на Смоленщине — от смолян и получившей свое имя. Другие больше дорожили независимостью и принялись обустраиваться на свободных землях. Как раз в это время понижение уровня Балтики привело к высыханию болот, сужению рек. В новых поймах можно было спокойно заниматься переложным земледелием — которого пока не знали ни кривичи, ни тем более финны. [1915]
1915
См.: Седов, 1995. С. 241, 243.
Согласно преданию XVI в., первоначально «пришли словене с Дуная и сели у озера Ладожского, и оттоле пришли и сели около озера Ильменя». [1916] Это предание в сопоставлении с археологическими находками оказывается достоверным. Именно к югу от Ладожского озера, в окрестностях Старой Ладоги, расположен древнейший словенский град Любша. По пути туда от Чудского озера или оттуда к Ильменю, у Репьи в верховьях Луги, обнаруживаем древнейшую из «новгородских сопок», давших имя словенской культуре. Памятник этот относится еще к VII в. Любша — первый град, выстроенный потомками полабских славян на новых землях. Его возвели в начале VIII или даже в конце VII в. на месте заброшенного или разрушенного финского городища. [1917]
1916
ПСРЛ. Т. 7 (Воскресенская летопись). С. 262.
1917
Седов, 1982. С. 64; Лебедев, 2005. С. 461.
Однако часть словен сдвинулась вверх по Волхову. Уже к концу VII в. они обосновались в верховьях реки, в Ильменском Поозерье. Отдельные их группы проникали на восток от озера, в том числе к Удомельскому Поозерью, где расположено селище Юрьевская Горка. Здесь они встречались и смешивались с местными финскими племенами — вадьялами (водью), «чудью» (сету?), а также с вепсами (весью), знакомыми уже по Приладожью. Одним из старейших центров расселения словен в Поильменье стало селище на ручье Прость в новгородской округе, возникшее еще в VII в. [1918] Здесь словене-венды, пришедшие из Прибалтики, становились ильменскими словенами. Село на Прости расположено всего в 300 м от древнего святилища Перынь, с которым связано еще одно предание о заселении Новгородчины и происхождении словен.
1918
См.: Седов, 2002. С. 367, 369; Лебедев, 2005. С. 515.
Предание о князе Волхе (Волхве) записано в середине XVII в. Новгородский книжник уже при записи объединил его с книжной легендой о князе Словене, от которого якобы словене получили свое имя. Затем вместе с легендой о Словене сказание о Волхе вошло в довольно большой свод из книжных и народных преданий под общим наименованием «Сказание о начале Русской земли» или «Сказание о зачале Новаграда». [1919]
Согласно сказанию, после 14-летних странствий Словен и его сородичи обосновались на озере Мойско, которое Словен переименовал в честь своей сестры Ильмени. Место для поселения указало ему «волхвование». На Волхове он якобы основал град — «Великий Словенск». У Словена и жены его Шелони было два сына — Волхов и Волховец. По имени жены и сыновей Словена получили имя впадающие в Ильмень реки (по имени Волховца — «протока», вытекающая из Волхова и обратно в него впадающая). Волхов ранее звался у славян рекой Мутной. Почти все эти персонажи, как и брат Словена Рус с женой Поруссией и дочерью Полистью, вымышлены народной фантазией. Их небывалые имена в основном образованы от местных названий. Название «Ильмень», «Ильмерь», как и «Мойско», восходит к финским языкам. Так называли озеро разные финские «роды», с которыми встречались здесь славяне. Имя «Ильмень» воспринято, надо думать, от дружественной неровы (води, вадьялов), с которыми словене смешивались и имя которых позже получил Неревский конец Новгорода. Шелонь, Полисть — славянские, но вовсе не произведенные от личных имен названия. Наконец, ничего подходящего на роль «Великого Словенска», предшественника Новгорода, мы на верхнем Волхове вплоть до IX в. не обнаружим.
1919
Ранняя версия сказания о Словене и Волхве в Цветнике 1665 г.: Сперанский М.Н. Русская устная словесность. М., 1917. С. 303–304. Позднее, уже целое Сказание о зачале Новаграда, включено в Хронограф 1679 г. (Попов А. Изборник славянских и русских сочинений и статей, внесенных в Хронографы русской редакции. М., 1869. С. 442–447), в Мазуринскую летопись И. Сназина 1682 г. (ПСРЛ. Т. 31. М., 1968. С. 10–37) и в ряд других летописных компиляций (ПСРЛ. Т. 27. М., 1963. С. 137–142; Т. 33. М., 1977. С. 139–142; Гиляров Ф. Предания русской начальной летописи. М., 1878. С. 15–33; Подробная летопись от начала Российского государства. СПб., 1798. С. 6–12).
