Сливово-лиловый
Шрифт:
— Я была счастлива и расслабилась. Мне хотелось бы вползти в тебя, даже не смотря на то, что ты был так зол.
Он улыбается, а затем спрашивает:
— Что ты чувствовала, когда он прикасался к тебе?
— Это было неправильно, это было ни приятно, ни возбуждающе. Я знаю, что принадлежу тебе, и что ты не выносишь, когда кто-то прикасается ко мне. Теперь это глубоко укоренилось. Я не забыла урок.
— Хорошая девочка, — хвалит он, потом вздыхает, — придется подать петицию в городской совет. Мне срочно нужна башня, чтобы запереть мою собственность.
—
— Ох, нет, так нет. Я просто женюсь на тебе и перееду с тобой в гребаный канадский лес. Или в австралийскую глухомань. Далеко-далеко от других людей. Только мы вдвоем.
— В австралийской глубинке потребность в градостроителях не будет особенно высокой.
— Снова правда. Тем не менее, я думаю, что идея продлить наши безмятежные выходные до 365 дней в году абсолютно заманчива.
— М-м-м, но, к сожалению, я умру от голода до конца первых 365 дней, если мне придется сидеть на том вибраторе, чтобы поесть.
— Ты действительно необыкновенная женщина… — говорит Роберт, въезжает на задний двор, паркует машину и глушит двигатель.
— Почему?
— Любая другая зацепилась бы за «выйти замуж». Ты зацикливаешься на важных вещах. Еда и работа.
— Мне необязательно замуж…
— Я знаю это. Феминистка в тебе всегда проявляется не в том месте, да?
Роберт улыбается и наклоняется, чтобы меня поцеловать.
— Похоже на то. Я принадлежу тебе, Роберт. Даже без свидетельства о браке. Ты знаешь это.
Я выхожу и наблюдаю поверх крыши машины за ним, подошедшего к багажнику и достающего продукты. Он захлопывает багажник и запирает машину, смотрит на меня и говорит:
— Ты возьмешь мою фамилию. В этих вещах я старомоден и абсолютно антифеминистичен.
Я смеюсь и качаю головой.
— Нет.
Классическое «Да, я хочу. Пожалуйста, заставь меня» нет.
Роберт усмехается. Он понял.
Глава 54
Два дня спустя во время обеденного перерыва моя мама приходит и приносит мне переданные от Мони схемы вязания крючком — копии из книг и журналов. «Спасибо небесам за шредер», — думаю я.
— Мони была в восторге от тебя. Ты очень помогла ей.
— Я ничего не делала, мама.
— Кто был тот парень, который приходил?
Ну, ясное дело, что Мони по горячим следам все рассказала моей матери — и что мама, не теряя времени, желает уточнить последние сплетни у первоисточника.
— Его зовут Дэвид, и он коллега моей подруги.
— Мони говорит, что вы выглядели довольно близкими? Настолько близкими, что сначала она подумала, что это и есть Роберт. Что случилось, дорогая?
— Нет. Мони ошибается. Ей следует сосредоточиться на своих шапках и перестать совать свой нос в то, что ее не касается. Хочешь кофе?
Мама кивает, и я веду ее на кухню, которая, к счастью, оказывается пуста. Мы наливаем себе и садимся.
— Аллегра, ты не могла бы подменить меня еще раз через шесть недель? — спрашивает мама, и
Желания нет, но я знаю, что она просит меня только тогда, когда это действительно важно для нее.
— Я знаю, что ты должна сначала спросить Роберта… — продолжает она, неверно истолковав мое пожимание плечами. — Можешь дать мне знать в ближайшее время? Тогда я смогу забронировать курс.
— Что на этот раз?
— «Созерцание, путешествие в эго». Семинар с групповыми и индивидуальными беседами и сидением в тишине.
— Ради Бога!
— Знаю, знаю. Но для меня это важно. Мне нужно это пространство для моих чувств, иногда я даже могу поплакать, и это приносит мне много пользы.
— Я никогда не пойму.
— Чего? — спрашивает она, добавляя в кофе еще одну ложку сахара.
— Почему ты сидишь в комнате полной незнакомцев, думаешь о своих чувствах, а потом плачешь.
— Я бы тоже предпочла остаться наедине с кем-то близким, но не могу. А ты можешь, Аллегра?
— Да. Я научилась этому, это был сложный процесс, но теперь могу это сделать. Однако, я выбираю не такой путь, как ты.
— Путь боли? Или что ты имеешь ввиду?
— Иногда боли. Однако чаще «лежание в тишине». Так сказать.
— Что ты имеешь ввиду?
— Когда Роберт привязывает меня к кровати, оставляет меня с завязанными глазами и неспособную двигаться, тогда в этом также есть что-то от созерцания, медитации. Иногда он дает мне пищу для размышлений, иногда спрашивает о вещах и чувствах, которые я считаю очень, очень личными, настолько личными, что я запираю их внутри себя. Он необязательно требует ответа, но хочет, чтобы я подумала об этом. Чаще всего я даже отвечаю. Добровольно. Потому что приняла решение по-настоящему дать волю своим чувствам и прожить их в безопасном пространстве, которое предлагает Роберт, в атмосфере, где я знаю, что он никогда не осудит меня за то, что я чувствую.
— Ты плачешь перед ним?
— Да. Даже часто. По разным причинам, но всегда приятно выпустить слезы.
— Я никогда не плакала перед мужчиной, с которым была в интимных отношениях.
— Вау, — говорю я, — это грустно, мама.
— Я чувствовала бы себя слабой, если бы сделала это. Я не хочу этого, это не для меня.
— Я знаю, мне это знакомо. Но не считаю слабость чем-то уж плохим. Только не перед Робертом. Мы с тобой совершенно разные в этом, мама.
— Во время последнего посещенного мной подобного семинара, я плакала так ужасно, как никогда в своей жизни. Ты знаешь почему?
— Нет, не знаю.
Кладу ладонь на руку матери и ободряюще улыбаюсь ей. Она хочет рассказать мне, я чувствую это.
— Потому что отобрала у тебя твоего отца. Я ведь никогда его не искала. Я украла у тебя самого важного мужчину в твоей жизни, а у него дочь. Это было неправильно, и в глубине души всегда чувствовала, что то, что я делаю, — полная ерунда. Но смогла позволить этому чувству выйти на поверхность только сейчас, на этом семинаре. Прости, дорогая. Но я не могу исправить это.