Сливово-лиловый
Шрифт:
— Ох. Ну, это уже выглядит совершенно иначе. Вы были в Лос-Анджелесе дважды?
— Да, — радостно отвечает Сара, — а после второго раза он натянул поводья, и стало плохо. Он, наверное, думал, что сделал мне достаточно добра, и теперь моя очередь.
— Он тоже ездил с тобой в Лос-Анджелес? — спрашивает меня Фрэнк, и я качаю головой.
— Нет. Он был со мной только один раз в Брегенце. И мы ничего там не покупали.
— Чем же вы занимались?
Я прочищаю горло и смотрю вниз.
— М-м-м, он пошел на фестиваль, а меня связал и оставил
Я вижу, как Роберт рефлекторно сжимает кулак. Такие истории его бесят. Никогда нельзя оставлять связанную нижнюю одну, никогда! Можно покинуть комнату в своих четырех стенах — тоже ненадолго — но никогда не покидать дом. В отеле должен оставаться в номере. Я знаю, о чем он думает: «Если бы у меня возникли проблемы, если бы бондаж оказался слишком тугим и кровообращение было прервано, или, в худшем случае: что, если бы отель загорелся?»
Я знаю, что Роберт никогда не оставит меня одну связанной, тем более тогда, когда у меня кляп во рту. Даже если не использует его, то никогда не выходит из комнаты более чем на четверть часа и находится в пределах слышимости. И обычно прокрадывается назад в спальню, стоит у двери, наблюдает за мной, созерцает объект, в который превращает меня. Он обожает лицезреть меня.
— Он особо не дарил мне подарков, — говорю я, быстро возвращаясь к нашей предыдущей теме.
Официантка приносит наши напитки и принимает заказ на еду. Сара рассказывает о допросе и разговоре с прокурором, о попытках Марека повлиять на нее.
— Он звонил моей маме, — делюсь я, и Сара тихонько смеется, качая головой.
— Марек в отчаянии. Мне его почти жаль. Но только почти.
— Точно, — говорит Фрэнк, — пожалуйста, не забывай, как он с тобой обращался. И, пожалуйста, не забывай, что он «запер» тебя.
— Да, — отвечает она и кладет свою руку на его, — но, пожалуйста, не забывай, как невероятно тебя это возбуждало.
— Возбуждало. Ну и?
— Роберта это оставляет совершенно холодным.
— Не мое, — говорит Роберт, обнимая меня за плечи. — Если я хочу Аллегру, мне не хочется искать ключи, отпирать замки, убирать металл. К тому времени, как закончу с этим, я забуду, чего действительно хотел. Особенно в моем преклонном возрасте…
Фрэнк улыбается и смотрит на Сару. Выждав для приличия две минуты, оба исчезают.
— Хм, как жаль… — говорит Роберт и оглядывается, — было бы слишком хорошо…
— Что? — спрашиваю я, кладя руку ему на бедро.
Мне нравится, что я всегда могу касаться его, что он не держит меня на расстоянии, чтобы создать искусственно холодную дистанцию. Демонстрация власти между нами присутствует всегда. Нам не нужны эти холодные игры — и я бесконечно благодарна за это. Вот так мне всегда хотелось жить. Это кажется правильным, наполняющим и освобождающим.
— Двор здесь очень красивый. Но теперь, когда Фрэнк и Сара собираются заняться сексом в туалете, можно рассчитывать на то, что нас выгонят отсюда с дальнейшим запретом еще до десерта.
Роберт улыбается
— Нестрашно, — бормочу я и решаю наброситься на него сразу же по приходу домой, — десерт мне не нужен.
— М-м-м. И у меня есть ты. Раздвинь ноги, Аллегра.
— Что? — спрашиваю я, с ужасом глядя на него.
— Ты меня поняла, и советую делать то, что я говорю.
Я нерешительно ставлю ступни рядом, немного выпрямляюсь и раздвигаю ноги. Роберт не двигается. Посторонний человек, вероятно, даже не смог бы сказать, увидел ли он то, что я только что сделала. Роберт не собирается щупать меня между ног, он просто хочет посмотреть, послушаюсь ли я.
— Хорошая девочка, — шепчет тот мне на ухо, — ноги остаются открытыми весь вечер. Ты не закидываешь ногу на ногу, не скрещиваешь в лодыжках, ты просто все время будешь держать их слегка расставленными.
Я ничего не говорю, как раз находя свое место в Зоне, готовясь сконцентрироваться до конца вечера.
— Ты меня поняла, Аллегра?
— Да, Роберт.
— Хорошо. Видишь вон ту семью под оливковым деревом?
Я смотрю в том направлении и вижу пару и двоих детей — близнецов, кажется, — около четырех лет от роду.
— Да я вижу. Ты знаешь их?
— М-м-м-хм-м. Она заканчивала школу вместе со мной, будучи в то время на седьмом месяце беременности. Она отдала ребенка на усыновление. Нам всегда было интересно, кто отец. Главным подозреваемым был молодой учитель биологии, проявлявший чрезмерный интерес к беременности. Но она молчала, как могила. Мы так и не узнали.
— Тебя это действительно интересовало в то время? — спрашиваю я, откидываясь назад.
Не могу представить, чтобы Роберта так волновали сплетни, только не в школе. Представляю его действительно крутым парнем, которому было наплевать на подобные вещи и на то, что другие люди думают о нем. Он, конечно, только позже обнаружил, что ему нравятся сплетни, и сегодня довольно ярко продемонстрировал это, по крайней мере, я так себе это представляю.
— Нет. Но это стало большим событием в школе. Было невозможно пройти мимо. Помни о своих ногах, Аллегра, — напоминает он, и я понимаю, что скрестила их в лодыжках.
— Извини, пожалуйста, — говорю я, тут же исправляя осанку.
Фрэнк и Сара возвращаются, выглядя возмутительно натрахавшимися и сияя, как медные гроши.
— У тебя на шее помада, друг мой, — замечает Роберт, постукивая себя по шее, чтобы показать Фрэнку, где следы. — Слева.
Фрэнк берет салфетку и вытирает шею.