Сливки. Портреты выдающихся современников кисти А.Никонова.
Шрифт:
…Путешествует (равно как и рисует) Конюхов не ради славы и какого-нибудь спорта, а просто потому, что ему интересно! К финишу последней регаты он шел вообще вне зачета. Ведь главное не победа, главное – покататься. Впрочем, иногда он во время путешествий попутно «делает науку».
– Кажный день я раз в три дня брал пробы забортной воды для науки, когда плыл. Забрасывал ведро в море… Чистое, правда, ведро… В разных местах. И на карте отмечал эти места: координаты записывал.
Энергии Конюхова можно позавидовать. Миллионный долг его ничуть не угнетает. Цифрами он вообще распоряжается на удивление легко, десятки и сотни тысяч долларов из Феди выпадают просто походя. Яхта – 150 тысяч долларов. Экспедиция на Эверест – 70 тысяч. Еще одна какая-то яхта у него в Эмиратах строится. Федор планирует ее продать арабскому шейху за полмиллиона долларов. А личного имущества у художника (ну, на случай конфискации, например) – всего только старый черно-белый телевизор. Небожитель, одно слово. С ним и сидеть-то рядом боязно. Чувствуешь свою кацапскую ущербность: долгов не наделано, жизнь прожита зря…
И вместе с тем Федя – самый человечный человек. Завсегда может дать совет, как вести себя в той или иной сложной жизненной ситуации:
– В Непале всегда с утра на голодный желудок нужно выпить рому или водки, чтобы все время в печени был алкоголь. Тогда вот эти все вредные лямбы, ну как их… не живуть там.
Скоро легкий на подъем Конюхов опять уедет из Москвы. Шило у него в одном месте. В душе.
– На собаках по Аляске поеду: я после морей очень за север соскучилси.
О стоимости проекта я уже даже не стал спрашивать. Да и зачем говорить о презренном металле с художником?
«ЗЕМНАЯ ИСТОРИЯ КОНЧАЕТСЯ ПОРАЖЕНИЕМ ХРИСТИАН»
Портрет дьяка Андрея Кураева
Ехал я себе после работы домой на машине. Никого не трогал. Напротив, слушал радио. И на одной из программ на интересный разговор наткнулся. Уже и к дому подъехал, а из машины не вылез – дослушать хотелось. Так сильно заинтересовался. Хотя по радио поп выступал. А я человек не верующий во все эти религии. Более того, если бы у меня был пистолет, меня можно было бы назвать воинствующим атеистом. Но у меня нет пистолета. И когда я слышу слово «духовность», мне не за что хвататься. Молча терплю.
Теперь представляете, как меня этот человек в радио заинтересовал! Тем более, что человека-то я знал. Это был Андрей Кураев. Дьякон. Довольно раскрученный прессой гражданин. Он умный и хорошо говорит, хотя и фундаменталист. Но кто не без греха? Нужно мягче к людским недостаткам относиться… В общем, послушав, какие идеи толкал немирской человек Кураев, я решил в натуре разобраться с ним и чисто конкретно попросить ответить за свои слова, а попросту говоря, прояснить свои позиции. Стрелку отец Андрей забил мне в храме.
…Я пришел в церкву, когда там шло какое-то религиозное мероприятие. Разнокалиберные священники в желтых халатах пели протяжные песни. Мне почему-то сразу бросилось в глаза, что один из самых молодых служителей культа сильно похож на Дункана Маклауда. Он был без бороды и без усов, с такой же, как у бессмертного, копной волос, собранной сзади в хвост. Я бы ничуть не удивился, если бы по окончании литургии (или как оно там называется?) «Дункан» вдруг одним движением вытянул из-за спины меч и красивым махом с разворота подрубил бронзовую стойку со свечками. Пожалуй, я бы даже принял это за логичное и весьма эффектное по своему психологическому воздействию завершение всей церемонии. Ибо сказал Господь: «Не мир я принес, но меч!»
Замечтавшись об этих феерических картинах, я даже не заметил, как ко мне подошел Андрей Кураев. Со времен нашей последней встречи диакон несколько раздобрел, округлился в умном лице, но выглядел все равно энергичным, а его знаменитые очки-телевизоры так вообще не претерпели никаких изменений. Я, кстати, давно заметил, что люди добреют от сытой жизни. Потому что сытость – это не суть обжорство, а просто добрый умиротворенный и осмысленный образ жизни. Когда наступает сытость, человек округляется, как бы стремясь приблизиться к самой идеальной фигуре, созданной Всевышним, – шару. И в этом я вижу единство внешнего и внутреннего.
Я искренне поделился с отцом Андреем своими наблюдениями по поводу его душевно-телесного пополнения:
– Вы поправились, святой отец. Не всегда, наверное, получается посты соблюдать при ваших-то постоянных разъездах?
– Наоборот. Постная пища как раз располагает к полноте.
– Зачем же вы нездорового образа жизни придерживаетесь? Но, в принципе, можно попробовать в качалку походить, железо двигать…
Мы сидели с Кураевым прямо в храме, у окошка, на деревянном сундуке, в котором местные церковнослужители зачем-то хранили красную ковровую дорожку (нас потом согнали, а дорожку достали). А рядом с сундуком возвышался какой-то гражданин в очках и как зачарованный глядел на красный глазок диктофона. Гражданин стоял не далее, чем в полушаге от меня, буквально дыша мне в затылок, что меня ужасно нервировало. Я несколько раз бросал невежливые взгляды в сторону загадочного гражданина, но он моих красноречивых намеков в упор не понимал. Так и хотелось отпихнуть гражданина ногой, но в храме такие действия предпринимать было бы немного неприлично.
– Не могли бы вы прояснить, что имели в виду, когда говорили о том, будто России в ХХI веке не будет? Я знаю, у вас даже теоретическая работа есть под названием «О нашем поражении». Откуда такой пессимизм?
– Земная история кончается поражением христиан. Об этом в Евангелии честно предупреждается словами Иоанна Богослова в «Апокалипсисе»: «И будет дано Сатане вести войну со святыми и победить их». Нет, сохранится, конечно, сообщество людей, собравшихся вокруг веры, чаши с причастием… Но церковь в социальном смысле проиграет. Не будет христианской школы, христианской политики, христианской культуры. Во многом этого нет и сейчас.
В историческом смысле я пессимист, и мне кажется, что большевистский режим сломал хребет русскому народу. Поэтому сейчас русский народ похож на собаку, которая еще может лапками скрести, но ни свою конуру, ни хозяйский дом охранять не может. Взять хоть то обстоятельство, что в России нет православного терроризма, нет русского националистического терроризма.
– Это плохой признак?
– С точки зрения диагностики жизнеспособности общества, это плохой признак. Терроризм сам по себе – это выплеск злой, разрушительной энергии. И если русский националистический терроризм в России начнется, я первый буду против него проповеди произносить.
– Но в душе, небось, будете радоваться?
– Ну, со стороны, как врач радуется тому, что в организме есть признаки жизни. Это, конечно, черная энергия, но это хоть какая-то энергия. А если человека бьют по лицу, под дых, насилуют его, а он никак не реагирует, одно из двух – или он святой, или труп.
– Так, может, наш народ святой?
– А можно вы будете меньше вмешиваться в разговор? Потому что интервью не с вами, по-моему…
– Я умер.