Слово о полку Игореве – подделка тысячелетия
Шрифт:
Последнее высказывание приведено в «Планах» Пушкина по изучению истории русской литературы, которые в своем большинстве оказались не реализованными из-за раннего трагического ухода гения Земли русской из жизни. При внимательном прочтении «Планов» создается впечатление, что Пушкин интуитивно предсказал потомкам направление поиска автора «Слова о полку Игореве». Самому сделать это открытие ему до конца не удалось по ряду причин, при этом временной жизненный цейтнот в качестве одной из причин стоит, на наш взгляд, далеко не на первом месте.
О творческих планах поэта по глубокому изучению героической поэмы говорят также разрозненные заметки и записи: на записке П. А. Чаадаева, пять записей в тетради 2386, лист с заметками по объяснению древнерусских слов, клочок бумаги с выписками из Библии, выписка из Четьих-Миней [144] , листочки с отдельными записями. Есть, в частности, заметки, явно связанные с работой над «Словом», например выписки терминов, относящихся к соколиной охоте. Многие листочки обнаружены между страницами изучавшихся Пушкиным книг. Некоторые записки могли быть вообще не обнаружены, например возражение Пушкина Каченовскому (в записи ошибочно названному Сенковским) по поводу слов Игоря «Хочу копье преломити, а любо испити» было обнаружено на записке П. Я. Чаадаева. Есть, например, и письмо И.
144
Четьи-минеи – древнерусское название сборников сказаний и суждений о жизни и подвигах православных святых, расположен в порядке месяцев и дней их церковных поминовений. «Жития», объединенные в ч.м., отличались от аналогичных данных пролога более широким охватом повествовательного и дидактического материала и также большей тщательностью художественной отделки. Пушкин пользовался ч.-м. в 1825 году во время работы над «Борисом Годуновым». (Судя по воспоминаниям Пущина, ч.-м. входили даже в круг обязательных чтений, рекомендованных Пушкину по линии церковного надзора после ссылки его в Михайловское.) К апрелю 1831 года относится замечание Пушкина в письме к Плетневу о ч.-м. как «о прелести простоты и вымысла» (особенно легенды о киевских чудотворцах). Вероятно, к этому же времени относится сохранившаяся в бумагах Пушкина выписка из ч.-м. нескольких характерных старорусских слов и выражений, а также извлечения из жития Иоанна Кушника, Ора черноризца и Никиты, епископа новгородского (все три из январской минеи).
145
Каченовский Михаил Трофимович (1.XI.1775—19.IV.18) – историк и литературный критик, доктор философии и изящных наук, профессор теории изящных искусств и археологии (с 1811 года), преподаватель риторики в Московском университете, а с 1837 года – ректор Московского университета.
Пушкин не случайно задал этот вопрос И. И. Лажечникову, поскольку его интересовала природа происхождения этого слова в предложении: «…нъ розно имъ хоботы пашутъ», однако вразумительного ответа не получил, поскольку в своем ответном письме И. И. Лажечников пишет следующее:
«…Теперь объясню Вам, почему я употребил слово хобот в Ледяном Доме и, кажется, еще в Последнем Новике. Всякой лихой сказочник, вместо того чтобы сказать: такимто образом, таким-то путем, пощеголяет выражением таким-то хоботом. Я слышал это, бывало, от моего старого дядьки, слыхал потом не раз в народе Московском, следственно по наречию Великороссийскому…» [146]
146
Цит. по: Т. М. Николаева. «“Слово о полку Игореве” и пушкинские тексты». М., Ком Книга», 2011. С. 137.
Но наиболее значительным вкладом А. С. Пушкина в «Слововедение» является его неоконченная статья «Песнь о полку Игореве», которая в наибольшей степени выражает в прямой форме отношение поэта к «Слову» и его незримому автору. Статья представляет собой «Введение» к тексту и «Толкования» памятника вплоть до слов: «А мои ти куряне сведоми къмети…» в обращении буй тура Всеволода к «светлому» брату Игорю.
К сожалению, статья осталась незаконченной, но даже в таком сокращенном виде в ней четко выражены отношение Пушкина к тексту памятника и трактовка его семантической сути [147] . Во «Введении» к статье Пушкин высказывает свою твердую убежденность в подлинности древнего текста «Слова».
