Сливово-лиловый
Шрифт:
— Мама, это нормально. Это была твоя философия, это есть твоя философия, твоя вера. Я никогда не скучала по отцу. Невозможно тосковать по тому, чего не знаешь. Мы были командой, и у меня было хорошее детство. Ты не должна сожалеть об этом из-за меня. Но есть кое-кто, кому ты причиняешь гораздо больше боли, чем мне, своим отношением.
— Правда? — удивленно спрашивает мама, прищурив глаза. — И кому же?
— Ты всегда говорила о том, что мне не нужен отец, что отцов вообще переоценивают, и что они все
— Да это так. Я была очень радикальной и бескомпромиссной.
— Правильно. Интересно, как дедушка относится к этому?
— Дедушка?
— Да, дедушка. Твой отец. Кого ты этим уничижала и унижала. Мужчина, который тебя вырастил и выкормил, который, по его рассказам, научил тебя плавать и кататься на велосипеде. Чтобы услышать от своей взрослой дочери, что он совершенно бесполезный и патриархальный мудак, единственной целью которого было угнетение женщин.
— Я никогда не смотрела на это с такой стороны.
— Потому что ты думаешь только в одном направлении. Вперед.
— Ты нет?
— Да, конечно, большую часть времени. Ты научила меня так думать. Но мой образ жизни требует определенного количества раздумий и размышлений, меньшей импульсивности, чем ты показывала своим примером.
— Ты всегда думала, прежде чем говорить, Аллегра. И я всегда этим очень гордилась. Спасибо за пищу для размышлений, дорогая. Я поговорю с дедушкой.
— Хорошо. Он будет счастлив. Я спрошу Роберта о субботе, а потом позвоню тебе, мама.
— Разве это не слишком… глупо для тебя? — спрашивает она и качает головой, потому что не может понять.
— Нет. Это заземляет меня. Мне приходится сосредоточиваться на этом, это почти медитативно. Я должна следить за своим тоном, за своим выбором слов. Роберт обычно улыбается, когда я спрашиваю его о чем-то подобном. Он рад этому, потому что я проявляю к нему уважение, выражаю почтение. И всегда говорит «да». Это формальность, ритуал, который мы соблюдаем и который нравится нам обоим. Не более того.
Дверь открывается, и входит Роберт, чтобы взять себе кофе. На нем черный костюм, потому что до обеда он, как и большинство коллег из «Фишер и Грау», был на похоронах бывшего коллеги. На самом деле в бюро оставались только Михаэль, Инга и я, потому что мы не знали покойного. Остальные сотрудники присутствовали на похоронах.
— Привет, — говорю я, и он улыбается.
— Привет, моя красавица, привет, Регина. Что привело тебя сюда?
— Я просто хотела принести Аллегре схемы вязания и выпить кофе. Как раз собиралась уходить.
Роберт использует интимный момент и целует меня — только в щеку, но все же.
— Было плохо? — спрашиваю я, и он кивает.
—
— А кто умер? — обеспокоенно спрашивает мама.
Она боится, что это был кто-то из семьи Роберта, и об этом не знает. Я улыбаюсь, зная свою мать достаточно хорошо, чтобы понимать, что ей будет за это стыдно.
— Архитектор, который работал здесь еще три года назад. Вышел на пенсию, и вскоре после этого у него диагностировали рак. Он умер на позапрошлой неделе.
— О, его звали Ритер?
— Да, — подтверждает Роберт и достает молоко из холодильника.
— Я читала объявление в газете. Их было очень много.
— Да, было прилично.
— Роберт, — говорю, пользуясь благоприятным моментом, — маме нужно, чтобы я снова была в клубе в субботу через шесть недель. Будет ли это нормально?
Роберт улыбается, как я и предполагала. Мама внимательно за нами наблюдает. Он смотрит на календарь на стене и считает недели.
— Это будет двадцать второе, верно?
— Да, двадцать второго.
Мама кивает и достает из сумочки дневник.
— Да, все в порядке, — отвечает он, и я благодарно улыбаюсь ему.
***
Вечером мы с Сарой и Фрэнком идем в очень идиллический ресторан с фантастически красиво оформленным задним двором. «Как будто из фильма», — думаю я и восхищаюсь многочисленными растениями, старыми каменными стенами и искусной иллюминацией. Атмосфера действительно классная. Если еда будет вполовину такой же, это может стать моим новым любимым местом в городе. Сара и Фрэнк обнаружили эту жемчужину и пребывают в полном восторге.
— Кстати, меня вызвали, — говорит Сара, пока мы ждем выпивки.
— Действительно? По какому поводу?
— Потому что за ним начали следить, когда он был со мной. Я совершенно не знаю, что какие дела прокручивал Марек, но прокурор хочет допросить меня об условиях жизни, особенно о жилищных условиях и подарках, которые он мне дарил.
— Сара подумывает не упоминать «пояс верности», — усмехается Фрэнк и берет Сару за руку.
— Что за подарки он тебе сделал, чтобы заинтересовать прокурора?
— Нижнее белье Victoria’s Secret, сарафан от Vera Wang, брючный костюм Gucci. Что-то в том же роде.
— Ну, — говорит Роберт, немного сбитый с толку, — это не так уж невероятно дорого или необычно… В частности, белье Victoria's Secret действительно не так уж и дорого. Бюстгальтеры стоят около пятидесяти евро.
Я бросаю на Роберта недоуменный взгляд. Откуда он так точно знает, сколько стоят эти бюстгальтеры?
— Это даже не главное. Дело в том, что Марек летал со мной в Лос-Анджелес на шопинг. Дважды за четыре месяца.