Следы в Крутом переулке
Шрифт:
Совершая обход своих трех палат, я мысленно то и дело возвращался к этому убийству. Да, сомнений нет: следы, которые мы обнаружили в Крутом переулке, вели дальше. Дальше, чем мы тогда предполагали. Но как далеко?
— Доктор, вас к телефону, — вбежала в палату сестра.
— Срочно?
— Товарищ Привалов.
Честно признаюсь, я ждал его звонка с нетерпением.
— Я хотел бы повидать вас, доктор. Скажем, завтра утром. Часов в десять. Или даже раньше. Как сможете.
В это время ко мне домой должен был зайти Чергинец. Да и утренний обход я не мог отменить.
— В одиннадцать, — ответил
— Хорошо, — сказал прокурор. — Жду вас в одиннадцать. Дело важное, доктор. Не опаздывайте.
— Не возражаете, если приду с Чергинцом?
— Напротив, буду рад. Я собирался ему позвонить. До завтра.
11
Привалов хорошо помнил, как прошлой осенью Костюченко выражал сомнения, верно ли поступил прокурор, когда «привлек общественность», чтобы узнать подробности пребывания Сличко в городе. Привалов сумел тогда убедить своего помощника, что «общественность» — доктор Рябинин с Чергинцом — не подведет, и оказался прав. Что Костюсь охотно признал. Но тогда же, осенью, участие самого Костюченко ограничилось несколькими разговорами с прокурором, о которых Привалов не ставил в известность своих добровольных помощников. Ныне же, судя по всему, дело может зайти значительно дальше, чем осеннее. С другой стороны, Рябинин и Чергинец и сейчас могут помочь. Конечно, не в расследовании, а только беседами с людьми, которые ни в чем не замешаны, но что-то могут знать или узнать у сестер Осмачко. Поэтому Привалов и обсудил с Костюченко степень их, так сказать, возможного участия.
В дверь постучали. Это был старшина Польщиков, вернувшийся с кладбища.
— Слушаю вас, товарищ старшина.
— Значит, так… — начал Польщиков, но тут зазвонил телефон. Привалов жестом остановил милиционера, снял трубку.
— Слушаю. Да, готов.
Сообщение Костюченко было коротким. Материалов оказалось не слишком много. Из бывших партизан, из тех, кто писал отчеты, в живых остались четверо.
Костюченко рассуждал логично: до появления Сличко в Новоднепровске никто себя не обнаружил, значит, Сличко испугал кого-то, может быть, грозил кому-то, может, мог выдать, если бы попался сам.
«Даже из того немногого, чем мы располагаем, ясно, что в отряде был предатель», — ответил Костюченко.
— А если рассуждать иначе: не мог ли тот погибнуть позднее? Или умереть после войны? Все-таки столько лет прошло.
«Но ведь Сличко и Петрушин кому-то помешали?» — вопросом ответил Костюченко.
— Тогда, пожалуйста, сегодня же отправьте телеграмму в Ташкент. И, если можно, выясните все про остальных — кто и что, чем занимаются, семьи и так далее. Завтра к одиннадцати ждать тебя? Успеете? Ну, спасибо.
Нажав на рычажок, Привалов сказал Польщикову:
— Еще один звонок, и я выслушаю вас. — Он набрал номер. — Лейтенант Осокин на месте? Передайте: когда освободится, я жду его. — Положил трубку. — Ну что, товарищ Польщиков, свежие следы возле могилы были?
— Сплошная грязь там, и никого нет. — Польщиков даже показал на свои сапоги.
— Завтра утром сходите, пожалуйста, и проверьте — на месте кол или нет.
Теперь он ждал с нетерпением прихода Осокина, того самого лейтенанта, который докладывал ему на кладбище. Привалов не стал торопить Осокина как раз потому, что чем
Привалов не мог отделаться от ощущения, будто что-то неясное и зловещее маячит впереди, как бы в конце дороги. Он ведь и осенью не посчитал дело Сличко закопченным после его смерти. Более того, и обстоятельства смерти полицая не считал до конца выясненными. Просто тогда не было возможности исчерпать все версии: бывают дела, когда только время способно разрешить загадки и сомнения. Привалов ждал новых событий и ошибся лишь в одном: не ожидал, что они последуют так скоро. Но хоть и не ожидал, внутренне был готов к повой схватке с прошлым.
В окно он видел лишь коричнево-серую от плесени степу да кусочек серого неба над ней. Спустя неделю будет у него уже новый кабинет в новом здании. Придется привыкать ко всему новому, а желания покидать свой мрачноватый, с чересчур высокими потолками кабинет нет и никогда у него не появлялось. Да и этот, с позволения сказать, пейзаж — стена соседнего дома, закрывавшая высокое окно, — его не раздражал: напротив, помогал сосредоточиться.
Он ждал Осокина и резко обернулся на стук в дверь. По это пришел помощник подписать кое-какие бумаги. Привалов подписывал их быстро.
— Святослав Владимирович, сегодня совещание в горкоме партии. Сам Карташев проводит, — напомнил помощник. — В семнадцать часов. Вы обещали быть.
— Я позвоню Геннадию Александровичу. Извинюсь. Придется тебе пойти. Я буду занят.
В эту минуту попросил разрешения войти лейтенант Осокин.
— Так что сходи на совещание. Кто-то должен быть от прокуратуры, — сказал Привалов и отпустил помощника. — Давай, лейтенант, делись своим уловом.
— Вам, Святослав Владимирович, могу весь отдать.
— Уже можешь?
— Могу. Но, увы, не слишком-то богатый улов.
Рассказанное Осокиным, однако, позволило Привалову создать если не подробную картину происшедшего на кладбище, то, во всяком случае, вполне подходящий эскиз. Хотя причина Появления там Петрушина необъяснима, нет сомнений, что он оказался у могилы Сличко не один и провел с кем-то не менее получаса. С кем-то пил и мадеру. И этот кто-то унес с собой бутылку. Он же, улучив момент, ударил Петрушина тупым предметом по голове, затем несколько раз — головой о косяк гранитного памятника.
До ограды Петрушин все же добирался самостоятельно. Каким образом ушел неизвестный, остается неясным. Но молоток, найденный в кармане ватника, к смерти Петрушина отношения не имеет. На рукоятке следы только его пальцев: молоток новый, сработанный недавно, в употреблении побывать не успел. Но с какой-то же целью Петрушин захватил его с собой, отправляясь на ночную прогулку. Или попал он на кладбище случайно? Кол же на могилу Сличко забивали не этим молотком, а, по всей вероятности, тем же тупым предметом, которым нанесли удар Петрушину. Какой же дорогой ушел неизвестный, у которого обувь размером поменьше, чем у Петрушина? Мокрый снег и заводская гарь могли, конечно, скрыть какие-то следы. Впрочем, не так уж важно, как он ушел. Важно, что он был здесь, забил кол, распил с Петрушиным мадеру.