Следствием установлено
Шрифт:
— Вы читали эти письма?
— Читал? — переспросил Жердев. — Знамо, читал! Он этими цидулями хотел молодую жену от курортов отвадить! Так мне и сказал: «Вот возвернется, а я ей эти письма выложу! Повертится на горячей сковородке!»
Я ему говорил: «Так то же неправда! Что она, дурочка, чтоб поверить?» — «А ей верить без надобности, — говорил он, — пусть думает, что я поверил, а то над нами бабы скоро такую вольность возьмут, что и не дыхни!» Женка-то у него молодая! В соку!
Жердев подмигнул Осокину.
— Я тоже не поручился бы! А он
Осокин глядел в маленькие, заплывшие жиром глазки Жердева и дивился непроходимой его тупости и подлости.
— Нет, не в суд он подал! — сказал Осокин. — Хуже, много хуже, гражданин Жердев! Жену он застрелил!
Жердев утирал в эту минуту пот со лба, рука его замерла.
— Как это застрелил?
— Двумя выстрелами: в грудь и в затылок. Наповал! Убил!
— Выходит… — промямлил Жердев.
— Очень скверно выходит! — подтвердил Осокин.
— Ну, нет! — вдруг встрепенулся Жердев. — Нет! Не из-за писем он такое сотворил! Не из-за писем. Охрименко, я скажу вам, не глупый мужик, совсем не глупый, и даже очень хитрый! Молчалив, а все видит… Наблюдает! Нет, товарищ следователь… Не тот анекдот!
— Если не письма причина, так что?
— Этого я не знаю, только не письма! Я его фронтового дружка отправлял. Скуластый такой… Морду на лошади не объедешь, может, знаете? Билеты ему добывал… Ждали поезда, так выпили малость. Он меня спросил, как тут на Охрименко смотрят на новой его работе. Ничего, говорю, смотрят. Мужик он аккуратный, для такой службы подходящий. Он и говорит, Охрименко подходящий, а вот жена его, так она, дескать, сука первостатейная! Я спросил, в чем же эта ее первостатейность проявляется. Того тебе, ответил он, знать не положено!
— Когда вы этого «дружка» провожали?
— Перед тем, как ей в Сочи уехать! Должно, в апреле либо в конце марта!
— Куда вы его провожали?
— В Белоруссию, до Минска ему билет оформлял! Что же мне теперь делать, товарищ следователь? В чужой похмелке?
— Пока трудно сказать, гражданин Жердев, один совет могу дать: не соваться в чужие похмелки…
14
— С поездами умело! — одобрил Русанов. — Не сочтите за похвалу, пока это не выходит из ряда, в каком и находится следовательская работа. Логика и терпение в нашем деле добрые помощники. Можно признать, что теперь мы располагаем кое-чем существенным… Как нам ни навязывали ревность, она отпадает. Я нисколько не сомневаюсь, что ревность нам навязывал сам Охрименко. Ну а как насчет невменяемости, патологического опьянения?
— Пожалуй, даже чересчур вменяемый! — ответил с усмешкой над собой Осокин. — Виноват, поторопился.
— Бывает, — смягченно заметил Русанов. — Теперь мы располагаем доказательствами, что Охрименко готовил исподволь гнусную провокацию против жены. Исподволь и хладнокровно, но не убийство! При его изворотливости убийство носит…
Русанов замолчал, подыскивая подходящее слово.
— Внезапный характер! — подсказал Осокин.
— Уточним, — предложил Русанов. — Внезапный для стиля поведения Охрименко. Он не готовил убийство, отсюда и симуляция самоубийства, а потом и симуляция невменяемости. Хитрый человек, изворотливый и решительный! Далее держать его в больнице общего типа я не нахожу возможным. Мы обязаны его обезопасить. Постановления о предъявлении Охрименко обвинения и об его аресте составлены?
— Документы готовы!
Русанов внимательно прочитал оба постановления и тут же санкционировал арест Охрименко.
— И вот что, Виталий Серафимович! Давайте сделаем еще одну попытку воззвать не к совести, а к разуму обвиняемого. Попытайтесь его допросить еще раз в больнице. Быть может, увидев и оценив то, чем мы располагаем, он предпочтет признание наивному притворству? Что его заставило поднять руку на жену? Почему «лягавая»? Что за этим скрывается? Пока мы не получим исчерпывающих и убедительных объяснений, это дело закончить мы не сможем.
…Больной поправлялся. На этот раз, войдя в палату, Осокин застал его у окна. Охрименко курил и пускал дым в открытое окно. Он, похоже, даже обрадовался Осокину или, по крайней мере, изобразил что-то похожее на радость. Вполне приветливо произнес:
— Давненько не навещали! Я уже подумывал, не забыт ли, не заброшен. Надо бы нам к развязке, гражданин следователь.
— Это вы правы, — согласился Осокин. — Пора к развязке, Прохор Акимович! Пора. Все от вас зависит.
— От меня не зависит! Когда зависело, не тянул, да — неудача. Второй раз рука не поднимается.
— И не поднимется, — заверил Осокин. — Попроще придется обойтись. Я вас не торопил, Прохор Акимович, вы имели возможность все обдумать и не спеша вникнуть в свои обстоятельства. Теперь я вас прошу отнестись к моим вопросам с полной ответственностью, в поддавки играть мы с вами не намерены!
Охрименко загасил сигарету, отошел от окна и сел на кровать. Мрачно взглянул на Осокина и покачал головой.
— И как вам, гражданин следователь, не надоест этакая канитель? Я все сказал без утайки. Все, что помню.
— Когда я думаю о вашем деле, Прохор Акимович, порой мне жаль вас, а как послушаю, так хочется на все махнуть рукой. Сами вы, Прохор Акимович, удавку на себе затягиваете!
— Говорил же, на ваш суд мне наплевать! — воскликнул Охрименко. — Я готовлюсь к суду божьему!
— Божьим судом, Прохор Акимович, ни я, ни вы не распоряжаемся. Вот относительно земного суда есть у меня для вас неприятная новость. Вынужден предъявить вам, гражданин Охрименко, обвинение в умышленном убийстве вашей жены Елизаветы Петровны Охрименко, совершенное с особой жестокостью.