147
Семантика (от греческого semantikos – обозначающий) a) значения единиц языка; b) раздел языкознания, изучающий значение единиц языка; с) один из разделов медицинской семиотики, то есть учения о признаках болезни (симптомах) и характерных их сочетаниях (синдромах).
Приводим статью без купюр с некоторыми комментариями в связи с тем, что широко распространенный ныне ее формат несколько отличается от «Замечаний на песнь о Полку Игореве», приведенных в Приложении IX «Материалов для биографии Александра Сергеевича Пушкина», изданных П. В. Анненковым [148] .
ПЕСНь О ПОЛКУ ИГОРЕВЕ
«“Песнь о полку Игореве” [149] найдена была в библиотеке графа А. Ив. Мусина-Пушкина и издана в 1800 году. Рукопись сгорела в 1812 году. Знатоки, видевшие ее, сказывают, что почерк ее был полуустав XV века. Первые издатели приложили к ней перевод, вообще удовлетворительный, хотя некоторые места остались темны или вовсе невразумительны. Многие после того силились их объяснить. Но, хотя в изысканиях такого рода последние бывают первыми (ибо ошибки и открытия предшественников открывают и очищают дорогу последователям), первый перевод, в котором участвовали люди истинно ученые, все еще остается лучшим. Прочие толкователи наперерыв затмевали неясные выражения своевольными поправками и догадками, ни на чем не основанными. Объяснениями важнейшими обязаны мы Карамзину, который в своей Истории мимоходом разрешил некоторые загадочные места.
148
«Сочиненія Пушкина съ приложениемъ материаловъ для его біографіи, портрета, снимков съ его почерка и съ его рисунковъ, и проч.». Томъ первый, Санктпетербургъ, издание П. В. Анненкова, 1855. С. 478—487.
149
Статья датируется последними месяцами 1836 года на основании письма А. И. Тургенева к брату Николаю от 3 декабря 1836 года, в котором он сообщал, что Пушкин «хочет сделать критическое издание «Песни о полку Игореве».
Некоторые писатели усумнились в подлинности древнего памятника нашей поэзии и возбудили жаркие возражения. Счастливая подделка может ввести в заблуждение людей незнающих, но не может укрыться от взоров истинного знатока. Вальполь не вдался в обман, когда Чаттертон прислал ему Стихотворения старого монаха Rowley. Джонсон тотчас уличил Макферсона. Но ни Карамзин, ни Ермолаев, ни А. X. Востоков,
150
«Вальполь не вдался в обман, когда Чаттертон прислал ему Стихотворения старого монаха…» – Чаттертон Томас (1752—1770 годы) – молодой английский поэт, автор стилизованных баллад и поэм, которые он выдавал за произведения некоего Томаса Роули, монаха и поэта XV века. В литературоведении сложилось устойчивое мнение, которое разделил и А. С. Пушкин, что эта подделка была разоблачена английским писателем и историком Хорасом Уолполом (Walpole) (1717—1797 годы) – родоначальником т. н. «готического романа».
На самом деле стихи Роули, якобы обнаруженные юным бристольцем, получили высокую оценку Уолпола, с которым Чаттертон вступил в переписку. Окрыленный юнец признался блестящему литератору в розыгрыше и доверительно сообщил ему, что хочет посвятить себя писательскому труду. Однако Уолпол счел нужным поставить мальчишку на место, ответив на его признание, что поэзия – занятие для джентльменов, а не для простолюдинов.
Поэтический дар рано ушедшего из жизни Чаттертона в своеобразной форме оценил другой английский писатель и лексикограф Сэмюэль Джонсон (1709—1784 годы): «Это самый необычный молодой человек из всех, мне известных. Поразительно, как может сущий щенок писать подобные вещи».
Джонсон тотчас уличил Макферсона – английский писатель С. Джонсон первый высказал сомнение в подлинности поэм Оссиана (Ойсин, Ойзин), изданных шотландским писателем Джеймсом Макферсоном (1736—1796 годы) в 1762 году под заголовком: «Сочинения Оссиана – сына Фингала». Оссиан – легендарный воин и бард кельтов, живущий, по преданию, в III веке. Некоторые его сказания были записаны не позднее XII века.
