След на афганской пыли
Шрифт:
– Так и происходит.
– Не знаю, как вы отнесетесь к моему предложению? – Важный иранец проницательно посмотрел на Абу Джи Зарака.
Предводитель талибов сделал паузу, выдержал взгляд гостя и ничего не ответил. Иранец пригубил шербет из грубой фаянсовой пиалы, промокнул салфеткой пухлые губы.
– Этот мальчишка, – он внезапно перехватил запястье Миши, когда тот хотел подлить напиток в его пиалу, – он из тех заложников, которых вы захватили в Кабуле?
– Из них, – скромно подтвердил Абу Джи Зарак.
– Поздравляю, – искренне признался гость, – блестяще проведенная операция. Вы всегда отличались выдумкой и везением. Итак, мое предложение. Русских вы уже проучили, показали им их место на Востоке. Теперь самое время извлечь пользу и для себя…
– Я не совсем понимаю. – Улыбка предводителя талибов стала совсем уж неискренней.
– Заложников берут или с целью выкупа, или показательно убивают. Другого не дано. Он, – важный иранец покосился на мальчишку, – все же мусульманин, хоть и из России. Заложников можно выгодно продать.
– И американцы, и русские, и британцы не устают твердить, что не вступают ни в какие переговоры и сделки с похитителями, – прищурился Абу Джи Зарак.
– Слова, слова, слова… Не мне вам объяснять, что в реальности все обстоит совсем иначе. Все правительства стремятся выкупить своих граждан, конечно, неофициально. Западные политики боятся огласки в таких вопросах. Зато иранское правительство могло бы выступить посредником в этом деле. Я обещаю вам, что за каждого из похищенных заплатят… – Иранец закатил глаза, будто на своде пещеры были написаны круглые суммы в долларах.
Идейный вдохновитель талибов вскинул руку в предупреждающем жесте.
– Я что-то не то сказал? Извините, уважаемый, я меньше всего хотел вас обидеть. Если решили казнить – казните. У вашего народа свои счеты с русскими со времен войны с СССР.
Абу Джи Зарак тихо захихикал.
– Вы неправильно меня поняли. – Старик даже закашлялся и приложился к пиале с шербетом, услужливо поданной Мишей. – Деньги – это всегда хорошо, если они попадают в достойные руки. На них можно приобрести оружие, нанять людей, купить продажных чиновников… С недавнего времени деньги сами по себе меня не интересуют. Их у меня очень много.
– Я даже могу уточнить сколько, – не удержался от реплики иранец.
– Не сомневаюсь. Времена изменились. На нашу землю пришли американцы, британцы… Я постарел и устал воевать.
Иранец не стал возражать:
– Кажется, понимаю, куда вы клоните. Раньше или позже это должно было прозвучать.
Взгляд гостя стал холодным, словно он смотрел не на полевого командира, каждому слову которого боевики подчинялись, как слову пророка, а на уже окоченевшего покойника. Ревностного служителя исламской революции не мог интересовать человек, решивший выйти из игры. Но он тут же спохватился, не стоило показывать свое настроение так открыто.
– Ваши заслуги могут быть учтены… – начал было иранец.
– Я не первый год воюю, прячусь в пещерах. Я знаю, что бывает с людьми, решившими уйти от дел. Жизнь жестока, и это справедливо. У меня есть встречное предложение. В мои руки попали не только заложники, но и исламские святыни. – Абу Джи Зарак, как картежник – джокера из рукава, извлек красочный буклет и протянул важному иранцу.
Тот внимательно листал страницы и не мог скрыть своего восхищения.
– Я думал, многие из них давно утеряны для исламского мира.
– Посмотрите, «Магрибский список» Корана.
Пухлые губы иранца дрогнули, язык прошелся по ним.
– И что вы хотите в обмен?
– Я еще не сказал, что предлагаю вам сделку.
Брови удивленно взлетели вверх.
– Я могу предложить хорошую цену.
– Деньги меня не интересуют, – твердо произнес предводитель талибов, – я готов передать эти бесценные духовные сокровища Ирану в обмен на гарантии для себя и своих людей. Я не стану в тягость вашему правительству. У меня хватит средств купить хороший дом в пригороде Тегерана, кое-что инвестировать в вашу экономику и спокойно дожить до конца своих дней.
– Да продлит Аллах ваши дни, – автоматически вставил собеседник.
– Единственной мыслью, которая позволяла мне держаться все эти годы, было: умереть в своей постели. Я никогда не стремился стать мучеником. У меня из-за войны даже не было времени совершить хадж. А это самый большой грех.
– В конце концов, пророк позволял тем, кто не может совершить хадж в святые места, просто пройти это расстояние в своем доме, деревне…
– …в тюремной камере в Гуантанамо, – зло улыбнулся Абу Джи Зарак. – Пророк говорил о больных, заключенных и обессиленных. Я хочу исправить все ошибки своей жизни.
– Я должен подумать. – Важный иранец усердно тер виски, морщил лоб.
– Вас что-то смущает, уважаемый? – вкрадчиво встрял в его раздумья Абу Джи Зарак. – Я ничего не прошу для себя лично. Денег на мое содержание не потребуется.
– Деньги, деньги… – обронил гость, – не надо напоминать о них. Дело совсем не в этом. У нашего президента и без того отношения с Западом складываются ужасно, мы сами живем на грани войны с Америкой. Вас одного мы примем охотно, с распростертыми объятиями… Пусть с вами будет еще десять соратников… Но принять полторы сотни боевиков мы не можем, это сразу же станет международной проблемой.
Абу Джи Зарак, не мигая, смотрел на мерцающий огонь факела.
– Я понимаю ваши чувства, – вкрадчиво шептал гость, – бросить тех, с кем вместе проливал кровь, боролся с неверными, нес знамя Ислама.
Идейный предводитель талибов никак не реагировал. Казалось, он впал в транс.
– Эй, вы слышите меня? Мы не можем принять всех ваших людей. Кем-то придется пожертвовать. – Последние слова важный иранец проговорил так тихо, словно боялся, что своды пещеры сумеют запомнить их и эхом донесут до сподвижников Абу Джи Зарака.