Слово о полку Игореве – подделка тысячелетия

Костин Александр Георгиевич

ЖИВ, ЖИВ КУРИЛКА!

Как! жив еще Курилка журналист?– Живехонек! все так же сух и скучен,И груб, и глуп, и завистью разлучен,Все тискает в свой непотребный листИ старый вздор, и вздорную новинку.– Фу! надоел Курилка журналист!Как загасить вонючую лучинку?Как уморить Курилку моего?Дай мне совет. – Да… плюнуть на него.

Текст эпиграммы основан на известной в то время песне, которая исполнялась при гадании:

Жив, жив курилка,Жив, жив, да не умер.У нашего курилкиНожки тоненьки,Душа коротенька.

Гадание: задумывают желание, зажигают лучину, надо спеть песенку, пока горит лучина, тогда задуманное исполнится.

Венцом квазилитературной борьбы двух известных всей России литераторов стал 1829 год, когда язвительная пикировка между ними достигла своего апогея. В альманахе «Северные цветы» на 1830 год Пушкин публикует статью «Отрывок из литературных летописей», датированную в черновом автографе «27 марта 1829 г. Москва», в которой анализирует скандальную ситуацию, возникшую между редакторами двух популярных журналов: «Московский телеграф» (Н. А. Полевой) и «Вестник Европы» (М. Т. Каченовский) [192] .

Н. А. Полевой резко выступил в своем журнале против Каченовского, который обиделся на автора статьи, подписавшегося псевдонимом «И. Бенина», и подал жалобу в Московский цензурный комитет на цензора С. Н. Глинку, пропустившего номер журнала со статьей Полевого. Комитет нашел, что Каченовский прав, и только один член комитета, В. В. Измайлов, стал на сторону Глинки и подал особое мнение. Дело было передано в Петербургское Главное управление цензуры, которое оправдало Глинку [193] .

192

Полевой Николай Алексеевич (.VI.1796—.II.186) – писатель ,журналист, критик, историк, переводчик, издатель «Московского телеграфа» (1825—1834 годы)

193

Глинка Сергей Николаевич (05.VII.1775—05.IV.187) – поэт, драматург, переводчик, журналист и цензор, издатель журнала «Русский вестник» (1808—1824 годы), московский знакомый Пушкина. В 1829—1831 годах посвятил Пушкину несколько стихотворений и критическую статью «Разговор о Борисе Годунове А. С. Пушкина».

Измайлов Владимир Васильевич (05.V.1773—16.I.1830) – писатель, переводчик, издатель журналов «Патриот» (1804 год), «Вестник Европы» (1814 год) и альманаха «Российский музеум» (1827 год), цензор Московского цензурного комитета (1827—1830 годы).

В своей статье Пушкин, естественно, стал на сторону Полевого, широко цитируя его работу и добавляя от себя изрядную долю сарказма на бедную голову Каченовского. Поскольку отдельные, наиболее одиозные выпады против профессора были изъяты цензурой, тогда Пушкин пишет остросатирическую эпиграмму «Журналами обиженный жестоко, Зоил Пахом печалился глубоко».

ЭПИГРАММА

Журналами обиженный жестоко,Зоил Пахом печалился глубоко;На цензора вот подал он донос;Но цензор прав, нам смех, зоилу нос.Иная брань, конечно, неприличность,Нельзя писать: Такой-то де старик, Козел в очках, плюгавый клеветник, И зол и подл: все это будет личность [194] .Но можете печатать, например,Что господин парнасский старовер(В своих статьях) бессмыслицы оратор,Отменно вял, отменно скучноват,Тяжеловат и даже глуповат;Тут не лицо, а только литератор.

194

«…все это будет личность». Здесь Пушкин намекает на то, что Каченовский обиделся на Полевого, что последний в своей статье сделал выпады против него личного характера. Так, в вышеупомянутой статье Пушкин замечает, что: «В статье г. Полевого личная честь г. Каченовского не была оскорблена. Говоря с неуважением о его занятиях литературных, издатель «Московского телеграфа» не упомянул ни о его службе, ни о тайнах домашней жизни, ни о качествах его души».

Пушкин часто сопоставлял имя Каченовского с именем Тредиаковского, непонятого своими собратьями-современниками и бывшего по представлениям широкой публики даже пушкинской эпохи образцом смешной старозаветности, тупости и бездарности. Примером якобы «заблуждения» Пушкина в оценке этого нестандартного человека может служить следующая эпиграмма, направленная против Каченовского, но задевающая честь великого мыслителя XVIII века.

