Словарь современного молодежного жаргона
Шрифт:
– Почему ты так срочно попросил о встрече со мной, Морено?
Тот несколько секунд смотрел на нее, не отвечая. Затем встал, достал что-то из ящика стола и передал ей. Это был блокнот.
– Должен признаться, что мой разум… скажем так, подшучивает надо мной, как ты могла заметить. Больше всего меня пугает то, что я забываю ценные детали старых убийств. Поэтому записал все, что вспомнил. Каждую деталь.
Кроче пролистала страницы, исписанные извилистым, но элегантным почерком полицейского.
– Воспоминания, впечатления, вещи, которые я считаю важными для следствия… Я постарался ничего не
– Конечно. Огромное спасибо. Мне это будет полезно.
– Надеюсь на это… Есть еще кое-что.
– Говори.
Полицейский протянул ей старую черно-белую фотографию. На ней был ребенок младше десяти лет и собака.
– Прошло довольно много времени, но это я… Собаку звали Ангеледду; умная дворняжка, и он храбро защищал меня, бедняга… Мне трудно, потому что, кроме моей жены, я никогда никому этого не говорил. Я слишком долго хранил тайну в себе, но будет правильно, если ты узнаешь, пока моя память не подвела меня…
– Узнаю что? – спросила Ева, сбитая с толку.
– Какое проклятие я ношу на себе.
– Не понимаю…
– Я хочу, чтобы ты знала, что в ночь на второе ноября шестьдесят первого года в долине Арату, в Барбадже, я был очевидцем ритуального убийства, практически идентичного убийствам семьдесят пятого и восемьдесят шестого… И видел убийцу.
Глава 81
Капитана, Куарту-Сант-Элена
Морено закрыл глаза и рассказал ей все, словно заново переживал ту ночь пятьдесят пять лет назад, переносясь обратно в кошмар, который никогда не переставал его преследовать.
Кроче была ошеломлена. Если история была правдой, теперь она могла понять природу одержимости Морено.
– Я полагаю, у тебя много вопросов, – сказал Баррали с усталой улыбкой.
– Ты ничего не сказал своим родителям?
– Нет.
– Почему?
– Из-за страха в первую очередь. Страха последствий – и страха, что не поверят.
– Почему они не поверили бы тебе?
– Мой отец был угольщиком, человеком с крутым характером, этаким камнем. Он никогда со мной не разговаривал. Я обращался к нему на «вы»… Если б я сказал ему, что ушел из дома той ночью, он даже не дал бы мне продолжить и избил меня.
– А мать?
– Над ней доминировал муж. Да еще эти постоянные переезды, которых требовала от нас его работа… У нее были другие дела, и она не могла позволить себе думать обо мне. Видишь ли, в то время и в тех краях дети были не более чем домашними животными. Я знаю, плохо так говорить, но это правда. Нас ни во что не ставили. Взрослые были слишком заняты борьбой с суровой природой, чтобы возиться с нами.
– А девушка?
– Это вторая причина, по которой я никому не говорил об этом… Я был уверен, что кто-то будет ее искать, но никто этого не делал. Как будто ничего и не было, как будто я все выдумал, и какое-то время я верил, что это действительно так… Потом, уже будучи взрослым, я провел расследование. В документах того времени не осталось ни следа ни того убийства, ни какой-либо находки, ни даже исчезновения девушки такого возраста в этом районе.
– С ума сойти…
– Да. Я подумал, что это был ночной кошмар. Моим единственным свидетелем был Ангеледду. Но как он ни был умен, а говорить так и не научился…
Ева улыбнулась.
– Поэтому я держал эту историю при себе, также опасаясь, что какой-то bundu, демон, вернется, чтобы навредить мне или собаке… Помни, что я был ребенком, что тогда мы были гораздо более внушаемы, чем сегодня, и – поверь мне – то, что я видел… У меня мурашки по коже от одной мысли об этом… – сказал Морено, показывая ей руки. – Это было действительно ужасно.
– У меня… нет слов. Я действительно не знаю, что сказать…
– Представь мои чувства, когда не прошло и двадцати лет, как я оказался на том месте преступления в Оруне… К этому времени я уже почти забыл ту ночь, и вдруг оказался во всем этом по самые уши… И затем, одиннадцать лет спустя, снова. Как проклятие… Как, не знаю… Как будто вокруг этих смертей действительно было что-то метафизическое и оно меня задело, заразило, не знаю, как объяснить…
– Я прекрасно понимаю. Только… жуть какая-то.
– И не говори.
Они молчали почти минуту.
– Вот почему ты стал полицейским. – Это был не вопрос, а констатация.
– Да. Я действительно так думаю. Чувство вины за то, что ничего не сказал, за то, что не искал правды, должно быть, сильно повлияло на этот выбор. Выбор вопреки воле моего отца. Он ненавидел униформу, и ему нужны были руки в сельской местности, а не сын-легавый, который опозорит свою семью. Он не разговаривал со мной несколько месяцев.
– Значит, ты видел жертв трех убийств…
– Точно. Все убийства совершены одним и тем же образом. Все с одинаковым антуражем. Все девушки неизвестны, и никого, кто пришел бы их искать или требовать их тела… Мне не нужно объяснять тебе, почему я не рассказал эту историю своему начальству в то время, верно?
– Конечно, конечно… А человек в маске, которого ты видел… ты не заметил какую-то особенность, деталь, которая…
– Огромный рост, конечно. А потом… у него был шрам в форме полумесяца на тыльной стороне ладони. Кроме этого, больше ничего.
– Морено…
– Говори.
– Думаю, мне тоже надо выпить.
Баррали грустно улыбнулся и налил ей fil’e ferru [107] .
Глава 82
Тюрьма Кальяри, Ута
Пока коллеги из спецкоманды проверяли свои смартфоны, Маурицио Ниедду коротал время, слушая, как судьи вполголоса заявляют о необходимости найти неопровержимый мотив, чтобы закрыть дело и не допустить возможности для защиты сыграть на невменяемости Мелиса. Они должны были найти аргументы в пользу преднамеренности убийства, чтобы иметь возможность запросить – и добиться – пожизненного заключения. Маурицио соглашался с ними, но знал, что у адвокатов не было надежды: у следователей было слишком много улик, чтобы следствие или суд могли быть скомпрометированы.
107
«Железная проволока» (сард.) – одно из названий традиционного сардинского бренди.