Река Волхов. Современный вид
Но с именем Волха, Волхва, дело обстоит сложнее. Звавшийся так князь-оборотень — герой не только средневековых преданий, но и народных былин Русского Севера. [1920] Одна из версий происхождения названия реки «Волхов» связывает его с финским словом velho ‘чародей’, которое само восходит к славянскому «волхв». Скорее, название происходит от финского же Olhava. [1921] Но имя героя «Волх» вполне может быть обратной славянизацией именно этого финского слова, в условиях смешения словен и «води». Река же «Волхов», «Волхово», «Волхова» у славян затем легко понималась как «река Волха». [1922] Все это помимо уникального содержания указывает на древность предания о Волхе. Оно сложилось в условиях славяно-финского слияния на землях Новгородчины в первые века ильменского племенного союза, в языческую эпоху.
1920
Тождество не вызывает сомнений: Иванов В.В., Топоров В.Н. Волх// Славянская мифология 1995. С. 108–110.
1921
Фасмер, 1988. С. 346.
1922
Так ее воспринимает не только Сказание, но и былинный эпос. Для информаторов Кирши Данилова Волхов — Волх-река, Вольх-река — что точно соответствует двум формам имени Волха у них же (Древние российские стихотворения, собранные Киршой Даниловым. М., 1977. Тексты №№ 10, 47).
Что же говорит о Волхве книжное сказание XVII в.? «Старший сын князя Словена Волхов, бесоугодник и чародей лютый среди людей, тогда бесовскими ухищрениями обманы творил многие, преобразуясь во образ лютого зверя коркодила, и залегал в той реке Волхове путь водный, и непокорных ему кого пожирал, кого, повергая, топил. Потому-то люди, тогда невежественные, сущим богом того окаянного нарекли, и Громом или Перуном нарекли его… Поставил же он, окаянный чародей, ночных ради обманов, собрания бесовского, градок малый на месте некоем, зовущемся Перынь, где и кумир Перунов стоял. И баснословят об этом Волхве невежды, говоря якобы «в боги сел» окаянный. Наше же христианское истинное слово, неложным многократным испытанием, вывели о сем окаянном чародее Волхве, что зло разбит и удавлен от бесов в Волхове и обманами бесовскими окаянное его тело отнесено было вверх по оной реке Волхову, и извержено на брег против волховного его городка, где ныне зовется Перынь. И со многим плачем тут был погребен невеждами окаянный, с великой тризной поганской, и могилу насыпали над ним очень высокую, каков обычай поганым. И через три дня после окаянного того тризнища просела земля и пожрала мерзкое тело коркодилово, и могила его просыпалась с ним на дно адово, так что и доныне, как рассказывают, знак ямы той не наполнится. Другой же сын Словена, младший, Волховец жил с отцом своим… и родился у Волховца сын Жилотуг, и протоку назвали по имени его Жилотуг, ибо в ней утонул еще в детстве».
Во времена образованного новгородца, записавшего сказание, в его героя кое-кто еще верил как в полубога. Полемика с подобными «невеждами» для автора весьма важна. Не она ли и заставила его записать языческий миф? Но спустя две сотни лет уже сам народ, носитель предания, стоял на точке зрения писателя XVII в. В новой записи предания, сделанной уже в XIX в., имя Волха исчезает, а персонаж рисуется сущим демоном: «Был Зверь-змияка, этот Зверь-змияка жил на этом самом месте, вот где теперь скит святой стоит, Перюнской. Кажинную ночь этот Зверь-змияка ходил спать в Ильмень-озеро с волховскою коровницею. Перешел змияка жить в самый Новгород…» Далее рассказывается, как князь Владимир окрестил Русь, как «Новый город схватил змияку Перюна да и бросил в Волхов. Черт силен: поплыл не вниз по реке, а в гору — к Ильмень-озеру; подплыл к старому своему жилью — да и на берег!». Владимир велел бросить «дьявола» обратно в воду и поставить на Перыни церковь. [1923] При отождествлении Волха и Перуна, которое мы видим уже в изначальном предании, подобное смешение эпох вполне органично. Кое в чем предание XIX в. дополняет средневековое, кое в чем повторяет. Скажем, в описании того, как «черт» поплыл против течения Волхова к «старому своему жилью» и там извергся на берег.
1923
Народная проза. М., 1992. С. 48. Текст № 20.