ЭПИГРАММА

Там, где древний КочерговскийНад Ролленем опочил [195] .Дней новейших ТредьяковскийКолдовал и ворожил:Дурень, к солнцу став спиною,Под холодный Вестник свойПрыскал мертвою водою,Прыскал ижицу живой [196] .

195

«Над Ролленом опочил» – Роллен Шарль (1661—171 годы) — французский историк. Пушкин имеет в виду переводы В. К. Тредиаковского (1703—1769 годы) его «Древней истории», вышедшей в 13 томах и «Римской истории» Роллена и Кревье (в 16 томах).

196

К стиху Под холодный Вестник свой в том же номере «Московского телеграфа», где была напечатана эпиграмма (чтобы отрезать Каченовскому пути к жалобе), было дано «исправление опечатки»: «Вместо Вестник следует читать веник».

Смысл эпиграммы в том, что «дурень», сказочный персонаж, делает все невпопад: к солнцу становится спиной (в данном случае: к истинному уму, знанию, науке), прыскает мертвою водой, которая, по сказочным представлениям, не может возвратить к жизни мертвое тело (то есть журнал Каченовского «Вестник Европы»). В то же время с помощью живой воды он оживляет давно вышедшую из употребления букву ижица (намек на архаическую реформу правописания «Вестника Европы»).

На эту эпиграмму, а также на вышеприведенную «Журналами обиженный жестоко…» «Вестник Европы» откликнулся критической статьей о поэме Пушкина «Полтава», в которой говорилось, что Пушкин «ударился в язвительные стишки и ругательства». Статья была подписана «С патриарших прудов» (псевдоним Н. И. Надеждина), но отвечал за нее Каченовский, как главный редактор. Кроме того, в этой статье «Вестника Европы» за 1828 год № 9 был и такой пассаж: «…Ежели певцу «Полтавы» вздумается швырнуть в меня эпиграммой, то это будет для меня незаслуженное удовольствие».

Пушкин не заставил себя долго ждать и на оба этих вызова «выстрелил» дуплетом, удовлетворив одновременно и «барина» (М. Т. Каченовский), и его «лакея» («холопа лукавого»), то есть Н. И. Надеждина [197] .

Как сатирой безымянной [198] Лик зоила я пятнал,Признаюсь: на вызов бранныйВозражений я не ждал.Справедливы ль эти слухи?Отвечал

он? Точно ль так?В полученье оплеухиРасписался мой дурак?Надеясь на мое презренье,Седой зоил меня ругал [199] ,И, потеряв уже терпенье,Я эпиграммой отвечал.Укушенный желаньем славы,Теперь, надеясь на ответ,Журнальный шут, холоп лукавый,Ругать бы также стал. – О нет!Пусть он, как бес перед обедней,Себе покоя не дает:Лакей, сиди себе в передней,А будет с барином расчет.

197

Надеждин Николай Иванович (05.Х.180—11.I.1856) – журналист, литературный критик, издатель журнала «Телескоп» (1831—1836 годы) с еженедельным приложением «Молва», профессор Московского университета (1831—1835 годы)

198

«Как сатирой безымянной…» – Пушкин ни в одной из напечатанных эпиграмм прямо Каченовского не называет. Так, например, последний стих упомянутой выше эпиграммы «Литературное известие» в печати появился в таком виде: «Чтоб подоспел Михайло****…» (в альманахе «Подснежник») и «Чтоб подоспел*** ****» (в «Стихотворениях Александра Пушкина»). 

199

«Седой зоил» – М. Т. Каченовский, редактор журнала «Вестник Европы».

В 1830 году А. С. Пушкин едва ли не в последний раз упомянул М. Т. Каченовского в анонимной эпиграмме, опубликованной в «Литературной газете», 1830, № 43, в отделе «Смесь» с некоторыми изменениями в тексте (по сравнению с первой публикацией в альманахе «Подснежник» за 1830 год).

Пушкин, будучи великолепным мистификатором, в эпиграмме «Собрание насекомых», несомненно, преуспел в этом жанре. Загадочность стихотворения и прилагаемой к нему «Заметки» с обещанием издать отдельной книгой биографии персонажей с их «литохромированным изображением» привлекала многих литераторов с попыткой расшифровать эту мистификацию. Как известно, предлагалось несколько расшифровок пушкинских звездочек. В современной пушкинистике общепринято использовать итоговую расшифровку М. П. Погодина, которая приведена выше [200] . М. П. Погодин, равно как и Ф. Н. Глинка, будучи убежденными сторонниками древнего происхождения «Слова о полку Игореве», не могли не повлиять на формирование убеждения Пушкина по вопросу происхождения этого памятника. Однако личное знакомство с М. Т. Каченовским, состоявшееся 27 сентября 1832 года на памятной встрече в аудитории Московского университета, который с глубокой научной аргументацией убеждал поэта, что автора «Слова» следует поискать во второй половине XVIII века, сильно поколебали его веру в древность повести. Как следует из вышеприведенных воспоминаний свидетелей этой встречи на лекции И. И. Давыдова, дискуссия была весьма бурной, но очень плодотворной для эволюции взглядов Пушкина на первородство Песни.