А. С. Пушкин в своих заметках: «Когда Макферсон издал «Стихотворение Оссиана» высоко оценил поэтические достоинства этой подделки: «Все чувствовали удовольствие без примеси, то есть читали превосходные поэмы и не обязаны были за них благодарностью никому из живых людей» (Мысли о литературе. М., «Современник». 1988. С. 343—344).
На этом содержание «Введения» согласно протографу А. С. Пушкина заканчивается, а следующие два абзаца являются поздней стилизацией на основании иных источников, найденных в бумагах поэта, о чем П. В. Анненков, в частности, писал:
«Здесь кончаются любопытные заметки нашего автора, но в дополнение к ним мы еще приводим отрывок, писанный карандашом и сохранившийся в рукописях. Им возражает Пушкин на мнение журнала «Библиотека для чтения», том IV, предполагавшего в «Слове о полку Игореве» такую же подделку, какой прославился Макферсон, и в языке Песни обороты XVIII века.
Вот эта заметка: «Подлинность самой песни доказывается духом древности, под который невозможно подделаться. Кто из наших писателей в 18 веке мог иметь на то довольно таланта? Карамзин? Но Карамзин не поэт. Прочие не имели все столько поэзии, сколько находится оной в плане ея, в описании битвы и бегства. Кому пришло бы в голову взять в предмет песни темный поход неизвестного князя? Кто с таким искусством мог затмить некоторые места из своей Песни словами, открытыми в наших старых летописях или отысканными в других Славянских наречиях, где еще сохранились во всей свежести употребления? Это предполагало бы знание всех наречий Славянских. Положим, он ими бы и обладал – неужто такая смесь естественна?» [151]
151
Цит. по указанному сочинению П. В. Анненкова. С. 487. (Необходимо отметить, что Пушкин назвал «темным» сам поход князя Игоря.)
Далее П. В. Анненков продолжал: «Заметка эта, может быть, должна была составлять начало самой статьи. Мысль, в ней заключающаяся, действительно развита во вступлении к разбору Песни» [152] .
В «Заметке», приведенной Анненковым, отсутствуют следующие фрагменты, которые позже появились в нижеприведенной стилизации:
– «Других доказательств нет, как слова самого песнотворца»;
– «Державин? Но Державин не знал и русского языка, не только языка «Песни о полку Игореве»;
152
Там же. (Выделено мной. – А. К.)
– место: «…в плане ея…» стилизовано: «…в плаче Ярославны…»;
– «Гомер, если и существовал, искажен рапсодами» [153] .
Наконец, в «Заметке» полностью отсутствует последний абзац «Введения», посвященный М. В. Ломоносову.
Все эти фрагменты, очевидно, заимствованы из других сочинений поэта, но, к сожалению, не указанных неизвестными авторами отмеченной выше и нижеприведенной стилизации «под Пушкина».
«Других доказательств нет, как слова самого песнотворца. Подлинность же самой песни доказывается духом древности, под который невозможно подделаться. Кто из наших писателей в 18 веке мог иметь на то довольно таланта? Карамзин? но Карамзин не поэт. Державин? но Державин не знал и русского языка, не только языка «Песни о полку Игореве». Прочие не имели все вместе столько поэзии, сколько находится оной в плаче Ярославны, в описании битвы и бегства. Кому пришло бы в голову взять в предмет песни темный поход неизвестного князя? Кто с таким искусством мог затмить некоторые места из своей песни словами, открытыми впоследствии в старых летописях или отысканными в других славянских наречиях, где еще сохранились они во всей свежести употребления? Это предполагало бы знание всех наречий славянских. Положим, он ими бы и обладал, неужто таковая смесь естественна? Гомер, если и существовал, искажен рапсодами.
153
Рапсоды (греч. rhapsodoi, от rhapto – сшиваю и ode – песнь) – древнегреческие певцы-декламаторы, речитативом, без музыкального сопровождения исполнявшие на праздниках, пирах и состязаниях эпические поэмы (преимущественно Гомера). В отличие от аэдов, которых они сменили, рапсоды не импровизировали песен, а комбинировали («сшивали») отрывки разучиваемых по записи текстов.