Слишком много блондинок
Шрифт:
Меня взволновала тема «Я, люди и удача», а ко всему прочему, хотелось получше разобраться в Паше — вдруг он окажется поверхностным или же за его рассуждениями скрывается застарелая обида на весь мир.
— Я понимаю, о чем ты, — снова прервал он меня. — Я когда был ди-джеем, очень замечательно во всем разбирался. Говорил — это говно, это — шедевр, а вот этому за это руки надо оторвать. Но как только начинаешь делать что-то свое, проникаешься просто невероятным уважением к творчеству — даже самому отстойному — других. Понимаешь, что написать хоть одну, даже плохую строчку, — это ого-го как трудно, это совсем не то, что прочитать
Мы помолчали и одновременно, не сговариваясь, завернули в переулок, ведущий к Пашиному дому.
— Вот я, например, хоть завтра, — заговорил Паша, — могу написать несколько стопудовых хитов. Это очень просто сделать — механизм ясен как божий день. Такая-то музыка, такие-то аккорды, гармония, тут — вот такую строчку вставить, здесь — другую. И все — гоп, е-е. Раскрутят на радио, снимут видео, отправят чесать страну… Но я знаю — это не мое, а если душа не лежит, выйдет никому не нужная дрянь, и обо мне все через пару лет забудут. Даже если ерундой занимаешься, надо чтобы от души шло, а не через руки.
Подловив себя на странной мысли, что хочу быть рядом с ним — поддерживать его, делить радости и трудности, и чтобы он меня тоже поддерживал, и чтобы вместе — навсегда, я даже как-то перепугалась.
— Варенье можно здесь купить. — Паша потянул дверь магазинчика.
Мы купили варенье — смородиновое и клубничное, а еще сахарные сердечки, сухари с изюмом, ванильные сушки и вприпрыжку, высоко задирая обледеневшие ноги, побежали к нему.
Кое-как разобрав комнату — сложив всю аппаратуру в кучу, накрыв ее пледом, застелив матрас покрывалом и включив обогреватель, мы устроили чаепитие прямо на постели. Включили телек, по которому заканчивался сериал про убийства.
— Блин, опять про маньяка пропустил! — расстроился Паша.
— Ты смотришь «Ментов»? — с излишней осторожностью спросила я.
Благодаря английской школе, филфаку и знакомым интеллектуалам в пятом поколении мне до сих пор хочется оправдываться за то, что я смотрю телевизор, пачками глотаю детективы и слушаю Аллу Пугачеву. То есть мне, конечно, наплевать — кто что по этому поводу думает, но все-таки, несмотря на то что мне якобы плевать, я до сих пор занимаю оборонительную позицию, если меня уличают в пристрастии к «Тайнам следствия».
— Как ни обидно, нет, — ответил Паша. — То есть смотрю, но редко. Почему-то именно в это время меня нет дома. Вчера ухватил самый конец первой части про серийного убийцу, а сегодня не успел.
— В семье Ивановых не знают, что такое зубная боль… — донеслось из телевизора.
— Потому что папа напился и выбил всей семье зубы, — продолжил Паша.
Я расхохоталась.
— Слушай, — заинтересовалась я. — А вот если бы ты решил продать душу и плодить хиты, как кроликов, ты бы какое амплуа выбрал?
— О! — обрадовался Паша. — Только шансон! В смысле то, что у нас называют шансоном — блатные романсы. Я бы дал такого жара, такие бы сиротские песни сочинял, что все зеки рыдали бы.
— Только тебе надо было бы отрастить бороду…
— Борода у меня растет клочьями — эта часть образа отменяется, — заявил он. — Я бы отпустил усы и подстригся налысо.
— А
— Офигенно! Я бы стал таким пижоном! Ходил бы в белом костюме с отливом, под ним — красная рубашка, ботиночки ручной работы, на шее голда в три пальца, руки — в алмазах. Ездил бы на черном лимузине, женился бы на красавице с десятым размером и сделал бы такую обстановочку в квартире — стиль «Версаче».
— Ага, — подхватила я. — И чтобы на стенах портреты родственников в исторических нарядах — у меня даже художник знакомый есть, и рамы — с позолотой и амурами.
— Да, и все это здесь, в этой квартире, — развеселился он. — И стенка непременно черная, с золотом и самым дорогим сервизом на двадцать четыре персоны.
— И солярий в углу, тоже самый навороченный! Типа — чем мы хуже Дональда Трампа.
Так мы развлекались, пока Паша не переключил на Non-Stop TV. На экране замелькала вчерашняя Римма из «Ночных снайперов», я, Алиса, мои откровения со сцены, потом снова я, уставившись в камеру косыми от пьянства глазами, сказала: «Алиса — тупица». После показали Алису, произнесшую что-то жизнеутверждающее, утренних ведущих, Ларису: все они были такие миленькие и приветливые по сравнению со мной… То ли я и впрямь чудовище, то ли это заговор…
— Не нервничай. Когда… если… я стану знаменитым, — утешил меня Паша, — тогда пусть хоть в людоедстве обвиняют. Буду самым скандальным исполнителем — начну со всеми ругаться и всех поносить.
Я посмотрела на него и подумала, что продала бы душу дьяволу… нет, не продала бы, но точно заложила бы под низкие проценты… за то, чтобы он бросился на меня, заключил в объятия… Паша был таким притягательным. Таким соблазнительным, но в то же время отчужденным, что я совершенно запуталась. Если я ему не нравлюсь — как женщина, то зачем, спрашивается, он со мной валандается? Если нравлюсь, то почему он ютится в углу матраса — в противоположном от меня углу? Что не так? Прикинув, имеет ли смысл предпринять попытку штурма, я застеснялась, испугалась поражения и решила — пусть все развивается естественно.
Но естественности, к сожалению, добиться не удалось. Как только мы оказались под одеялом, я потянула к нему свои похотливые ручонки, Паша меня обнял, мы расцеловались… Но во всем этом чувствовалось напряжение.
— Что такое? — взвизгнула я.
Вообще-то, мне хотелось, чтобы мой голос звучал спокойно и уверенно — как у психотерапевта, но вышло истерично и противно.
— Я волнуюсь, — произнес Паша.
— Почему? — недовольно спросила я.
— Потому что ты мне очень нравишься, — сказал он.
— И?..
— Я переживаю, потому что ты меня больше возбуждаешь здесь, — он положил руку на сердце, — чем там. Я не импотент, — ответил он на мой недоверчивый взгляд. — Я правду говорю. Ты же можешь потерпеть? Или это для тебя так важно?
— Важно, — буркнула я, — но я потерплю.
Из его объяснений я ничегошеньки не поняла, но расспрашивать отчего-то не хотелось. Чувствовала я себя неловко. Тем более я слышала — с мальчиками такое бывает, если они влюбляются. С одной стороны, это хорошо, а с другой — непонятно. Может быть, я ему вовсе несимпатична, или резко разонравилась, или у него проблемы… И мне хотелось его безумно. Прямо сейчас. Решив в конце концов, что все в моей жизни — через пень колоду, на этом смирилась и заснула, погрузившись в какие-то мутные эротические грезы.