200

Погодин Михаил Петрович (01.XI.1800—08.XII.1875) – историк, писатель, журналист, издатель «Московского вестника» (1827—1830 годы), «Москвитянина» (1841—1856 годы), профессор Московского университета с 1833 года.

Об этой исторической встрече оставили воспоминания также В. С. Межевич и И. А. Гончаров, будучи в ту пору студентами, слушавшими лекции М. Т. Каченовского [201] . В частности, И. А. Гончаров в своих воспоминаниях писал: «Я не припомню подробностей их состязания, помню только, что Пушкин горячо отстаивал подлинность древнерусского Эпоса, а Каченовский вонзил в него свой беспощадный аналитический нож. Его щеки ярко горели алым румянцем, а глаза бросали молнии сквозь очки. Может быть, к этому раздражению много огня прибавлял и известный литературный антагонизм между ним и Пушкиным. Пушкин говорил с увлечением… В позе, в жестах, сопровождавших его речь, была сдержанность светского благовоспитанного человека. Лучше всего, по-моему, напоминает его гравюра Уткина с портрета Кипренского… С первого взгляда наружность его казалась невзрачной. Среднего роста, худощавый, с мелкими чертами смуглого лица. Только когда вглядишься пристально в глаза, увидишь задумчивую глубину и какое-то благородство в этих глазах, которые потом не забудешь. У него было небольшое лицо: матовое, суженное внизу, с густыми бакенами и прекрасная, пропорциональная лицу, голова с негустыми кудрями волос» [202] .

201

Межевич Василий Степанович (.II.181—7.IX.189) — воспитанник Московского университета, писатель, автор книги «О народности в жизни и поэзии» (М., 1835 год).

Гончаров Иван Александрович (6.VI.181—15.IX.1891) – известный русский писатель (романы: «Обломов», «Обыкновенная история», «Обрыв»; циклы путевых очерков «Фрегат “Паллада”»).

202

Цит. по А. Ф. Кони. Собрание сочинений. М., 1968, Т. 6. С. 295—296.

С протографом воспоминаний писателя В. С. Межевича познакомиться не удалось, а в отрывочных фрагментах, опубликованных в различных источниках, ничего особенного, отличного от уже упомянутых воспоминаний «Бывшего студента», О. М. Бодянского и И. А. Гончарова, не отыскалось. В поисках воспоминаний К. Д. Кавелина, которые, по некоторым сведениям, также существовали, посчастливилось познакомиться с замечательным врачом (назовем его «N»), оказавшим нам неоценимую услугу при написании книги о болезнях Пушкина. Но об этом немного позднее [203] .

203

А. Л. Костин. Тайна болезни и смерти Пушкина. М., «Алгоритм». 2012.

О том, какая метаморфоза произошла с самим Пушкиным после этой памятной дискуссии, можно судить хотя бы по его письмам к Наталье Николаевне из Москвы, где он находился в это время, написанным, так сказать, «по горячим следам». В письме от 27 сентября, направленном в Петербург перед посещением Московского университета, он пишет: «Сегодня еду слушать Давыдова, не твоего супиранта, а профессора; но я ни до каких Давыдовых, кроме Дениса, не охотник – а в Московском университете я оглашенный. Мое появление произведет шум и соблазн, а это приятно щекотит мое самолюбие» [204] . (Выделено мной. – А. К.)

204

«…не твоего супиранта…» – Пушкин очередной раз иронизирует над студентом Московского университета Давыдовым В., который был влюблен в Наталью Николаевну, о чем Пушкин неоднократно упоминал в своих письмах к жене (1831—1832 годы). Однажды Пушкин встречался с «обожателем» Н. Н. Гончаровой у Вяземских в Москве (декабрь 1831 года).

«…а в Московском университете я оглашенный»– оглашенные – в древней христианской традиции люди, готовящиеся принять крещение, проходившие катехизацию. Считались учениками, неполноправными членами христианской общины. На богослужениях им разрешалось присутствовать лишь до определенной точки литургии, евхаристии, затем они покидали храм.