Слишком много блондинок
Шрифт:
— Это твоя новая девушка?
Спросила она это совершенно равнодушно, так, как можно было бы произнести: «У тебя новая прическа?»
Паша что-то промямлил, а я заявила:
— Нет, я его мама.
Мы все с натугой посмеялись, но едва Олеся отошла, накинувшись на какую-то пафосную девицу, я сделала то, о чем в глубине души жутко мечтала. Я, показав кукиш последствиям, спросила:
— Ты ее трахал?
Паша вздрогнул:
— Почему ты спрашиваешь?
— Потому что она смотрела на тебя так, словно портрет твоего члена лежит у нее под подушкой!
«Боже, боже, что я творю?» — недоумевала
— Какого черта ты притащил меня сюда — чтобы трепаться с этой шалавой? — вопила я.
Спохватившись, Паша поволок меня из зала в какую-то комнатенку без окон, где валялась верхняя одежда. Я заметила его куртку и свою дубленку.
— Успокойся, — сказал он.
— С какой стати? — надрывалась я. — Почему я должна спокойно смотреть, как тебе на шею вешается какая-то Корейка, а?! Какого хрена! Может, на нее-то у тебя стоит?!
Паша толкнул меня в гущу пальто, а я схватила чей-то рюкзак и принялась молотить им его. Одной рукой он закрывался, а другой выкручивал мне руку с сумкой… Тут в комнату вбежал охранник, и я взревела:
— Пусти меня, пусти! Не смей ко мне прикасаться!
Паша отпустил, а я подхватила дубленку и выбежала на улицу.
Я неслась по заснеженному проспекту, сгорая от возмущения, пока не поняла, что миновала уже десятый светофор, а все еще мчусь с такой скоростью, будто позади — взвод маньяков. Я рухнула на лавку при автобусной остановке, отпугнув какого-то бомжа, и выхватила из кармана сигареты. По чуть-чуть приходя в себя, я попробовала обдумать сложившееся положение.
1. Паша, безусловно, странный тип с извращенной фантазией. Это подтверждается тем, что все знакомые мне его друзья — мерзость (кроме Вани и Маши, которым он наверняка навязывается, а они из врожденной деликатности делают вид, будто рады его видеть) и что две девушки, которых я видела (Алиса и Олеся) — сучки-щучки и даже имена у них похожие.
2. Мы десять дней живем как муж с женой, ведем совместное хозяйство, спим в одной постели, но он меня не хочет. Сволочь! Или голубой. Скорее всего, он — бисексуал с паталогической страстью к стервозным блондинкам. Так иногда у голубых бывает — им требуется женщина, и они, как ни странно, выбирают именно ту, что далека от их гомосексуальных идеалов. Он предпочитает ярко выраженный женственный тип, а я ему нужна, чтобы… заполучить мою квартиру!
3. Хоть я и истеричка, при желании могу взять себя в руки, потому что истеричкой я стала только от чувства неразделенной любви, которым я могу осчастливить достойного мужчину, а не бисексуала с паталогической страстью к стервозным блондинкам.
Подогрев в себе негодование, я вскочила с лавочки, выбежала на дорогу и только собралась ловить машину, как поняла, что у меня ничего нет. Ни ключей, ни телефона, ни денег — все осталось у Паши в сумке. Я же схватила только дубленку, начисто забыв о том, что даже разочаровавшимся в великом чувстве женщинам требуются деньги.
— Тем лучше! — мстительно
Мы с таксистом прыгали под окнами и сигналили не меньше получаса. Хорошо, что мне попался добрый и отзывчивый водитель — я наврала, что у меня украли сумку, а муж спит и не слышит. Дверь в подъезд была закрыта — именно сегодня в Федином парадном дежурил вздорный старикашка-вахтер, который до часу ночи то ли спал на своих нарах за лифтом, то ли шлялся по соседним вахтершам, а ровно в час ночи запирался и ни на что не реагировал.
Наконец, в окне появилась Федина голова.
Он спустился, заплатил за дорогу, выслушал слезливую историю об утере сумки и повел меня наверх. Я делала вид, что приехала с развеселой вечеринки, что мне очень хорошо — я вся такая возбужденная и радостная.
Мне в голову забрела шальная мысль, что лучший способ раз и навсегда отделаться от Паши — «изменить» ему с Федей. Типа я сожгу все мосты и проверю свою сексуальную привлекательность.
Спустя несколько минут мы уже лежали в кровати, яростно целуясь и комкая вещи. Все было как обычно — Федю я хорошо изучила и даже успела к нему привыкнуть, но я никак не могла избавиться от ощущения, что мы оба — в полиэтиленовых костюмах, через которые все холодно, невкусно и далеко. Вместо Феди я представляла Пашу — милого, теплого, нежного… Меня передернуло — изнутри подкатил ком, глаза взмокли, и мне вдруг стало так обидно за Пашу, несправедливо обиженного и брошенного, и так стыдно за себя.
Я беззастенчиво отшвырнула Федю, разрыдалась, кое-как оделась и бросилась на него, умоляя срочно выдать мне до завтра сто рублей. Вела я себя как безумная, намеренно переигрывая, чтобы Феде захотелось побыстрее от меня избавиться, не выясняя, что происходит. Потому что мне все-таки было перед ним стыдно за то, что я его разбудила, возбудила, а теперь бессовестно бросаю. Получив деньги, я бросилась вниз — слезы капали за воротник, выскочила из подъезда и скоро уже звонила и стучала Паше в дверь.
Мне приходило в голову, что он мог запросто не доехать до дома, но я, уповая, что он уже там — за дверью, была готова ждать его хоть неделю, свернувшись на коврике… Я боролась с чувством вины — и за дебош и за то, что, не раздумывая, бросилась в объятия другого мужчины… и жутко боялась, что он меня вытолкнет взашей.
Дверь открылась. На пороге возник грустный Паша в трениках.
— Ты один? — сухо спросила я.
— Угу, — нехотя ответил он.
Передо мной пронеслись тысячи вариантов развития ситуации — объяснения, обязательства, клятвы… но я выбрала один-единственный: кинулась ему на шею, бормоча, что «я — идиотка, прости, пожалста, больше никогда не буду»…
— Я тебя ждал, — сказал он, поглаживая меня по спине. — Сразу же поехал домой, думал — вдруг ты придешь в себя и вернешься.
— Я это, — хлюпала я, — того…
Я прочистила содой желудок — от волнения меня затошнило, а Паша заварил ужасно крепкий и почти невыносимо сладкий чай.
Согревшись чаем, я лежала тихо и ласково, прижавшись к нему, он неожиданно стал обнимать меня с нарастающим пылом, а правой ляжкой я почувствовала, как он твердеет и упирается…
Я боялась шелохнуться и все испортить.