Словарь имен собственных. Метафизика труб (сборник)
Шрифт:
Она ласково водила пальцем по моему лицу, восхваляя необыкновенную, как она говорила, красоту своей воспитанницы: она восторгалась моими губами, лбом, щеками, глазами и уверяла, что никогда еще не видела такой прелестной богини. Моя нянюшка была сама доброта.
Я могла бы всю жизнь нежиться в объятиях Нисио-сан, наслаждаясь ее обожанием. А она с удовольствием пела мне дифирамбы, убеждая меня в моем божественном предназначении.
Нужно было быть просто дурочкой, чтобы в два с половиной года не стать японкой.
Не случайно по-японски я заговорила раньше, чем на своем
Когда я прогуливалась по улице, держась за руку своей главной жрицы, я свято верила, что все ротозеи должны приветствовать меня громкими криками восторга. Однако нигде я так не наслаждалась своим всевластием, как в саду, – это был мой храм.
Да, здесь, на этом кусочке земли, засаженном цветами и деревьями и со всех сторон окруженном каменной стеной, мне было сладостнее всего.
Сад возле нашего дома был японским. То есть это было само совершенство. Хотя и не в стиле дзен. Однако выложенный камнем пруд и с изысканным вкусом подобранные насаждения замечательно отражали традиции страны, в которой, как нигде, с поистине религиозным преклонением извечно воспевают красоту сада.
Сад был моим царством – здесь вера в мое божественное предназначение достигала наивысшей концентрации. За высокими стенами сада, крытыми японской черепицей, я пряталась от прочего люда и чувствовала себя как в святилище.
Когда богу требуется место, символизирующее земной рай, он выбирает не уединенный остров, не морской берег с золотым песком, не альпийский луг или поле спелой пшеницы. Он выбирает сад.
И я с Ним полностью согласна: лучшего места не найти. Я чувствовала себя здесь самой настоящей императрицей, и мои подданные-растения по моему приказу послушно расцветали, стоило мне только на них посмотреть. Это была первая весна моей жизни, и я еще не знала, что юношеская пора расцвета сменится апогеем, а затем и увяданием.
Вечером, заметив набухший бутон, я приказывала ему: «Распускайся!» И к утру этот бутон превращался в дивно-прекрасный белоснежный мак. Могла ли я сомневаться в своей власти? Я рассказывала об этих чудесах Нисио-сан, и она соглашалась: «Да, ты все можешь».
С того дня как моя память проснулась, а это произошло в феврале, мир вокруг меня непрестанно расцветал. Словно сама природа приветствовала мое пришествие. С каждым днем сад становился все роскошней и роскошней. На смену каждому увядшему цветку рядом расцветал новый, еще более прекрасный.
Как должны благодарить меня люди! Какой печальной была их жизнь до моего рождения! Это я принесла им все эти чудеса! Так что же удивительного в том, что они обожают меня?
И только один человек упорно отказывался поклоняться мне: это была Касима-сан.
Она не верила в меня. Это была единственная японка, которая не желала признавать новую религию. Она меня
Когда после завтрака или обеда я забиралась на кухню, чтобы отдать дань японской кулинарии, Касима-сан не позволяла мне угощаться из ее тарелки. Однажды, возмущенная ее дерзостью, я без разрешения сунула руку к ней в тарелку, чтобы попробовать, что она ест. И – заработала оплеуху.
Потрясенная жестокостью нашей домашней аристократки, я бросилась за утешением к Нисио-сан. Жалуясь ей на эту нечестивицу, я надеялась, что она строго накажет ее.
– Разве так можно? – возмущенно спросила я.
– Это же Касима-сан. Да, она такая.
Я долго раздумывала, смогу ли я примириться с таким ответом. Значит, только потому, что «она такая», ей дозволено меня бить? Нет, смириться с этим я не могла. Раз она не желает поклоняться моему величеству, я покараю ее за это.
Я приказала, чтобы ее сад увял. Но она и бровью не повела. Мне стало ясно, что к красотам ботаники она совершенно равнодушна. Позже я узнаю, что у нее не было никакого сада.
Тогда я решила сменить гнев на милость и пустила в ход все свои чары, чтобы пленить эту надменную дворянку. Прохаживаясь у нее под носом, я с любезной улыбкой великодушно протягивала ей руку, как Господь Бог протягивает руку Адаму на куполе Сикстинской капеллы, но она отворачивалась.
Касима-сан не желала признавать меня. Она меня отрицала. Подобно тому как был Антихрист, она была Анти-Я.
Я прониклась к ней безграничной жалостью. Как должно быть грустно не любить меня, как все! Это же издалека видно: Нисио-сан и прочие мои верноподданные прямо-таки сияют от счастья. Они обожают меня, и живется им от этого гораздо веселее, чем Касиме-сан.
Она не позволяет себе любить меня: это видно по ее лицу, прекрасному, но суровому и презрительному. Я разглядывала ее со всех сторон, стараясь понять, почему же она не хочет поклоняться мне. Мне и в голову не могло прийти, что причина не в ней, а во мне: я не сомневалась, что на свете нет никого краше меня. И если наша служанка-аристократка не любит меня, значит с ней что-то не в порядке.
Наблюдая за Касимой-сан, я наконец поняла, чем она больна. Она страдала болезнью самоограничения. Всякий раз, когда выпадал случай посмеяться, порадоваться или от души повеселиться, губы нашей дворянки крепко сжимались: она держала себя в ежовых рукавицах. Словно даже самые невинные жизненные удовольствия были недостойны ее сана. И малейшая радость означала бы чуть ли не самоотречение.
Я провела несколько научных опытов. Я подарила Касиме-сан наипрекраснейшую камею из сада, подчеркнув, что сорвала ее ради нее. В ответ: поджатые губы и сухое «мерси». Я попросила Нисио-сан приготовить для Касимы-сан ее любимое блюдо – божественное кушанье из сырой рыбы, к которому она едва притронулась, забыв поблагодарить. Увидев как-то в небе радугу, я бросилась к Касиме-сан и позвала ее полюбоваться вместе со мной: она лишь пожала плечами.