Сливово-лиловый
Шрифт:
— Подождешь в машине? — спрашиваю я, стоя перед входной дверью и ища нужный ключ.
— С чего бы? Я что, собака?
— Судя по тому, как ты смотрел на меня ранее, я бы предположила, что ты раненый щенок бигля… — ухмыляюсь я, указывая на «Volvo 460» 1995 года выпуска. — Это машина Барбары. Твой заклятый враг в гостях.
— С ней я справлюсь, не волнуйся. Она что, серьезно покрасила свою машину в сливово-лиловый цвет или у меня галлюцинации? — спрашивает Роберт, прищурившись.
— У тебя нет галлюцинаций.
Отпираю входную дверь и захожу в коридор.
— Вернемся к твоему сравнению, детка. Я выглядел как кто? Как раненый щенок бигля? Это относится к прозвищам или просто к общему неуважению, Аллегра?
Я сглатываю и прикусываю губу. Затем ухмыляюсь и встаю на цыпочки, чтобы поцеловать его. Мы теряемся в нашем поцелуе, который, начавшись нежно, становится все более и более страстным. Лучи вечернего солнца, падающие через окно на лестничную площадку, заливают лицо Роберта золотым светом, когда тот, отстранившись от меня, несколько секунд молча смотрит на меня.
— Ну и? — тихо спрашивает он, слегка наклонив голову.
— Это можно отнести к категории неуважения, — отвечаю я, поднимая руку прежде, чем он успевает что-то сказать, — но…
— Есть «но»? Это что-то совершенно новенькое…
Роберт скрещивает руки на груди и выжидающе смотрит на меня. Явно в предвкушении от того, что же будет дальше.
— Нельзя кусать руку, которая испечет пирог с ревенем… — ухмыляюсь я, и Роберт разражается смехом.
— Во-первых, это шантаж, во-вторых, я вовсе не собирался тебя кусать.
— А что ты собирался? — тихо спрашиваю я и смотрю в пол.
Он снова прижимает меня к стене, шепча мне на ухо:
— Я подумал о приличном тугом кляпе, который предотвратит дальнейшие наглые словоизлияния и визит полиции заодно, об очень большой дозе имбирного сока для твоего клитора, о строгом бондаже с интегрированным «Magic Wand». Пока ты не начнешь рыдать от отчаяния, от похоти, от желания. Пока не раскаешься и не извинишься искренне, моя красавица. Я загоню тебя так далеко, что ты не сможешь глаз на меня поднять еще несколько дней после этого. Тебе знакомо это чувство, и ты его любишь, верно? Когда ты так глубоко в Зоне, что каждый взгляд заставляет тебя краснеть, каждый маленький жест заставляет хотеть опуститься на колени и предложить себя мне, независимо от того, что я решу сделать с тобой.
— Да, — тихо стону я, прислоняясь лбом к его ключице.
Роберт так хорошо меня знает. Он точно знает, что вызывает во мне, как довести меня именно до той грани, где желает меня видеть.
— Смотри на меня, когда говоришь со мной, сука, — тихо говорит он и усмехается, когда я поднимаю глаза.
Последовавший за этим горячий поцелуй прерывается тем, что один из соседей моей матери громко топочет вниз по лестнице — и своим появлением выбрасывает меня из Зоны. Это кстати, ведь мне действительно не хотелось бы в таком состоянии предстать пред светлыми очами Барбары и моей мамы. Роберт берет меня за руку и прижимается
— Добрый вечер, Аллегра, — приветствует она, увидев меня над краем своей корзины.
— Здравствуйте, фрау Кнопп, — отвечаю я и улыбаюсь.
Она останавливается на нижней ступеньке и разглядывает Роберта сверху вниз. Затем кивает ему и продолжает свой путь.
— Поздравляю, — шепчу я, когда мы уже стоим перед дверью маминой квартиры, — ты снискал благосклонность строгой Кнопп.
— Я не ожидал ничего другого. Единственные женщины в мире, которые имеют полный иммунитет к моим чарам, это Барбара и Инга. Хотя у Инги он развился только тогда, когда она узнала все мои темные секреты.
Я улыбаюсь и отпираю дверь.
— Привет, мама! — кричу я и иду прямиком на кухню.
— Привет дорогая. Привет, Роберт, — отвечает мама, и мы приветствуем Барбару, которая улыбается нам, поджав губы.
Я запрыгиваю на столешницу рядом с микроволновкой, Роберт присоединяется к Барбаре за кухонным столом.
— Как бабушка и дедушка? — спрашиваю я, бросая ошарашенный взгляд на огромную гору ревеня в ящике под кухонным окном. Думаю, там не менее двадцати пяти килограммов.
— Бабушка в порядке, дедушка тоже. Аллегра, дорогая, у меня есть к тебе просьба.
— Даже не думай, мама, возьму максимум три кило, — отвечаю я и указываю на гору ревеня.
— Нет, нет, я вовсе не это имею в виду. Барбара и я собираемся на семинар на выходных, Марайка в отпуске, а Констанца заболела. Моника не хочет открывать женский клуб одна в субботу. Как думаешь, смогла бы ты помочь с восьми до двух? Все, что тебе нужно будет делать, это готовить кофе и отвечать на телефонные звонки. Мони сделает все остальное. Вообще-то, она легко могла бы сделать это одна, но не хочет… Ты же ее знаешь. Это возможно?
Я глубоко вздыхаю и смотрю на Роберта, молча прося его одобрения. Выходные обычно принадлежат ему — и, возможно, он уже что-то запланировал.
— Лады, — говорит Роберт и кивает.
— Хорошо, я приду. С восьми до двух, ни секундой дольше.
— Ты только что спросила его разрешения?
У Барбары падает челюсть.
— Да, спросила. Это называется договоренность, Барбара. Это делается в гармоничных отношениях.
— Регина, вряд ли ты серьезно можешь позволить работать там женщине, которая должна просить у мужчины разрешения провести утро вне дома.
— Барбара, пожалуйста, оставь это. Ты тоже вполне можешь обойтись без семинара и заняться этим, если тебе не нравится мое разрешение ситуации.
— Что за семинар? — спрашиваю я, изящно меняя тему.
Не потому, что мне интересно. Эта феминистско-эзотерическая дребедень, которой увлекается моя мать, никогда не входила в мои интересы.
— Двухдневный семинар. В субботу идем на «Женский принцип — широк как небо», а в воскресенье на «Осознанное самосознание и самолидерство». Я в предвкушении, это определенно откроет несколько новых перспектив.