Слезинка на щеке
Шрифт:
По дороге в такси с ней случилась странная вещь. Как будто, при всем ее безграничном отчаянии, у нее стало пробуждаться второе дыхание. Может быть, и не без причин. Она выстояла перед Джино. Не сломалась — как это было всегда. Она ему ответила, повернулась спиной и вышла. Наверное, Джонни Орион передал ей частицу своей жизнестойкости. Когда оказывают давление, надо напрягаться, а не разваливаться на части. Надо себя держать так, как ей это удалось сейчас. Не устраивать истерику, не впадать в панику, а действовать со спокойной решимостью. Джонни помог бы ей, если
Перед глазами у нее стоял образ Бет, наполняя ее болью. Как она смеется, как она спит. Ее руки помнили мягкое тепло этого маленького доверчивого тельца, и потеря отдавалась в ней болью.
Перед домом Каталонаса стояла еще одна машина — Фернанды.
У Доркас не было ни малейшего желания встречаться с Фернандой, но она внутренне собралась перед встречей.
Ее впустила горничная гречанка, и, по крайней мере, ее не застало врасплох, когда она вошла в гостиную и увидела Фернанду, стоящую перед портретом Константина Каталонаса.
Фернанда оглянулась без тени недовольства на лице.
«Вот это сюрприз! А я думала, куда ты делась».
«Я ездила встречаться с Джино», — напрямик сказала Доркас.
Фернанда сморгнула, но разговора не поддержала. Она отошла в угол, где стоял большой турецкий мангал — медная жаровня из серии тех, какими в холода отапливали старинные турецкие дома. Его боковины были выполнены в виде изогнутых лепестков лотоса и покрыты изящной чеканкой.
«Прелестная вещь, как ты думаешь? — сказала Фернанда. — Мне бы хотелось найти такую же, чтобы послать домой, для моей гостиной».
Доркас смотрела на нее с изумлением. Ее всегда поражал талант Фернанды отрешаться.
Фернанда тяжело опустилась на колени и занялась матерчатым узлом, который находился внутри жаровни.
«Я так любопытна, не могла удержаться, чтобы не взглянуть. Посмотри, что я нашла, Доркас!»
Она размотала мягкую ткань, и Доркас увидела лицо мраморного мальчика. Она увидела, что это оригинал, та самая голова, которую они с Джонни нашли утром на Филеримосе.
«Видишь — с триумфом произнесла Фернанда. — Я знала, что Джино не мог стоять за этим нападением на Джонни. Ты рассказала такую дикость, дорогая. Не годится так наскакивать на людей». Она прикрыла голову и с невинным видом отошла от жаровни.
«Послушай, — сказала Доркас. — Перестань мешать в одну кучу реальность и вымысел. Константин Каталонас был партнером Джино. Он украл голову из музея по подстрекательству Джино. Теперь Джино хочет ее получить. Он — соучастник преступления. Константин мертв, и Джино хочет вывезти эту голову и Бет из страны. Если ему это удастся, мы никогда его больше не увидим. Равно как и Бет, и мраморную голову. Взгляни на этот раз в лицо фактам, Фернанда. Перестань обманывать себя в отношении Джино».
Фернанда посмотрела на нее с пренебрежением: «Надеюсь, что все эти свои дикие фантазии ты оставишь при себе. Мадам Ксения вернет голову в музей, и все утрясется. В конце концов, Бет в моих руках. Остынь, дорогая, горничная идет».
Девушка, запинаясь, передала им извинения мадам. Она плохо себя чувствует и в данный момент никого не может видеть. Пусть они ее простят. Как-нибудь в другой раз…
«Ну и ладно, — сказала Фернанда. — Я хотела кое-что у нее узнать, но это подождет. Ты идешь, Доркас? Я тебя подвезу».
«Нет, спасибо, — сказала Доркас, — я останусь и увижусь с мадам Каталонас, хочет она того или нет».
Фернанда поколебалась, как бы собираясь возразить, но в Доркас, видимо, ощущалась ее новоприобретенная решимость.
«Не думаю, чтобы мне было приятно навязываться хозяйке», — произнесла Фернанда и надменно выплыла из комнаты.
Пока горничная ожидала, Доркас взяла с соседнего столика пачку греческих сигарет. На чистой белой нижней стороне пачки можно было писать. Она достала из сумки карандаш, написала на ней несколько слов и отдала девушке. Затем, как ранее Фернанда, она стала ждать перед портретом Константина. Казалось, что он улыбается ей в ответ с сардонической усмешкой, как будто ему прекрасно известно, какую мучительную цепочку событий вызвали к жизни его проделки. Но в его лице присутствовала и грусть — на нем лежал отпечаток отчаяния, которое почувствовала в нем Доркас в тот раз, когда Джино прислал его за ней. Теперь Константина уже не приходилось бояться.
Горничная быстро вернулась, сказав, что мадам Каталонас примет миссис Брандт. Она провела ее в студию, где мадам Ксения сидела за столом своего мужа. Сегодня на ней был свободный светло-серый халат, в котором она выглядела воинственной жрицей. На ее бледном лице, казалось, жили только глаза. Доркас пересекла комнату и подошла с ней поздороваться.
«У вас есть известия от моего мужа?» — спросила та поднимаясь.
«Извините, новости плохие, — мягко сказала ей Доркас— Вы, по крайней мере, будете знать, что произошло».
Мадам Ксения вновь села. «Пожалуйста, продолжайте. Он мертв?»
Доркас рассказала то, что она только что узнала от Джино: что Константин вместо него летел в самолете, потерпевшем крушение. Джино жив и находится на Родосе. Он приехал, чтобы найти мраморную голову, которую Константин забрал из музея.
На лице мадам Ксении была написана смесь отчаяния, скорби и гнева. Она встала, облокотившись на стол, одной рукой подобрав складки своего серого платья. Хоть ее горе и было неподдельным, она не смогла удержаться, чтобы не устроить из него спектакля.
«Это Джино послал его на смерть! — закричала она. — Это Джино убил Константина!»
«Не намеренно, — прервала ее Доркас. — Он не мог знать, что самолет попадет в аварию».
Женщина не обратила на это внимания.
«Эти мерзавцы! Они вдвоем уничтожили его!»
Она быстро прошла к бюсту Ванды Петрус и сдернула с него покрывало.
«Вот она, та, которая пыталась украсть у меня любовь мужа. Эта вероломная женщина! Вот кого надо во всем винить. Ее и ее злосчастного братца!»
Доркас устало повторила последнее слово: «Братца?»